и кусты еще не полностью оделись в зелень, вся убогость обстановки, особенно в сравнении с великолепием Питера, особенно сильно бросалась в глаза. Я топнул посильнее, сбрасывая с сапога куски налипшей на него глины и повернувшись к сопровождающим — кроме архитекторов и сына еще за нами следовал десяток бойцов неусыпно бдящего конвоя — и продолжил.
— Кроме того я хочу вернуть стенам Кремля красный цвет, — давно надо было это сделать, а то их даже белыми назвать-то нельзя было. Серо-грязно-щербатые в лучшем случае. Зимний дворец в привычный мне зелено-бирюзовый я, кстати, приказал перекрасить еще в 1825. — Наша цель — сделать центр Москвы не похожим ни на один другой город мира. Подчеркнуть древность этих каменных стен и при этом добавить изюминки. Что касается других построек, то мне видится необходимым отойти от практики сооружения одинаковых безликих дворцов, похожих друг на друга как братья-близнецы. Я хочу увидеть яркую индивидуальность, основанную в первую очередь на традиционных присущих русской архитектуре мотивах.
— Хорошо, ваше императорское высочество, — улыбнулся Стасов, — поскольку данное задание уже не первое, мы с коллегами взяли на себя смелость набросать несколько эскизов, которые в целом как раз укладываются в эти требования.
— Попробуйте меня удивить, — немного скептически ответил я.
Архитектор открыл переданную ему большую кожаную папку формата примерно А2, и достал оттуда несколько листов.
— Вот как раз предполагаемая панорама отсюда на будущий кремлевский дворец, — Стасов подал мне бумажный лист, на котором был нарисован возможный фасад постройки, вписанный в имеющуюся сейчас планировку.
— Хм… — Архитектор явно предвосхитил во многом мои пожелания, опираясь на опыт, наработанный при строительстве московского вокзала обыгрывал «теремной» стиль, добавив к нему любимые мной ступенчатые террасы и шпили. И даже здание старого теремного дворца предполагалось сохранить и вписать в новый ансамбль. В целом, на первый взгляд получалось весьма симпатично, уж точно лучше, чем та безликая скучная коробка Большого Кремлевского дворца, которая осталась в двадцать первом веке. — Мне скорее нравится, чем нет. Считайте, что предварительное одобрение вы получили, чем еще порадуете?
В целом я хотел по максимуму сохранить аутентичность Первопрестольной, вписав при этом конечно же современные, появившиеся за последние годы блага цивилизации. Ну и вообще привести город в относительный порядок, где это было возможно конечно.
Как в таких случаях это бывает перестройка Москвы затянулась на следующие добрых два десятка лет, в течение которых был выстроен целый ряд примечательных, узнаваемых в будущем зданий: Большой Кремлевский Дворец, новый Гостиный двор, здание Исторического музея — были отреставрированы Кремлевская и Китайгородская стены, засыпан наконец ров и замощена Красная площадь в том виде, который я примерно помнил из будущего, прорублено несколько новых проспектов, заложен с десяток парков и скверов, а площадь замощенных сначала булыжником и торцевым деревом — эта технология как раз набирала популярность в начале 19 века — а потом и вовсе асфальтом улиц вообще сложно подсчитать.
В дальнейшем московский кремль стал основной резиденцией и духовным центром восстановленного русского патриаршества. Именно здесь проводились соборы и принимались важнейшие для миллионов православных людей решения.
Ну а Китай-город, так же отреставрированный и приведенный в порядок, стал своеобразным духовным и развлекательным центром Первопрестольной. В этом, небольшом в общем-то по современным меркам квартале, к середине столетия практически не осталось обычного жилья, только лавки, ресторации, гостиницы, различные театральные и художественные студии и даже спортивные общества. При этом старую застройку старались по возможности не сносить, а приспосабливать к текущим вызовам времени.
В целом же реконструкция Москвы превратила ее центр в один наиболее узнаваемых архитектурных ансамблей и положила начало моде на «русский стиль» в архитектуре не только в империи, но и за ее пределами.
Ну и еще об одном моменте стоит упомянуть. Пока я разбирался с делами в Москве, в столице в закрытом — на этот раз мы решили не выносить сор из избы — формате прошел суд над членами «Союза благоденствия», которые в этом варианте истории не стали декабристами.
