— Не совсем твоя правда, Савватий Недашич, — поднялся боярин Касимир Малич. — Замириться попробовать надо с Владимиром.
— Ему не деньги нужны, а наши земля и города, откупиться не выйдет, — авторитетно заявил волынский тысяцкий.
— Ты, Василько Романович — наш князь, собери с ещё подвластной тебе Волыни все силы, а мы завсегда тебе поможем! — угодливо склонился в поклоне боярин Дмитр Мужедрагич.
Но Василько, нервно теребивший ус, этому человеку ни на грош не доверял, «кот за порог — мышки в пляс» — сказано как будто про Дмитра. Князю было известно, что этот боярин ведёт со смоленской боярской братчиной торговлю не первый год, а потому, вполне может сдаться, что и князя специально выпроваживает из столицы подальше, чтобы он по всей Волыни воинские силы собирал, а сам, может быть, уже сговорился со своими подельниками столицу Владимиру сдать, кто знает наверняка?
— Выборных от народа надо созвать, пусть своё слово скажут! — вставил своё слово родич Дмитра Мужедрагича, чем окончательно подтвердил все подозрения князя.
— Знаю я, какое они слово скажут, — ответил Савватий Недашич — предложат идти на поклон к Владимиру! Нет веры в них, что мы устоим. Чернь и так уже с города бежит …
Ещё долго стоял в гриднице гул. Бояре азартно спорили друг с другом, размахивали руками, вскакивали, стучали посохами, но к согласию так и не пришли. Пришлось Василько самому подводить итог, точнее продавливать решение.
— Спасибо вам господа бояре за совет, — князь, поднявшийся с креслица, поклонился на все три стороны. — Слушайте моё последнее слово! Встанем мы все как один супротив Владимира и с Божьей помощью отсидимся за городскими стенами от этой лихой беды! А там, Бог даст, разобьёт мой брат Даниил черниговца и подоспеет к нам на помощь! А те бояре, кто надумает по — тихому уехать из Владимира — Волынского и отсидеться в своих вотчинах — пеняйте на себя, разберусь со Смоленском и каждому боярину воздам по его заслугам!
Не успел князь распустить бояр, как в гридницу ввалился боярин Яровид отвечающий за оборону северных, Ковельских ворот окольного города.
— Княже! — покрытый испариной, раскрасневшийся от бега в полном боевом облачении боярин жадно хватал ртом воздух. — Беда!
Василько подошёл к боярину.
— Чего вопишь, боярин? — от неприятного предчувствия по коже Василько пробежал озноб.
— Под стенами смоленская конница объявилась! — выкрикнул князю в лицо Яровид. — Что делать, прикажешь, княже?
Василько пристально всмотрелся в боярина, принюхался — вроде трезвый.
— Точно?
— Как есть на духу, говорю!
— Седлайте мне коня! — прорычал князь своим «конюшим», — да поживее! Гридни тоже по коням, со мной поедете!
Василько сам, без посторонней помощи сунул ногу в стремя и умостился на седле как влитой.
Выехав из детинца, шумно проскакав по окольному граду, конная кавалькада остановилась у вала. Князь с увязавшимися с ним гриднями поднялась на башню.
На улице смеркалось, на тёмной дороге, уходящей на Ковель, светлели жёлтые пятна — надоспешники, перечёркнутыми чёрными крестами.
— Вон там, и на пригорке тоже смоляне! — боярин вытянул перед собой руку, указывая на кусты, среди которых показался ещё один конный отряд, численность больше сотни всадников.
У разволновавшегося от этого тревожного зрелища князя мигом перехватило дыхание
— Всё верно, это рати Владимира, — с хорошо уловимыми нотками обречённости в голосе подтвердил князь.
Не прошло и суток с момента объявления войск Владимира, как прямо посреди белого дня, за воротами окольного города, послышались перемежающиеся, оглушительные громовые раскаты. Эти удары принялись сотрясать деревянные срубные стены, извергая засыпанную в них землю. В городе сразу разразилась паника — народ, в массе своей женщины с детьми, повалил в церкви.
Нервы не выдержали не только у мирных жителей, ополченцы с дружинниками, на участках стены подвергшейся обстрелу тоже, перепуганные, с матюгами, впопыхах слетали по лестницам с башен и стен, чтобы укрыться от начавшегося страшного и непонятного приступа. Эти два людских потока — гражданских и военных, лицом к лицу сталкивались на площадях, ещё более усиливая и без того ужасную сутолоку. Многоголосый гомон, крики, вой и слёзы — порождали смятение в сердцах даже бывалых воинов.
