Визит шестнадцатый
Жак провел журналистку в помещение, ей незнакомое. В свои предыдущие визиты она эту комнату не видела, девушка была уверена. Такое нагромождение склянок и химических колб трудно было бы забыть. Мозетти попросил ее подождать, а сам удалился. Джилл стояла посреди хрупких реторт и стеклянных трубочек, не двигаясь, боясь разбить что-нибудь ценное. Наконец, она услышала шаги, и в лабораторию вошел изобретатель. За ним неприметной тенью бесшумно шагал Жак.
– Добрый день, мистер Шварц. – Поздоровалась Джилл. – «Новости островов Силли», у меня к вам несколько вопросов.
– О Проекте? – Добродушно улыбнулся Яков. – Я могу сказать только то, что все идет своим чередом и двадцать третьего будет торжественное открытие. Вы ведь придете? – Джилл кивнула, и ученый продолжил: – Но, я уверен, вы здесь вовсе не для интервью. Вы ведь пришли повидаться с Адамом.
Джилл мысленно возликовала, но внешне постаралась придать лицу вид обиженный и немного напуганный.
– Я…
– Ничего страшного, – сказал Шварц. – Я не монстр. Можете поговорить с ним – только недолго, у него много работы. Полчаса, думаю, вам хватит. И постарайтесь потерпеть до окончания Проекта, хорошо? После у вас будет сколько угодно времени. Позвольте, я вас провожу.
Изобретатель позвал ее за собой, и они вышли в коридор. Жак трусил позади. Шварц остановился, открыл дверь, за которой, насколько могла разобрать Джилл, располагалась крайне захламленная гостиная, либо библиотека, и махнул рукой, указывая ей направление:
– Вверх по лестнице, третья дверь направо, вы там уже были, если мне не изменяет память.
– Патрон, пресса. – Жак подал Шварцу сложенные газеты.
– Как закончите говорить, спуститесь и постучите. Жак проводит вас до выхода.
Шварц и его помощник скрылись за дверью. Джилл поднялась по лестнице, помедлила секунду, а потом тихо, как мышка, спустилась вниз и застыла под дверью, за которой скрылись Шварц и Мозетти. Она затаила дыхание и прислушалась.
Томпсон категорически настаивал на том, чтобы Джилл отставила на время свои чувства и вела себя профессионально. Она зайдет к Адаму, но лишь под конец отведенных ей тридцати минут, и будет надеяться, что ее возлюбленный не станет отчитываться Шварцу, сколько времени она провела у него в комнате.
В библиотеке зашуршала газета, и приглушенный голос мистера Джейкоба произнес:
– Вчерашняя акция, ну конечно. Интересно почитать… ты слышал об этом?
– На улицах сегодня только и разговору, что о вчерашней толкучке. Говорят, десятерых задавили насмерть.
– В «Новостях» пишут, что все живы. Но множество ушибов и синяков.
Джилл сама писала эту статью – после разговора с Томпсоном она зашла в полицейский участок и расспросила старшего инспектора, пригрозив тем, что статья все равно будет написана, но только от его общительности будет зависеть, упомянет она в ней невежливость полисмена и потерянную шляпку, или же умолчит. Она было сделала шаг назад, посчитав, что обсуждение знакомой ей до последней запятой статьи вряд ли заинтересует Томпсона, как застыла снова.
– Ну, вот и начинается, – сказал Жак. – Выступления, страхи, толпы, паника… Хаос.
– Хаос – это хорошо. – Мистер Шварц снова зашелестел страницами. – Это очень хорошо, Жак.
– Почему?
– Я способствовал тому, чтобы возник этот остров Науки, Жак, предполагая его неким уравновешивающим центром. Оплотом порядка в океане хаоса. Ты же знаешь, что не просто так здесь собраны лучшие умы… Но, рано или поздно, в любом средоточии порядка, стабильности – если не сказать «стагнации», – возникает очаг хаоса. То, что произошло вчера – естественный ход событий. И как раз вовремя, надо сказать.
– Я так глубоко, как ты, не смотрю. Не способен. Все, что я вижу – так это мешающие делу демонстрации. Как бы к двадцать третьему не устроили что похуже, например, ангар в осаду не взяли.
– А они и устроят. Это провокация, Жак, и если ты думаешь, что эти люди вчера, у здания Совета, пришли по собственной инициативе, то ты заблуждаешься.
– Так почему ты это допустил?
– Несмотря на то, что ты обо мне знаешь, я не всесилен. Иначе добился бы своего, просто шевельнув пальцем. И к тому же, как я уже сказал – хаос неизбежен и даже является частью плана.
