Затем догоняем предпоследний галеон. Его уже начало разворачивать бортом к ветру. На галеоне матросы тоже занимались заменой парусов, но тоже быстро приготовились к абордажу. У этого мы проходим вдоль левого борта и обстреливаем картечью из орудий правого. Отразить идущих на абордаж на испанском галеоне становится по большому счету некому. На их счастье никто не собирается перебираться к ним на борт.
Остальные галеоны удалились примерно на милю. Три замыкающих поворачивают вправо, намереваясь совершить поворот фордевинд и прийти на помощь своим товарищам. Они предполагали, что мы встанем с обстрелянным галеоном бортом к борту и схватимся врукопашную. Другие галеоны подойдут на помощь своему собрату, и более опытные испанские солдаты надерут задницы пиратам. Однако фрегат продолжает идти вперед, на них. Я приказываю выстрелить по парусам ближнего разворачивающегося галеона из погонных полупушек. Одно ядро попадает в грот, делает в нем небольшую дыру. Капитан галеона намек понял и начал возвращаться на прежний курс. Два других выстрелили в мою сторону, не причинив урона, и тоже решили не рисковать. Как бы самим не остаться без парусов и не превратиться в неподвижную мишень.
Фрегат делает поворот фордевинд, идет курсом острый бейдевинд к двум получившим взбучку галеонам. На обоих вражеских кораблях нет матросов на мачтах, никто не пытается заменить паруса. Хороший признак. Перед носом предпоследнего я начинаю уваливаться под ветер, пока не поворачиваемся бортом к нему. С дистанции полкабельтова производим залп по кормовой надстройке. Первыми бьют пушки ядрами. Они делают новые отверстия в надстройке. Следом стреляют карронады, посылают в эти отверстия картечь.
Едва отгремел второй залп и рассеялся черный дым, как на квартердеке галеона появился, судя по богатой одежде, офицер и замахал руками над головой, давая понять, что продолжать бой они не желают.
— Катер на воду! Доставить капитана и офицеров на фрегат! — приказываю я.
Пока спускают катер, фрегат возвращается на курс бейдевинд, ровняется с галеоном, проходит вдоль его левого борта, на котором пушечные порты уже закрыты. Испанские матросы устанавливают короткий трап у фальшборта между фок-мачтой и грот-мачтой. Там самый низкий надводный борт и на нем сделаны скобы-ступеньки на обоих бортах, чтобы подниматься на корабль. Штормтрапы пока не в моде. Ян ван Баерле легко переступает с катера на бортовой трап галеона, ловко поднимается по нему. Получится из него моряк. В последнее время он перестал мечтать о конных атаках и прочей лабуде сухопутных войн.
На замыкающем галеоне поняли, зачем мы к ним приближаемся, и приняли правильное решение. Тем более, что у них был дурной, а потому заразительный пример собрата по несчастью. На баке появился плотный мучжина, одетый в красную шляпу с короткими полями, загнутыми кверху, красно-золотой дублет с белым гофрированным воротником и черные штанах с разрезами и белой подкладкой. Он дал понять, что готов продолжить наше знакомство в более спокойной обстановке.
— Убрать паруса! — приказал я.
Фрегат замер между двумя галеонами, один из которых был повернут к нему носом, а второй кормой, украшенной резьбой, изображающей морских змей, и покрытой золотой краской. На первом спустили восьмивесельную шлюпку. В нее погрузился тот самый плотный мужчина, предложивший прекратить военные действия, а следом за ним шесть офицеров и священник. Последний, видимо, тоже считает себя офицером. Живет и ест он ведь вместе с ними. Для некоторых этого достаточно, чтобы чувствовать себя вояками.
На фрегате стационарных трапов на бортах нет. Мои матросы вооружили на левом борту штормтрап для Яна ван Баерле и его гребцов. Я услышал, как о левый борт корабля стукнулась бортом шлюпка. Гез у фальшборта поймал конец с нее и намотал на утку. Застучали по корпусу балясины штормтрапа. Над планширем показалась красная шляпа с короткими полями, потом круглое, покрасневшее от натуги лицо с длинными острыми черными усами и короткой острой бородкой. Капитан с трудом перекинул толстое тело через фальшборт, а, оказавшись на палубе, вытер левой ладонью мокрое от пота лицо. Первым делом он взглядом профессионала оценил такелаж фрегата.
Определил меня, как капитана, он спросил на испанском языке:
— На каком основании вы напали на корабль испанского императора? Кто вы такие?
— Мы — подданные Вильяма, князя Оранского, который в состоянии войны с Испанией. Воюем на основании каперского патента, выданного им, — ответил я и поинтересовался в свою очередь: — А вам не все равно?
Так понимаю, ему всё равно, поскольку догадался, что убивать не будут, но надо ведь о чем-то поговорить.
— Ваш князь — вассал короля. Вы будете обвинены в пиратстве и понесете заслуженное наказание, — уверенно произнес испанский капитан.
Наверное, держал марку перед своими подчиненными, которые тоже поднялись на борт фрегата и встали кучкой за его спиной. Самым испуганным был священник в широкополой черной шляпе. Гезы убивали священников, а инквизиторов рвали на куски в прямом смысле слова.
— Если доживем до суда! — насмешливо произнес я и приказал: — Отведите их в кормовой карцер.
На фрегате было два помещения для пленных: малое на корме и большое в передней половине. Первое было рассчитано на два десятка человек, второе — на сотню нетребовательных пленных или полторы сотни очень нетребовательных.
Пока я разбирался с этими пленными, к борту фрегата подошел катер с Яном ван Баерле и офицерами со второго приза. Что-то он привез необычное, потому что все находившиеся на палубе матросы перешли к фальшборту. Смотреть так неотрывно и с деланным равнодушием, как они сейчас, могли только голодные удавы.
— Опустите беседку! — потребовал снизу мой шурин.
Беседка — это сиденье на веревках, напоминающее качели. Его используют, чтобы поднять на борт тех, кто сам не может: раненых, стариков, женщин, детей. Я решил, что кто-то из пленников тяжело ранен. Каково же было мое удивление, когда в беседке подняли даму лет двадцати двух, жгучую брюнетку с узким белым лицом, на котором выделялись большие темно-карие глаза и тонкий нос с горбинкой и нервно подергивающимися ноздрями. На даме была широкая черная шляпа с покрашенным в золотой цвет, страусовым пером, черное платье без декольте, с туго зашнурованным лифом, белым гофрированным воротником вокруг шеи и без обруча внизу. Наверное, в узких судовых помещениях он мешал перемещаться, поэтому был удален. На маленьких ножках без чулок были черные бархатные башмачки на невысоких каблуках из пробки. Женщина судорожно держалась двумя руками за тросы, на которых висела беседка. Подозреваю, что она оцепенела от страха свалиться с такой высоты в воду. Сразу несколько матросов бросились к ней, чтобы помочь встать с беседки. Я ошибался: матросы пялились не как удавы, а как мартовские коты. Разве что любовные серенады не выли.
Дама поблагодарила кивком головы. Встав на палубу, она сразу ожила. Первым делом отряхнула платье, будто к нему прилипли крошки от липких взглядов, и поправила шляпу.
Поскольку я был единственным прилично, по ее мнению, одетым человеком на палубе фрегата, обратилась с вопросом:
— Вы капитан?
— Да, так случилось, — шутливо произнес я.
— Надеюсь, вы — благородный человек? — задала она второй вопрос.
— И в этом мне повезло, — ответил я. — И вам тоже.
— Я — Тереза Риарио де Маркес, — представилась она. — Вы должны доставить меня в Кадис.
Я назвал свое голландское имя, после чего сообщил ей:
— К сожалению, нам в Кадис не по пути. Высажу вас в Ла-Рошели, а оттуда доберетесь в Испанию.
— Вы не можете везти меня в это гнездо безбожников! — воскликнула она.
— Я могу высадить вас где-нибудь на пустынном португальском берегу, где много бандитов-католиков, — предложил я.
— Вы надо мной смеетесь?! — капризно надув верхнюю пухлую губку, над которой были еле заметные, обесцвеченные усики.
— Как я могу позволить себе такую дерзость в обращении с такой прекрасной дамой! — постарался я быть предельно галантным. — Вам, наверное, трудно представить подобное, но приближаться к испанскому берегу нам смертельно опасно. При всем уважении к вам, я не могу рисковать кораблем, экипажем и призами. Так что или Ла-Рошель, или намного позже Англия.
