Выслушав отчет Марины о количестве приведенных голов и посмотрев составленный ею список, он вытащил из внутреннего кармана рассчитанную на всех сумму денег.
— Опять крупными! — вздохнула бригадир.
— Как будто не знала! Носи с собой мелочь, разменивай. Пусть тебе сдачу дают. В крайнем случае вон там, за углом, есть пивной ларек, где у продавщицы всегда есть полтинники и десятки. И вообще! — неожиданно разозлился координатор. — Скажи спасибо, что такими есть.
— А могло и не быть? — спросила девушка.
— Думаешь, у батюшки-царя бездонные карманы?! — огрызнулся начальник. — Со следующей недели членам организации митинги оплачиваться не будут. Наверху так решили. Хватит им из казны наживаться, пусть проявят патри… роднолюбие. Сознательность покажут. Только ты им пока что не говори, чтобы не разбежались!
— А бригадирам что?
— Вам пока так же, по полтиннику. Для массовки, наверное, тоже скоро понизят. Тяжелые времена настают, — констатировал координатор, пока Марина, кое-как поддерживая коленкой его портфель, расписывалась в лежащей на нем ведомости.
— Прочь, варяги!!! Убирайтесь за море, в свои земли!!! — загремело тем временем из мегафона. — Как мы вас позвали, так и прогоняем ныне!!! Грянемте песню, братия!!!
Толпа нестройно, безголосо и страшно фальшивя затянула написанную недавно придворными сочинителями роднолюбивую песню «Эй, славянка, двигай попой».
— Ладно, — буркнул начальник. — Ступай уже, что ли.
Марина, помогая себе руками, начала пробиваться обратно, в ту часть толпы, где стояли ее знакомые. На нее снова посыпались вопросы:
— Марина, а что, если я в туалет хочу?
— Марина, а меня покажут по телевизору?
— Марина, а на Селигер нас повезут?
— Марина, а кыштымский карлик тоже был засланцем тамплиеров?
— Марина, хочу свои денежки!
— Денежки после окончания, как обычно, — отозвалась бригадир. — За углом, возле трамвайной остановки. И прошу вас, готовьте мелочь!
— А сейчас, братия, — возвестил оратор. — Грянем трижды то, зачем явились! Да так, чтобы у ворога поджилки затряслись. ПРОЧЬ, ВАРЯГИ!
— Прочь, варяги! — крикнула Марина для порядка.
— ПРО-О-ОЧЬ, ВАРЯ-Я-ЯГИ! — загудели подопечные.
— Марина, у меня к вам разговор, — прошептал, как только отгремели лозунги, тщедушный очкарик, ярый поклонник монархического режима и один из неудачливых ухажеров. — Мы должны побеседовать один на один! Это зело важно!
«Опять будет звать в кино или на прогулку», — уныло подумала Марина. Мало ей головной боли, теперь еще придумывай, как отвязаться от этого ботаника!
Митинг кончился, очкарик ждал Марину у трамвайной остановки.
— Может, потом? — без особой надежды спросила бригадир. — Знаете, у меня ноги промокли! Хочется домой, быстрее согреться и лечь в кровать.
— Я вас не задержу! — заволновался поклонник. — И обещаю не докучать! Видите ли, мне просто необходимо поделиться с кем-нибудь своими думами! Можно вас проводить?
— Ну проводите…
— Расскажу все по дороге! Понимаете, — очкарик уже сопровождал Марину по улице, неся ее сумку, — по-моему, вы единственная, с кем можно беседовать на столь важные государственные темы! В нашей ячейке никудышный народ, думают обо всем, кроме Отчизны, им я такие вещи поверять боюсь…
— Ну, что за вещи-то? — поняв, что речь идет не о приглашении на свидание, Марина заинтересовалась.
— Хозяйственные дела нашей Родины. Вот смотрите. Мы разорвали всякие отношения со странами Запада. Пресекли культурное влияние. Идеологическое. Это хорошо. Ну, а торговля? Ведь Европа была основным импортером российской нефти. Ну, и газа тоже. А теперь кому нефть продавать?
— Ну… — растерялась Марина, — есть же и другие страны.
— Япония? О, нет, она не будет брать, поддержит Запад. Они же все вместе ополчились против нашего роднолюбивого порядка, басурмане! Китай? Он покупает у Саудовской Аравии! И что теперь? В Африку, что ли? С ней много не наторгуешь! А если наше царство лишится основной статьи доходов…
Марина задумалась.
— Надо срочно, срочно предупредить батюшку-царя! — зашептал ей на ухо юный «Даждьбожич».
— Царь и так обо всем знает, — бросила Марина.
Она и сама уже не понимала, по долгу службы ли внушает «Даждьбожичу» идею о всесилии и всезнании монарха или сообщает ему собственные мысли.
