Таким образом, нет сомнений в том, что нежелание русских использовать радио для управления войсками, применяя вместо нее проводную связь и вестовых, — получило логичное объяснение.“ […]»
«Русские „глушилки“ и их роль в поражении вермахта на Востоке» Глава из книги Ф. Меллентина «Тактика и вооружение в сражениях на Восточном фронте»2 августа. 1941 год. БучаВойна войной, а ритуалы в армии никто не отменял. Вот и вручение Боевого Знамени бригаде должно было пройти как положено, с митингом и торжественным прохождением. Технику со стоянки решили не выгонять, за исключением «Рыжего». Его поставили под деревья и соорудили деревянный помост над моторным отделением.
Сразу после завтрака бригада побатальонно построилась на плацу, охраняемом с неба тройкой барражирующих истребителей. В ожидании гостей Сергей Иванов пару раз потренировал бойцов в прохождении торжественным маршем под звуки импровизированного оркестра, собранного комиссаром Кравцовым.
Недовольно поморщившийся, глядя на неровные ряды «коробок» второго танкового батальона и автотранспортной роты, Сергей повернулся и сказал Кравцову и начальнику штаба майору Калошину:
— Придется их строевыми погонять.
— Зачем? — удивленно возразил Кравцов. — Мы же воевать собрались, а не парады устраивать.
— Не правы вы, товарищ комиссар, — пояснил свою мысль Сергей, — помнится, у Энгельса в статьях встречал описание учений батальона ополченцев. Так там отмечается, что никак нельзя требовать от батальона удачных действий на поле боя, если при учении они не могут по команде пройти в ногу и прицелиться. Понимаете, весь смысл строевой подготовки только в этом — приучить людей одновременно и одинаково реагировать на команду. Солдат в бою думать не должен. Если он начинает раздумывать — он труп. Он должен все продумать и выучить до боя, чтобы потом автоматически реагировать на любые изменения обстановки.
— Интересная мысль. Никогда не думал про такое объяснение, — заинтересованно ответил Федот Евграфович, провожая взглядом последнюю «коробку», — а в какой статье Энгельс про это пишет, не подскажете?
— Увы, читал давно, сейчас и не вспомню, — автоматически ответил Сергей, внутренне холодея и лихорадочно вспоминая, публиковались ли сочинения Энгельса по военному делу до войны.
— Обычно об этом мало кто задумывается, а среди гражданских вообще большинство считают строевую подготовку ненужной дурью, — продолжил Сергей, справившись с волнением, и, повернувшись к Калошину, добавил: — Внесите в график учебы по 2 часа строевой дополнительно для второго батальона и автомобилистов. В свободное время.
Тут появился выставленный заранее посыльный, сообщивший о появлении гостей. К импровизированному плацу подъехала кавалькада машин, из первой молодой шустрый адъютант помог выбраться невысокому пухлому человеку в полувоенной форме. Из второй машины вышли еще трое офицеров, один из которых с усилием вытащил длинный запакованный сверток. Оркестр, слегка фальшивя, заиграл встречный марш, и к гостям четким строевым шагом прошел вдоль строя бригады майор Мельниченко. Краткий доклад, после которого важный гость в сопровождении Андрея медленно взобрался на импровизированную трибуну на моторном отсеке «Рыжего», а двое офицеров подошли к стоящему отдельно знаменному взводу и передали сверток назначенному знаменщиком лейтенанту Колодяжному.
С трибуны майор Мельниченко объявил, что на церемонию вручения знамени в бригаду прибыл член Военного Совета фронта Никита Сергеевич Хрущев. Хрущев, подойдя вплотную к ограждению, начал громким голосом:
— Товарищи красноармейцы, бойцы и командиры Особой бригады! От имени Военного Совета фронта поздравляю вас…
Пока Хрущев произносил речь, творчески озвучивая одну из недавних передовиц газеты «Правда», а знаменщики распаковывали сверток, Сергей Иванов, стоявший вместе с остальным управлением бригады у танка, тихо спросил у Кравцова:
— Вам про спасенное знамя что-нибудь узнать удалось?
— Нет, в штабе фронта ничего не узнал, — так же тихо ответил Кравцов.
— Думаю, скорее всего, в часть передали, иначе бы уже приказ отдали о расформировании, — продолжил Сергей.
— Могли и не озвучивать приказ в другие части, из-за обстановки. Положение тяжелое, а тут еще такой приказ, — подумав, ответил Кравцов и тут же осекся, заметив недовольный вид стоящего неподалеку гостя с полковничьими знаками. Тот недовольно осмотрел Иванова и Кравцова, а потом отвернулся, разглядывая строй бригады. Сергей внимательнее вслушался в речь Хрущева и поразился. Он же рассказывает о героическом бое комбрига, который в тридцать седьмом, как троцкист, репрессирован был. Впрочем, кроме Сергея, на этот момент вряд ли кто внимание обратил, видно, как все, скучающе отбывают повинность. Да и он вспомнил об этом только потому, что незадолго до «охоты» читал статью об этом.
Наконец речь Хрущева закончилась, с кратким ответом выступил Мельниченко. Оркестр сыграл гимн Советского Союза «Интернационал», а затем Мельниченко отдал несколько команд:
— …Под знамя «смирно»! Равнение на знамя…
Сопровождаемые звуками встречного марша, прерываемого время от времени шумом моторов барражирующих истребителей, знаменщики прошли вдоль строя бригады и встали на правом фланге. Торжественное прохождение бригады и вынос знамени Сергей запомнил плохо, озабоченный непонятным поведением полковника, что-то непрерывно записывающего в блокнот.
После мероприятия Мельниченко пригласил гостей в столовую «отметить торжественный момент». Хрущев с удовольствием согласился. В столовой собралось все командование бригады, на столах стоял десяток бутылок водки и немудреная закуска. Гуляли недолго, но, к удивлению Сергея и Андрея, Хрущев довольно быстро напился. Его увели адъютант и полковник, оказавшийся личным порученцем.
3 августа. 1941 год. Буча. Сергей ИвановЧто-то вроде и немного выпил, а чувствую себя не очень. Заболел, что ли? Некогда, надо воевать учить и учиться. Да, сколько еще учиться надо. Дадут ли? Кстати, пока хозяева не встали…
Поворачиваюсь к лежащей рядом Клаше, осторожно приспускаю ночнушку и прилегаю губами к моментально набухшему соску. Улыбаясь спросонья, она прижимает меня своей рукой к груди и тянет к себе. Приподнимая рубашку, я одновременно вхожу в нее. Несколько минут мы двигаемся в такт, под поскрипывание кровати и еле слышное прерывистое дыхание. Наконец Клаша издает еле слышный вздох, и все заканчивается.