– Ну, тебе виднее. О, смотри, тут есть статья об электро-моторе некоего голландца, пишут, что он лучше нашего…
Тут разговор ушел в технические дебри и Джилл на цыпочках отошла от двери. Вместо того, чтобы подняться наверх, к Адаму – хоть сердце и рвалось туда, трепыхаясь в груди, – она пошла дальше по коридору, свернула налево, и вошла в одну из лабораторий. Но поняла, что ошиблась – окна этой комнаты выходили во внутренний двор. А Томпсон дал четкие указания – искать помещение без окон. Что находится в остальных, он уже имел представление, хоть и смутное – по его выражению, «две недели просидел на крышах с биноклем, как та горгулья». А вот нечто в центре здания, скрытое от посторонних глаз, как раз и являлось «святая святых» Шварца. Джилл вернулась в коридор, и снова пошла вперед, чуть касаясь рукой стены – свет она, по понятным причинам зажигать не стала, и ей пришлось идти медленно, внимательно смотря под ноги. Через несколько минут она снова ощутила то самое чувство, что настигло ее в кладовой, когда ее там закрыл Жак – будто дом жил своей жизнью. Дышал, кряхтел, как древний старик. Ей вспомнилась сказка, в которой (остальные сюжетные перипетии расплывались в памяти, но этот момент она помнила хорошо) в старинном доме, где жил злодей, каждая дверь имела голос. Жена злодея, кажется, не послушавшись его, открыла запретный замок… и тут же дверь завопила: «Хозяин! Она здесь!». Что-то подобное страшило Джилл сейчас – не то чтобы она опасалась именно говорящих дверей, но каждая сухая половица, любая хрустальная подвеска на светильнике могла создать шум, который многократно усилит эхо. В начале ее «путешествия» по дому девушка еще надеялась, что в одной из лабораторий будет работать какое-нибудь громкое устройство, заглушающее ее шаги; но, к сожалению, вокруг стояла тишина.
Джилл увидела спуск вниз, и небольшую дверцу полуподвала. «Почему бы и нет? – подумалось ей. – Где еще можно хранить секреты?». Она спустилась и подергала ручку двери. Та, к ее удивлению, поддалась. Внутри было совсем темно, и Джилл протянула руку и заскользила пальцами по стене, в поисках выключателя. Если закрыть за собой дверь, свет не будет заметен. Послышался щелчок, будто кто-то взвел курок, и спуск вниз озарился ярким электрическим светом.
Несколько ступеней Джилл преодолела нерешительно, но потом осмелела. Еще одна дверь внизу также оказалась незапертой. Она не скрипела, когда Джилл, упершись в массивную сталь плечом, открыла ее настежь. Ее глазам предстало какое-то большое помещение, освещенное лишь полосой света, падающего из проема двери. Тратить время, чтобы нащупывать выключатель и здесь, Джилл не стала. Она прекрасно видела расставленные тут и там хирургические столы. С потолка свисали какие-то шланги. Прямо перед ней, на небольшом постаменте, высилось нечто странное: словно бы гигантское стеклянное яйцо, внутри которого масляно поблескивала неизвестная жидкость. Джилл подошла к сосуду, протянув руку, коснулась пальцами стекла. Холодное. Ей показалось, что внутри темнеет что-то, и она приблизилась вплотную, так близко, что от тепла ее дыхания поверхность сосуда запотела; внутри и впрямь что-то двигалось, ей не показалось. Некий сгусток. Он опускался и поднимался, ненамного, как будто рыба в воде. Вдруг нечто резким движением метнулось к самой стенке сосуда. Джилл задохнулась, кричать она не могла – звук будто застрял в горле. На нее из темно-желтой жидкости смотрело лицо. Белесое, лишь отдаленно напоминающее человека, будто вылепленное из мятой бумаги. Глаза его были закрыты, а вот рот с безвольно подрагивающими губами то открывался, то закрывался. Ужас, накативший на девушку, был столь силен, что даже обморок отступил. То, что она увидела, было куда страшнее, чем мышь в углу или капелька крови.
Чья-то рука плотно прикрыла ей рот, другая подхватила под руку.
– Тихо, – услышала Джилл голос Адама у себя над ухом. – Уходим, быстро.
Джилл попятилась, не в силах оторвать взгляд от лица перед собой. Нечто уперлось ладонями в стекло, словно собираясь выдавить его. Белоснежные ладони его смотрелись отчего-то жутко, и пугали даже больше самого лица. Дальнейшее Джилл представлялось странным калейдоскопом: перед ней мелькнула стальная дверь, озабоченное лицо Адама с плотно сжатыми губами, темный коридор и, наконец, солнечный свет, разбивающийся во множестве зеркал и падающий на сочную листву окруживших ее растений.
«Мы в оранжерее», – поняла девушка.
– Джилл, послушай. – Потемневшие глаза Адама то удалялись, то приближались. Он встряхнул ее и легонько хлопнул по щеке. – Это очень важно, соберись, пожалуйста.
