Он пощёлкал кнопками визора.
— А вот у них грузовичок, а вот у них броневичок. Жирные гансики. Для разнообразия. Э, ты куда это?
— Сейчас мы их убьём, — с предельно равнодушным видом ответил Старкиллер, привычно перехватывая меч, и, не удержавшись, добавил по-русски: — Для разнообразия.
ГЛАВА 21
Зачем человеку каникулы
На следующие сутки, прохладным ранним утром немцы выбросили десант.
Ну как выбросили — попытались. Автоматические турели, методично посапывая, пожгли парашютистов прямо в воздухе. Население лагеря — кто мог ходить — высыпало полюбоваться, как маленькие чёрные фигурки превращаются в искорки фейерверка. Лучи смерти сейчас были почти незаметны, и казалось, что безнадёжно извивающиеся парашютисты вспыхивают сами по себе. С неба сыпался тихий печальный пепел.
Половинкин сплюнул залётную дрянь и дальше представление смотрел уже с закрытым ртом.
Все эти дни он по-прежнему ночевал на природе — не спалось Коле в жилом секторе. Всё в инопланетной казарме было справно и толково — ан не спалось. Другие земляне тоже — по первости ночь-другую базой восторгались, а потом как-то незаметно перебирались на свежий воздух.
Что характерно, очень скоро из помещений сбежали и союзники, мотивируя нежеланием отрываться от коллектива. Половинкин сильно подозревал, что космолётчики просто тоскуют по природе. Он смотрел в высокое белорусское небо и ёжился, представляя себе долгие месяцы в огромной металлической коробке, в чёрной тревожной пустоте — неизвестно где. После такого, прямо скажем, Земля — это рай.
А даже хоть и встретила она инопланетян не особенно приветливо. Легионерам, кажется, это было совершенно безразлично. У Коли вообще сложилось такое впечатление, что у этих улыбчивых парней в камуфлированной броне в жизни, кроме войны, ничего и не было. Да ведь и у нас, на Земле, — что они пока видали? Один сплошной дремучий лес.
Но это не беда. Вот немцев побьём — и увидят товарищи союзники совсем иную Землю.
— Увидим, — сказал Окто, тыча бронированным пальцем в планшет, — мои ребята «глаза» развесили.
Мясников, поправляя крохотный динамик новенького портативного переводчика, заглянул ему через плечо:
— Ага, вот эти радиусы? Разумно. «Палач» ведёт?
— А как же. Со стороны вот… как это произнести-то…
— Лельчицы, — подсказал майор, — деревня городского типа.[3] Когда?
— Часа через три можно начинать собираться.
— Хо. Спасибо, капитан.
Он повернулся к Половинкину:
— Так, слушай мою команду. Всё, что щас попадало… Хотя отставить, молод ты еще. Хитренко! Берёшь два звена и прочёсываешь территорию. Там пару тушек в сторону снесло, ты видел. Мусор прикопаешь, трофеи тащи. Если кто вдруг живой некстати — смотри сам, «языки» нам щас особо без надобности. Вопросы? Выполнять.
Хитренко, крепкий рукастый паренёк, деловито козырнул, но Мясников вдруг хлопнул себя по лбу:
— Стой, вот-ка что еще: они оружие отдельно сбрасывают. Найдёшь контейнеры — головой вскрывай, мало ли.
— Та знаю, тащ майор, — чуть снисходительно заулыбался крепыш, — шо вы вечно как с маленькими.
— Дерзишь, Хитренко. Ходу!
Товарищ майор вообще имел большое влияние на подчинённых. Шестерёнки завертелись, лагерь готовился к очередному этапу обороны.
— Всё, — сказал Окто, осматривая свои чудесные пушки, — пока не запустим генератор, о подзарядке говорить не приходится. Перед авиацией мы теперь практически беззащитны.
— Так запускай, в чём затык?
Окто переварил очередное незнакомое слово, кивнул.
— Затык, — со вкусом произнёс он, — что базовый генератор побился немного. Ничего страшного, но система управления рассинхронизирована — техник нужен.
— Что ж у вас всё битое какое, — задумчиво протянул майор.
— Тебя бы в ту воронку, — огрызнулся штурмовик, — высокие технологии всегда хрупкие.
Мясников удивлённо поднял взгляд:
— Ежели они хрупкие — то какие же они «высокие»?
Окто притворно закатил глаза.
— Варвары, — горько сказал он, — у вас же — баллистическое оружие, двигатели внутреннего сгорания, пища на открытом огне… Зачем варварам галактические технологии?
— Угу… то-то ты вчера шашлык хомячил, с открытого как раз огня. Давай заводи свою шарманку.
— Не могу, — со вздохом признал капитан, — нужно с «Палача» техника вызывать.
— Вызывай, — безапелляционно потребовал майор, раскладывая оружие на импровизированном верстаке.
— Не в шашлык щастя, — почти по-русски заключил Окто, с независимым видом направляясь ко входу в сектор.
Коля подавил смешок. Ему всё ещё казались в новинку такие вольные отношения среди командования.
— Что за люди, — покосилось на него командование, придирчиво рассматривая свой пистолет-пулемёт, — обязательно им погоношиться надо. И ведь бойцы, я тебе скажу, — поискать таких.
— Потому и гоношатся, — предположил Коля.
— Да не. Это им пьяный воздух свободы в головы ударил. После империи — в СССР, смекай.
— У них, я так понял, довольно ещё приличная империя, — осторожно заметил Половинкин, — если, допустим, с нашей британской сравнивать…
— Ты голову-то включи, — заржал Мясников, с большой сноровкой набивая патроны в диск, — британская, во-первых, не наша. Во-вторых, ежели с британской сравнивать — гальюн за камбуз проканает.
Коля притих, сломленный убедительностью метафоры.
— Капитализм у них, Коленька. Рабы они. Вот послушай.
Из внутреннего кармана, где обычно хранят партбилет, майор бережно достал небольшую самодельную книжицу в потрёпанном переплёте. По уверенности, с которой Мясников нашёл нужную страницу, было ясно, что записи известны ему как бы не наизусть. Он откашлялся и прочитал:
— Мне трудно представить себе, какая может быть «личная свобода» у безработного, который ходит голодным и не находит применения своего труда. Настоящая свобода имеется только там, где уничтожена эксплуатация, где нет угнетения одних людей другими, где нет безработицы и нищенства, где человек не дрожит за то, что завтра может потерять работу, жилище, хлеб. Только в таком обществе возможна настоящая, а не бумажная, личная и всякая другая свобода.
Он так же аккуратно убрал книжицу в карман.
— Товарища Сталина слова. Будешь спорить?
— Ещё чего, — возмутился Половинкин, — против товарища Сталина пойти — это совсем уже каким-то идиотом надо быть.
— Поменьше догматизма, — сказал Мясников, — но суть уловил. Так что инопланетники твои, считай, кто? Правильно: рабы. Где человека по деньгам меряют, там человек всегда раб.
— Ну не знаю, — сказал Коля, — у них вот, я так понял, ещё сила очень ценится.
Мясников фыркнул.
— «Сила». И Окто нас ещё дикарями называет.
— Не со зла же. Просто политически неграмотный.
— Это верно, — согласился майор, — с грамотностью у них явный неурожай. А вот, кстати, Старкиллер твой — вовсе дурак.
Сложно было не согласиться: выпереться с хоть и огненным, но всего лишь мечом под немецкие пулемёты — это, прямо скажем, надо додуматься. Хорошо хоть, остальные бойцы были наготове…
— Так уж вышло, товарищ майор, — сказал Половинкин, — он просто очень гордый. Оклемается. У них вообще как в сказке: если сразу не убили — обязательно оклемается. Даже если убили — то не обязательно насовсем.
— Ну-ну, — скептически покачал головой Мясников, — а ты шашни свои всё-таки сворачивай, парень.
Коля покраснел как маков цвет.
— К-какие шашни, товарищ майор?! Никаких шашень, то есть шашней.
— А ты думал — с чего дружок-то твой под пули бросается? Сохнет он по лётчице.
— Да он не потому сохнет… он вообще, может быть, не сохнет. Он вообще с Юно не шибко контачит… никогда ничего такого не говорил даже.
— Ах ты!.. — чертыхнулся Мясников. — Палец прищемил из-за тебя. Не спорь: мне, для разнообразия, виднее. Я старый, мне вообще это всё виднее. А что молчит — он просто сам ещё не понял. Так бывает у вас, сопляков. Ну и гордый, ты ж сам сказал.
Коля молчал. Мясников молчал тоже. Гильзы чокались. У ручья майор Куравлёв распекал красноармейцев Федотова и Бибикова, вкопавших самодельный умывальник вверх ногами.
— Ладно, — сказало наконец командование, — оклемается. Как там грузин?
— Сегодня уже ничего, товарищ майор, — рассеянно ответил Половинкин, — сегодня хотя бы глаза видны.
Чернявый старший лейтенант, оказавшийся единственным пленным в разгромленной накануне колонне, действительно оживал быстро. Коля выволок парня из горящего грузовика секунд за десять до взрыва и, прямо скажем, успел подосадовать на собственный глупый героизм: натурально, труп вытащил. Две раны от пистолетных пуль — в животе и плече. Безобразно распухшее, до черноты избитое лицо. Изрезанные руки — то ли ножом, то ли колючей проволокой.
