Синяки на мозге не заметны внешне, но зато и проходят они дольше.
— Добрый день, — сказал Олег, растягивая губы, чтобы изобразить располагающую улыбку. — Все вы прекрасно знаете, что идет война, и идет она не только там, где рвутся снаряды и ревут моторами танки…
Да, это должно быть им понятно, этим «опричникам», что считают себя солдатами…
Пока аудитория воодушевления не показывала, интереса во взглядах не было.
— Война идет всюду, где сталкиваются идеи, где сталкиваются миры, романо-германский с его культурой, что есть историческая патология, тупиковый путь дегенерации и упадка, и евразийский, молодой и активный, и война эта будет беспощадной, в ней не будет места жалости и сомнениям!
«Боже, что я говорю?» — подумал Олег, ужасаясь.
Чужие слова звенели в голове, отражаясь от стенок черепа, потоком лились с языка, он был не в силах удержать их напор, как прорванная плотина не в состоянии справиться с наводнением… он мог лишь жонглировать цитатами, связывать их в логические конструкции, приводить примеры, говорить, говорить…
И ненавидеть себя за это.
— …в такую эпоху не существует ни правосудия, ни закона, кроме закона силы, что является неотъемлемой частью кровных связей и единства народа!
— Историческая задача — занять весь континент Евразия, подарить свободу братским народам на всем ее протяжении от Адриатического моря до Желтого, от Аляски до Египта!
Хотел быть бездумным автоматом, вот и изображай из себя живой громкоговоритель, «морду Штилера»! Рассказывай, рассказывай им то, во что сам давно не веришь, во что ты просто не в силах более верить!
Доказывай, что ты чего-то стоишь!
Но не таким же путем… ведь должен быть другой!
— Победить мы сможем, только произведя коренной переворот в своем сознании, в своих методах оценки жизни, и построив новое, покоящееся на евразийских предпосылках мировоззрение!
Да, под конец Олег загнул немного лишнего, слишком ушел в теорию, но слушали «опричники» к этому моменту с настоящим интересом, и когда он сошел с трибуны, то был награжден вполне настоящими, живыми аплодисментами… хотя он предпочел бы молчание и презрительные плевки.
Прекрасным майским днем…
6
21 мая 1932 г.
Казань
Олег ждал в прихожей, меряя ее нетерпеливыми шагами.
Десять в одну сторону, от двери к большому зеркалу в позолоченной раме, и десять обратно, мимо шкафчика для обуви, мимо длинной вешалки темного дерева, закрепленной немного криво…
С самого первого дня, как они появились в этой квартире, а произошло это не так давно, в январе, он хотел перевесить ее, но так и не нашел времени — работа, работа, постоянная работа, с которой приходишь выжатым, как лимон, и силы остаются лишь на то, чтобы поесть и завалиться спать.
А наследующий день то же самое… и опять… и опять…
«Но зато, — подумал Олег, останавливаясь у зеркала, и оглядывая свое отражение, вполне импозантное в темно-синем костюме, в сером шелковом галстуке и того же цвета перчатках, — теперь у нас есть эта квартира, а не та конура, в которой мы ютились в Москве».
Да, там бы он по прихожей не погулял!
— Дорогая, где ты там? — позвал Олег, повысив голос.
— Сейчас! — донесся приглушенный ответ.
Ну да, женщина она на то и женщина, чтобы заставлять мужчину ждать…
Он вздохнул, вспоминая, как не хотел перебираться сюда, в Казань, в глухую провинцию… Страшно удивился, когда в декабре прошлого года вождь и премьер министр заявил о переносе столицы вовсе не в Москву.
Ну, да, две потрясающих новости тогда всколыхнули народ.
Что правительство переезжает сюда, на берега Волги, и что они вновь живут в империи, в Российской евразийской империи. Огневский, пусть и не сразу, сдержал обещание, изложенное в партийной программе ПНР, и вернул стране гордое имя… позорное наименование «республика» ушло в прошлое.
Хотя все-таки немного странно — империя, и без императора, даже не монархия.
Все ждали, что после смерти Алексеева в сентябре тридцатого назначат досрочные выборы, и понимали, кто победит…
Но вождь поступил хитро — объявил, что место президента будет занято только по завершении шедшей тогда войны с Японией, а пока он станет править как глава правительства. Позже, после заключения Шанхайского мира, никто и не вспомнил об этом обещании — сторонники ПНР по вполне понятным причинам, ну а противники…
Противников у партии к этому времени, по крайней мере внутри страны, почти не осталось.
