— Завтракаем и собираемся…
Сбор много времени не занял. Я в этот раз примерил на себя личину дворянскую, но представителя самых низов. Мелкопоместного, а то и вовсе безземельного, кабальеро. Таких сейчас, хоть прудом пруди. Сюзерена нет, поместья нет, должности нет, титула нет, а за плечами, всего лишь гонор и весьма сомнительное благородное происхождение. Бродят такие неприкаянные кабальеро по свету, ища применения своему клинку и хозяина побогаче. Гинут безвестными, но бывает и вытаскивают свой счастливый билет. Родом сей кабальеро получается из Ла Манчи, а зовут его дон Кихот Ламанчский и справка, то есть грамота, кое‑как удостоверяющая данное имя, присутствует. Поддельная конечно — Хорст по моему заданию перед путешествием смастрячил. Ну, а Клаус, соответственно слуга мой — баск по имени Санчо Панса. И никто меня не раскроет под данной личиной, ибо бессмертного творения Сервантеса пока нет, впрочем, как и сего великолепного писателя. А если есть, то пребывает он вовсе в младенческом возрасте. Или все‑таки еще не родился? А вот хрен его знает.
Бурые потертые сапоги, неопределенного цвета кожаный колет, местами вытертый до основания берет, одноцветные застиранные шоссы. На поясе длинный узкий меч с простым эфесом и почти сточенный кинжал. На шее скромная серебряная цепь, на запястье четки даренные мне архиепископом в Антверпене. Ну и кошель у пояса с горсточкой серебра. А в подкладке колета зашита парочка золотых дукатов. На всякий случай, хотя это по сути нонсенс — золота у бедняков не бывает — разве что у купчин каких. Поверх одежды накинул когда‑то зеленый длинный шерстяной плащ. Как бы и все. Здравствуй благородный кабальеро дон Кихот Ламанчский. Я шутливо отдал честь своему изображению в зеркале и повернулся на каблуках к Веренвену.
— С приливом снимаетесь с места и становитесь где‑нибудь неподалеку на рейд. На береге оставишь ялик — ждать нас. Расчетное время моего прибытия: завтра к вечеру. Если не прибуду, отсчитывая от сего времени, ждать ровно неделю. Затем, убываешь в Гуттен, в подчинение госпожи Матильды. Она знает, что делать. Да и ты все знаешь. Санчо, ты готов?
— Так точно, монсьор… — отозвался Клаус пробуя пальцем лезвие фальшиона.
— Господин… — ко мне приникла Лидия и обожгла руки поцелуями вперемежку со слезами. — У вас все будет хорошо. Дар мне такой даден — счастье я приношу. Я вижу…
Девчонка не договорив захлебнулась рыданиями. Вроде искренними…
— Ну… тихо, тихо… — я потрепал ее по волосам и направился на выход. — Вот же, глаза на мокром месте…
Ялик быстро домчал до берега, а потом мы еще пару часов выбирались по скалам наверх. Но выбрались и потихоньку потопали к ближайшему поселению. Скотинку каку — нить прикупить — лошаденку и мула. А можно и ослика.
Погодка удалась на славу. Ветерок совсем исчез, небо прояснилось, а солнышко даже немножко стало припекать. Опять же, пейзажи вокруг приятственные глазу. Путешествуй — не хочу. Правда, я совсем отвык перемещаться пешкодралом, так что испытываю некоторый дискомфорт. Но ничего, где‑то тут должна быть дорога, а там где дорога, и до постоялого двора недалеко.
К счастью, особенно долго блукать не пришлось, мы набрели на тропинку, которая через час привела к старой римской дороге, на которой даже местами просматривалась каменная кладка. Римляне, умницы, строили на века, причем, первым делом обихаживали дороги. Не чета нынешнему поколению, не только почти застывшему в своем развитии но и впавшему в… в… как его?… стагнацию? Ну, да — стагнацию. Так, куда нам здесь? Вроде направо…
— Монсьор? — Клаус от избытка энергии сшибал палкой головки чертополоха росшего на обочине.
— Чего?
— Вот я все думаю монсьор… — парень примерился и наподдал башмаком по лошадиному черепу валявшемуся прямо посередине проезжего пути. — А что будет после нас?
— Ну и до чего додумался?
— Только не смейтесь монсьор…
— Не буду, рожай давай.
— Вот смотрите… Еще несколько десятков лет назад воевали вовсе по старинке. Стрелы, копья, да мечи. Сейчас уже появились пистоли, пушки и аркебузы. И с каждым годом сие огненное оружье становится лучше. Фитили постепенно заменяют на замки и так далее. Вот возьмите старые бомбарды и новые фальконеты. Старые полдня заряжать надо — а новые, раз и все, да и бьют они не в пример дальше и точнее. А что будет через сотню лет? Через тысячу? Как тогда воевать? Как рыцарскую доблесть проявлять? Бахнет какая — нить зараза, всех спалит и битве конец? Будь ты хоть самый доблестный и умелый, сгинешь и пикнуть не успеешь. Вот я и думаю…
Я невольно оторопел от таких неожиданных выводов обычного средневекового мальчишки. Провидец однако. Да, все верно паренек, но ты даже не представляешь, до чего людство додумается в деле истребления себе подобных. Бахнет и битве конец — это семечки. Может так бахнуть, что и вовсе жизни на Земле не останется. Черт, как же хорошо, что меня занесло в глубь истории…
— … вот я и думаю, когда‑нибудь соберутся умнейшие и благороднейшие мужи и приговорят остановить богомерзкое совершенствование оружья, ибо оно ставит под сомнение рыцарскую доблесть и мужество. Как вы думаете монсьор?
— Соберутся обязательно. И не один раз. Да только, кто же их послушает? А вообще, хватит голову глупостями забивать. Хотя, признаю, некоторая правда в твоих словах есть. Глянь, не постоялый двор за поворотом виднеется?
— Он самый монсьор…
Большое крытое соломой двухэтажное здание, с аляповатой, болтающейся на цепях вывеской. Довольно зажиточное — дорога видать оживленная и от клиентов отбою нет. Ну, да — как раз по ней, в Руан на ярмарку, со всего побережья съезжаются. Много хозяйственных построек, даже внутренний двор выковырянным из дороги камнем, мощен. То, что нам и надо.
Еще в воротах, я невольно поморщился от диких воплей здоровенной свиньи, нарезавшей круги по двору спасаясь от детины в кожаном фартуке размахивающем зловещего вида тесаком. А над ним оглушительно ржали с десяток мужиков в кольчугах, распивающих пиво под навесом. Кто такие? Вон, справные лошади овсом хрумкают, оружие и доспех присутствует, котты с гербом? Точно, дружина или свита какого‑нибудь дворянчика, остановившегося отобедать по дороге во Шербур. Или еще куда. Да мне вообще‑то наплевать…
Обходя лужи из грязи пополам с дерьмом, направился к крыльцу. Промочить горло совсем не помешает, а потом уже и за худобу можно узнать…
Окованная железными полосами дверь, пред самым моим носом неожиданно распахнулась и на пороге появился сыто отрыгивающий здоровенный толстяк в богато украшенном, но явно собранном из разных частей, миланском доспехе. Сопровождаемый парочкой молодых верзил в его гербовых коттах. На гербе: крепостная стена разломанная пополам и охотничий рог над ней? А вот хрен его знает, кто он такой?