— Поберегись!!! — закричало множество мужских голосов у ворот.
Чугунное ядро так вдарило по стене, что от неожиданности князь Василько чуть не упал. Не успел он восстановить равновесие, как следом ещё одно ядро ударило рядом с «заборалом». Во все стороны брызнули обломки, а десяток воинов утонуло в пыли.
— Вот они какие, пушки! — охрипшим голосом, с ужасом в глазах, не проговорил, а прошептал князь, наблюдая из башни за батареей, окутавшейся в густой дым. Ночью на берегу реки Припяти пушки он не смог разглядеть, только видел, слышал и чувствовал на собственной шкуре результаты их применения.
Удары сыпались один за другим, сотрясая всю стену как при землетрясении. Как успел заметить князь Василько, часть более лёгких пушек смолян, обстреливали стенные «заборала». А самые большие пушки целенаправленно били по воротам, но пока не могли добиться прямого попадания. Не успел князь подумать, что надо как — то дополнительно укреплять ворота, как услышал громкий металлический звон, а прямо над ухом раздался возглас его воеводы.
— Княже, глянь — ка! — воевода, своим трясущимся, заскорузлым пальцем, указывал Василько на выбитые ядром ворота. Василько громко выругался и перевёл взгляд на смоленское войско. От него отделился большой пеший отряд и, не нарушая построения, скорым шагом, двинулся к выломанным Ковельским воротам.
— Спущаемся немедля вниз! Дружина, по коням! — громко, прокричал князь, бегом спускаясь с башни, и первым падал пример, с лёгкостью, несмотря на доспехи, заскочив в седло. — Пущай смоленские пешцы входят, посмотрим вблизи на этих храбрецов. Ударим по ним конно и дружно, всех изрубим!
— Княже, ополченцы все по домам и церквям разбежались! — растерянно докладывал князю Васильке сотский, — брать в руки оружие отказываются!
— И без них управимся! — зло выплюнул князь, наблюдая за противником, накапливающимся у взятых ворот. И с угрозой в голосе добавил. — Сейчас ворога из города выгоним, потом ополченцами займёмся!
Оглянувшись на сосредоточенных взглядах дружинников, внимательно следящих за передвижениями вражеской пехоты, Василько громко прокричал и первым двинул в атаку своего коня:
— В копья их берём! Вперёд! Волынь!!!
В это время часть волынских бояр во главе с Дмитром Мужедрагичем заперлись в детинце, уговорившись меж собою самим в сечи не участвовать, но открыть ворота победителю — Волынскому или Смоленскому князю. Хотя, честно говоря, в победные перспективы Василько никто из них уже особо не верил. Впечатлившись от смолян ещё в битве на Припяти, бояре укрепились ещё более в своём мнении, при начавшемся пушечном обстреле.
Вглядываясь в прорехи густых пороховых облаков дыма, я смотрел в сторону штурмуемых ворот. После первых пушечных залпов, как по мановению волшебной палочки, стены крепости опустели, стрельба из луков заглохла. Штурмовой батальон, перебросив через ров сходни, неудержимым потоком устремился в разрушенные ворота.
— Можайский полк, — донеслось через шум пушечной стрельбы, — выдвигаемся к воротам!
— Государь, может, хватит порох жечь? — спросил Бронислав. — Мы в ворота уже вошли!
— Нет! Пока не закрепимся, продолжим обстрел города. Врагу нельзя давать опомниться, пушки много страху нагоняют! А если сумел врага напугать — считай, полдела сделал!
Штурмовой батальон, первым вошедший в город, встретил атакующую дружину князя кинжальным огнём ружей и тучей арбалетных болтов. Волынская дружина, понесшая в первые минуты атаки громадные потери, не выдержала боя и рассеялась как дым. Применение огнестрела пугало и надламывала боевой дух непривычных к огненному бою воинов, а беспрестанный гибельный обстрел из арбалетов не давал людям опомниться и собраться с силами. Итог боестолкновения был закономерен — меньше половины трёх сотенной конной дружины убито или ранено, остальные разбежались. Князь Василько, возглавивший атаку против ворвавшегося в город неприятеля — погиб на месте.