После «воссоединения» ноября тридцатого, когда марионеточный гетман Василий бежал, русские войска без единого выстрела заняли Правобережную Украину, а Германия ограничилась гневным заявлением МИДа… После неожиданной для всего мира победы в войне с Японией, пусть не особенно яркой, но ознаменованной возвращением Сахалина и отменой некоторых статей Амстердамского мира… После создания новых губерний на месте Манчжурии, Монголии и Северного Ирана, против чего никто из великих держав не возразил…
Многие, кто ранее считал Огневского ничтожеством, а ПНР сборищем мечтателей, радикально изменили свою позицию.
— Вот и я, — сказала Анна, появляясь в прихожей. — Ну как?
— Ух ты! Проклятье! — только и смог произнести Олег.
Давно он не видел собственную жену такой красивой и нарядной…
«Неудивительно, ведь ты очень много лет не давал ей возможности себя показать, — шепнул ехидный внутренний голос. — Когда вы куда-нибудь выбирались? Наверное, еще в те времена, когда жили в Петрограде, ты работал в «Новом времени» и политикой интересовался лишь по долгу службы».
На мгновение Олегу стало стыдно, но только на мгновение… некогда, нет времени.
— Идем, дорогая, — сказал он, беря супругу под локоток. — Опоздать нельзя.
Ну да, ведь они приглашены на торжественное открытие внеочередного партийного съезда — обычно их собирают раз в три года, и последний был в октябре тридцатого в Минске, но с тех пор слишком многое изменилось…
На улице ждала машина — черная, с открытым верхом, с шофером в красивой форме.
— Прошу, мадам, — сказал тот, открывая перед Анной дверку.
Олег занял место рядом с женой, и они поехали.
Казань, неожиданно для себя обретшая статус столицы, за эти несколько месяцев стала напоминать огромную строительную площадку — старые здания сносят, торопливо роют котлованы для новых, кое-что реставрируют, расширяют улицы, всюду толпы рабочих, грязь и пыль, тяжелые грузовики и подводы.
Но к сегодняшнему дню, а точнее вечеру город приукрасили.
Под ярким солнцем, склонявшемся к закату, сверкали кресты церквей и острые шпили минаретов — зримый символ единства Востока и Запада. Улицы заполняла празднично одетая толпа, съехавшиеся со всех концов огромной страны гости с небольшим вкраплением местных — мужчины в костюмах и форме, женщины в белых платьях и шляпках.
На свежем ветру с Волги хлопали тысячи черных флагов с белым трезубцем, огромные полотнища той же расцветки были развешены так, чтобы спрятать особенно уродливые дыры в земле или остовы возводимых зданий.
Первого мая приняли закон «О гербе и флаге», после чего символика ПНР стала государственной. Ушел в прошлое сине-бело-красный лоскут, сделанная проклятым Петром калька с голландского знамени, символ прогнившей европеизированной империи и слабой республики…
— Ух ты, как красиво! — воскликнула Анна, когда они съехали с Оренбургского тракта, и стало видно озеро Средний Кабан.
Флаги были и здесь — укрепленные на мачтах десятков лодчонок, они отражались в прозрачной воде. Оркестр на дальнем берегу играл государственный гимн, и слышно было, как поют окружившие музыкантов зеваки.
Олег же молча восхитился, когда открылся Дворец Евразии, грандиозное здание, с невероятной быстротой построенное на берегу Волги, немного к северу от старого Речного порта. Комплекс возвели на прямоугольной платформе, словно древнегреческий храм, в сторону реки разместили уступы террас, проложили новые дороги.
Причалы собирались перенести, чтобы они не мозолили глаза, вот только не успели.
Дворец выглядел необычно — крыша в виде огромных белых крыльев, и пристройка с вестибюлем словно голова исполинского кречета, внутрь можно попасть через его клюв, вытянутые по вертикали окна, расположенные так, что создается впечатление легкости, кажется, что вся конструкция не стоит на земле, а висит в воздухе…
Они свернули с улицы Штилера, и остановились, оказавшись последними в колонне из одинаковых автомобилей — сегодня их разослали за всеми, кого пригласили на открытие съезда, на мероприятие для избранных, для новой элиты, которой предстоит в ближайшее время управлять страной.
— Что там? — спросил Олег.
