– А ты собираешься встать на ее пути и определять ее жизнь? Я готов помочь ей советом, но даже не подумаю навязывать родительскую волю.
– Но она еще молода и может наделать глупостей.
– Сколько тебе было, когда у нас завертелось?
– Но ты был помещиком, а не военным.
– Ты вышла за меня по расчету. – Иван Петрович обличительно указал на жену пальцем.
– Не начинай. – Виктория Сергеевна отмахнулась от его слов, словно от давно надоевшей шутки.
– Не буду, – легко согласился он. – А что касается Темлякова… Это цельный юноша, и служить на Кавказе он будет не вечно. Как только поймет, что может обойтись без повышенного жалованья, так сразу же уйдет в отставку. Я не заметил у него тяги к военной карьере, он сугубо практичный человек. Собственно, именно по этой причине он и оказался на войне.
– Только ты забываешь о том, что так скоро в отставку ему не выйти.
– Ну так и мы сейчас ведем беседу лишь о наших домыслах.
– А ты подумал, каково будет нашей дочери, если его убьют? Я даже не говорю о замужестве, а хотя бы о ее серьезном увлечении.
– Ну, с этим мы, похоже, уже опоздали, – вздохнул Иван Петрович. – Ты бы пошла к дочери. Нехорошо, если ее сейчас не поддержать, бедняжка наверняка испугалась.
– Уже иду.
А что она еще могла сказать? Можно советовать, настаивать, поучать, но приказать любить или ненавидеть невозможно. Любовь приходит, не спрашивая, беспардонно занимает сердце, лишая здравого смысла. И будь ты хоть семи пядей во лбу, хоть умудренным опытом и годами, ей это безразлично. Вот так сразу и не поймешь, благо – любовь или наказание. Это становится понятным потом, порой когда уже поздно.
Виктория Сергеевна в который раз убедилась, насколько ее муж тонко чувствует детей. Арина была в своей комнате. Поставив перед собой на туалетном столике небольшую иконку Богородицы, она опустилась на колени и истово молилась. Девушка настолько отдалась молитве, что даже не обратила внимания на открывшуюся дверь.
Мать не посмела потревожить дочь, только время от времени крестилась вместе с ней, прекрасно понимая, что это уже произошло. Так не молятся о том, кто тебе безразличен или является твоим другом. Подобные мольбы возносятся только о близких, прочно поселившихся в сердце. И когда это могло случиться? Ведь после дуэли дочь была готова проклясть Темлякова. Правда, потом они вроде бы снова стали общаться. Но ведь и недели не прошло до его отъезда.
– Мама? Ты здесь? – удивилась девушка, поцеловав образ и обернувшись к двери.
– А где же я должна быть, если у моей дочки болит сердце? – слегка разведя руками, произнесла женщина.
В этот момент Арину словно прорвало, и она, повиснув на груди матери, залилась горькими слезами. Нет, она не рыдала, лишь часто шмыгала носом, всхлипывала и тоненько подвывала. Только что ничего подобного не было и близко, но едва почувствовав, что она не одинока, девушка уже не могла сдерживаться.
– Глупенькая. Ну чего ты ревешь в три ручья? Не скажу, что я одобряю твой выбор, но ведь с ним все в порядке. Вон он у тебя какой герой. Опять на весь корпус прогремел. Тут радоваться надо, а ты плачешь.
– Не знаю, матушка, – со всхлипами заговорила девушка. – С одной стороны, все вроде бы и так, а с другой – на сердце как-то тягостно.
– А ты думала, как это – влюбляться в кавказца, который каждый день под смертью ходит?
– Я-а не-э хоте-эл-ла, он-но к-как-то с-само-о, – едва не навзрыд произнесла девушка.
– Ничего, моя девочка. Все будет хорошо. Ты только о плохом не думай, и все образуется, – поглаживая дочь по голове, произнесла Виктория Сергеевна.
* * *
– Х-ха-а!!!
Очередной горец выскочил на стену и, подобно предыдущим, решил ошеломить гяуров своим свирепым криком. Это могло еще подействовать на какого-нибудь молодого солдата, но на ветеранов оказывало весьма слабое влияние. Впрочем, горцы вообще не умели драться тихо, и если этого не требовали обстоятельства, не жалели ни своих голосовых связок, ни ушей противника. Крики самого различного толка, призванные испугать врага или воодушевить их самих, звучали постоянно и отовсюду.
Вот и этот орет так, словно обещает ниспослать на головы неверных все кары небесные. Хм. А вот тут где-то даже и правда. Мучительная смерть от рук горцев – это не редкость, а скорее правило. Причем дело даже не в садистских наклонностях, это просто их культура, в которой развит культ воина, культ свирепости, мужества и верности.
Такое впечатление, что они всякий раз проверяют, насколько достойный попался им противник. Нередко за самыми задушевными их беседами можно услышать о том, как с восхищением говорят о павшем враге. О том, как тот вместо криков боли и мольбы о пощаде посылал проклятия в адрес своих мучителей.
Сергей вскинул пистолет и нажал на спуск. Выстрел, толчок лягнувшегося в руке оружия, пелена дыма… Все, нет больше воина аллаха. Снесло со стены, словно и не было его тут вовсе. Но это не значит, что в самое ближайшее время здесь не появится его собрат. Ребята они упорные, храбрости им не занимать. Как, впрочем, и ловкости.
Это же надо такое вытворять, подскакивают к стене, на рысях вскакивают ногами на седло и уже с него запрыгивают на стену. Не то чтобы вот так сразу, нет, они хватаются руками за край, а потом, словно какие эквилибристы, в мгновение ока забрасывают свое тело наверх. Практика лазанья по горам, чтоб им опрокинуться, у них еще та. Так что на смену погибшему обязательно найдется кто-то другой. До тех пор, пока не закончится штурм. Кстати, уже второй по счету и куда более яростный.
Сергей вложил в стволы пистолета патроны и сноровисто затолкал их до казенника с помощью шомпола, потом вставил капсюля. Все, один пистолет готов. И пока есть возможность, нужно заняться вторым. Карабин пойдет в последнюю очередь. Он хорош на дальних дистанциях, а тут дело едва не доходит до рубки.
Шейранов предпочел задвинуть Темлякова подальше, чтобы тот не отсвечивал. Уж больно молодой человек эмоционален, горяч и храбр до безрассудства. А еще быстро отдается упоению боем, напрочь забывая о том, что он командир. Ему же в первую очередь нужно думать о людях и только потом о том, как бы отличиться и получить очередную награду. Ну да ничего, еще притрется, научится, сделает правильные выводы. Пока же пусть наблюдает за происходящим со стороны.
Сергей Федорович в отличие от своего подопечного голову терять и не думал. Нет, поначалу, как только с ним начали случаться занятные происшествия, он испытывал страх, и руки тряслись, не без того. Но, как пелось в шуточной песенке из его детства: «Если вас трамвай задавит, вы сначала вскрикните, раз задавит, два задавит, а потом привыкнете». Вот так и он привык. Страх никуда не делся, только изрядно притупился, и если он раньше не перерастал в трусость, то сейчас и подавно.