Повязали большую часть зачинщиков сего балагана достаточно мягко, без шума и пыли, а учитывая большое количество информаторов СИБ в их рядах, никакого смысла в открытом процессе не было. Дело каждого участника разбирали по-отдельности, и в итоге вынесли главным организаторам достаточно жесткие приговоры. Обошлись без смертной казни, однако одиннадцать человек были отправлены на бессрочную каторгу, что в эти времена было не многим лучше той самой смертной казни. Еще два десятка человек были высланы на Сахалин с поражением в правах, а остальные отделались более мягкими карами. В том числе чтобы среди них «спрятать» и наших информаторов.
Что касается реакции общества, то особого ажиотажа на этот раз новость о разгроме злоумышлявшего против имперской власти тайного общества не вызвала. Общее положение в стране было достаточно стабильным с устойчивым трендом к улучшению, а потому идея вот так взять и все поменять, устроить революцию или еще какой переполох, понимания в сердцах обывателей не нашла. Соответственно и особого сочувствия к заговорщикам тоже не сложилось.
Собственно и особого упоминания эти люди были бы не достойны если бы не очевидные исторические параллели. В составе «Союза благоденствия» нашлось место как минимум для четверых «декабристов». Пестель, Трубецкой, Каховский, Якубович — может их было и больше но не на столько хорошо я помнил историю восстания на Сенатской площади, чтобы сказать точно.
Забегая несколько наперед можно отметить, что история с «Союзом благоденствия» стала на многие годы вперед последней реальной — всякие клубы по интересам, привлекающие прекраснодушных мечтателей мы тут не учитываем конечно же — попыткой насильственной смены власти. Нет, были и покушения, и террористические акты, и откровенные диверсии, устроенные иностранными государствами, но именно попыток устроить вооруженный переворот с опорой на внутренние силы — не случалось. Чего тут было больше — хорошей работы СИБ и органов пропаганды или просто государство двигалось в действительно правильном направлении — а скорее всего играли оба фактора, — я бы сказать не взялся даже спустя годы. Да и не так важно это, главное результат мы получили на данном фронте сугубо положительный. Можно было немного перестать бояться за свою «спину» и больше думать о дальнейших свершениях.
— Добрый день, господа! — При моем появлении в зале весь цвет московского купечества, как и полагается в таком случае, дисциплинированно поднялся на ноги, приветствуя представителя императорской фамилии, — присаживайтесь. Я рад, что нам удалось так собраться, поскольку у меня для к вам есть несколько важных вопросов и несколько интересных предложений.
В первопрестольной мы с Александрой и детьми задержались больше чем на месяц. Отпраздновали Пасху, в Москве городе значительно более патриархальном, чем почти полностью европеизированный Питер, масштаб гуляний воистину поражал воображение. Ну и мы волей-неволей были вовлечены в происходящее тоже.
В начале мая я собрал в Екатерининском дворце большое совещание, на которое пригласил самых «дорогих» по совокупному капиталу и наиболее уважаемых глав торговых семейств. Четыре десятка наиболее оборотистых и предприимчивых представителей этого сословия сейчас сидели вдоль длинного стола, и кто с интересом, кто с нескрываемым скепсисом, а кто и с откровенным недоверием смотрел на меня, толкающего речь перед собравшимися.
Вообще купечеству в этом варианте истории грех было жаловаться на государство. Впрыск больших денег в экономику в десятых годах, а потом десятилетнее «активное неучастие» в большой европейской войне дало мощнейший буст экономике, что естественно торговый люд почувствовал на себе как никто другой.
Плюс к этому государство — во многом с моей подачи — проводило достаточно жесткую протекционистскую политику, направленную на развитие собственного производства, поощрение экспорта и ограничение импорта. На отдельные товары, такие как ткани, оружие или предметы роскоши пошлины устанавливались в сто и более процентов, что позволяло отечественным предпринимателям не боясь вкладываться в развитие и потихоньку вытеснять английские и французские товары из тех ниш, где раньше они были безраздельными гегемонами.
Причем важны были не сами тарифы и их процентные значения а то, что таможенная политика империи была максимально консервативна и понятна. Тарифы устанавливались на заранее определенный срок и не пересматривались по желанию левой пятки, что позволяло купцам не опасаясь резкой смены конъюнктуры рынка вкладываться в новые перспективные но и в то же время рискованные отрасли.
Одновременно с этим за время войны, голода и разрухи в Европе мы успели занять много вкусных, растущих рынков, вывозя не только