— Ох, не знаю… — вздохнул парень. — Последнее время дела в нашем царстве-государстве беспокоят меня все больше и больше. Раньше все казалось так безоблачно, так правильно, так понятно! А теперь… Вы видели передачу с веча историков нового поколения?
— Ну видела, и что?
— Это ужасно! Почему такие умные, такие здравомыслящие, такие передовые и образованные люди не смогли договориться между собой?! Какой безобразной дракой все закончилось! Я думал, они создадут новую науку! Думал, отметят своим единством долгожданную победу над силами официоза и масонского мракобесия! Думал, дружно установят, что царь Хаммурапи был реинкарнацией Нерона, который является Иваном Грозным, случайно заброшенным хронистами в Грецию четвертого века до нашей эры и состоявшим в сговоре с розенкрейцерами, которые похитили голову Троцкого у Святого Грааля и передали ее на хранение еврейским велосипедистам… Вы меня слушаете?
— Угу.
— Ну так вот. А еврейские велосипедисты с целью мистификации похитили Петра Первого и высекли законы Хаммурами на базальтовом столбе! А Хаммурапи… — В этом месте Марина, следившая не за бредовым рассказом своего спутника, а за сигналами светофора, потащила очкарика через дорогу. — Ах да, про это я уже сказал! По-моему, все это зело очевидные вещи!..
Марина кивнула: пусть так.
— И чего они разодрались… не понимаю… Честно говоря… — «Даждьбожич» перешел на громкий шепот. — Честно говоря, я начинаю как-то разочаровываться в этих современных историках. И в нашем правительстве… тоже, — сказал он совсем уже тихо.
Анна Сарафанова ходила на работу через силу. И она, и ученики молились о скорейшем наступлении каникул. Чем лучше становилась погода, тем меньше хотелось проводить время в школьных застенках. Общая усталость сказывалась и на учителях, и на учениках.
Государство, отказавшись от религии, навязанной Византией, вернулось к истинным, исконным Перунам, и уроки православия, естественно, отменили — к облегчению и Сарафановой, и обэжистки. Можно было бы, конечно, изучать теперь славянское язычество. Да вот беда: никто в нем ничего не понимал. Источников по культу наших предков почти не осталось, так что, кроме нескольких прозваний их божеств, славянским богословам было нечем оперировать. Царь Дмитрий приказал разработать цельную доктрину и досочинить недостающие легенды. Но покуда суд да дело, люди стали забывать о том патриотизме, что недавно с такой силой их охватывал. Перуну поклонялись только царь с боярами — и то на телекамеры. В язык постепенно стали возвращаться «почтальоны», «шампиньоны», «павильоны». Голоса поклонников Запада все чаще раздавались из толпы, а репутация «историков без догм» порядком поубавилась, когда их показали в момент диспута. Но больше всего людей расхолаживали экономические неурядицы: пока монарх спешно искал новые рынки сбыта энергоносителей, государственная казна истощалась все больше и больше, цены на продукты росли, а россияне неумолимо худели.
В четвертой четверти, поскольку восьмиклассников учить стало нечему, Анну перевели на одиннадцатые (взамен прежней учительницы, воспользовавшейся шансом, который случается один раз на миллион: уйти из школы не вперед ногами, а на новую работу). Работать со взрослыми ребятами было легче, они не рисовали порнографические картинки на партах, не размахивали членами, не самоутверждались, нарушая дисциплину и матерясь. Нет, выпускники были вальяжными, игривыми, равнодушными к учебе, ведь они знали: в ВУЗе им (за малым исключением) историю сдавать не нужно.
— Ну Ан-Антоновна! — лениво ныли мальчики и девочки, если их вызывали к доске. — Зачем все эти глупости? Мы же ведь предупреждали, что параграф читать не собираемся! Давайте, что ли, с миром разойдемся! Вы же все-таки студентка, да и мы почти что тоже, где же солидарность?
Изучать какой-либо новый материал одиннадцатиклассники отказывались. Их можно было понять: учебник предлагал пересказ того же самого, что проходили в девятом. Поэтому все уроки напролет Анна Антоновна занималась с новыми питомцами подготовкой к ЕГЭ: не по своей инициативе, а по просьбе завуча. Решали тесты прошлых лет. Год назад в тесте спрашивалось, к какому виду червей относились черви, найденные в мясе на броненосце «Потемкин», поэтому теперь одиннадцатиклассники заучивали их название. И на уроках, и дома ребята соглашались решать исключительно тесты: устные или письменные рассказы были, с их точки зрения, неперспективной формой отчетности. К тому же, для их составления приходилось слишком сильно напрягаться. Если бы сторонний человек услышал из-за двери, как звучит ответ урока, то подумал бы, что здесь играют в морской бой:
