Кое-как пристроились. Стеша кур села обрабатывать. Анфиса права качать пошла с помощью третьего Тиминого ногтя. Эдак скоро за губную гармонику нечем взяться будет. Примчался какой-то порученец в синем, рявкнул на полицейских. Покуда суп да прочее, более или менее свободная от дел Маша пошла слоняться на ипподром, над которым как раз добавляли к вывеске новую строчку, был он просто «Московский ипподром», а теперь стал «имени Михаила Синельского». «А это кто?» — спросила Маша у билетерши. «Темная лошадка, не знаю…» — ответили ей. Маша пошла изучать здешнюю публику и обстановку, что такое «в беговой качалке», и чем это хуже или лучше, чем «под седлом», как ставить в тотализаторе, но успела понять только, что к тотализатору спокойней не подходить и уж подавно мужиков не подпускать, как вдруг услышала вопль: «Ах, Маша! Ox!» — и в объятия к ней кинулась добрая старая знакомая Лукерья, жена Антона-кровельщика, она же довольно известная Настасья. Нынче она была не то чтоб в увольнительной, скорей в самоволке, подменилась караулом с другой Настасьей, которой невтерпеж было сношаря-батюшку хоть покараулить, если нельзя ничего более того, — а сама рванула сюда, к лошадушкам. Очень ее эта забава в Москве увлекла, стала играть, в накладе никогда не оставалась, понимала кое-что, нутром чуяла, когда жокей лошадь на копыто посадит, и в такой заезд на ставила. А уж новостей у нее для Маши было… А уж у Маши для нее новостей было… От главной Машиной новости Лукерья несколько обалдела, узнала, что Маша больше не Мохначева, а Волчек, верная мужняя жена. «А со сношарем-батюшкой как же?..» — «А простит он меня, как Тимку моего увидит». — «А ты же вроде к подмастерью ластилась?..» Маша думала, что расплачется, но нет: Паша-подмастерье — он что, он теперь золотой. А золотых много. А Тима единственный.
Уговорила Маша плюнуть Лукерью нынче на все заезды, тем более интересных и сама Лукерья сегодня не предвидела, — и позвала ее в «Перекуси!» — может, и вправду перекусить уже готово. Пришла Лукерья, осмотрелась, даже зависть ее взяла. Отпробовала. Со вниманием осмотрела Стешу. Баба как баба, а кура почто такая жесткая? «Каких достали…» — грустно выдохнула Стеша, ей давно уж не до кур было, Анфиса норовила на них сэкономить. «Слушай, может, с нашей фермы брать будете?..» — «Так вам сношарь-батюшка и дозволил…» — «Да позволит, позволит, я к нему на послезавтра записанная!» — «Что ж у вас, нынче курей куры не клюют?» Лукерья посмотрела на Машу как на сумасшедшую. «Да ведь не велит сношарь-батюшка продавать на сторону… А сами разве ж съедим?» — «А яйца?» — «Ну, про яйца говорить не моги, это дело святое… А вот петушков лишних — невпроворот…»
Лукерья-Настасья взяла такси и срочно уехала в Зарядье-Благодатское, к противотанковым ежам. Пешком добралась до караулки — понесла новости. В караулке пара синих гвардейцев играла в неведомую карточную игру с парой окончивших дежурство Настасий. Весть о том, что Маша в Москве, и не Настасья больше, а Волчек, разнеслась по деревне со скоростью беспроволочного телеграфа, даже Лука Пантелеевич изволил от работы оторваться и в окошко весь доклад о событиях выслушать. «Ну», — сказал сношарь, с трудом вспоминая, какая ж это Настасья. — «Ежели с нашего села, да Паша-подмастерье к ней благоволил… Чего уж… Чего их жалеть, петушков-то… Скажи в птичню, чтоб излишки этой харчевне отдавали, да чтоб не брали с них наценку… Как всегда, по государственной цене…» Тут сношарь убрался в избу, вспомнив, что и он тоже уплаченную вперед цену еще не отработал.
Так обеспечилось «Перекуси!» курятиной, а Сухоплещенко — добротной точкой общественного питания, расширявшей еще далеко не столь обширный, как хотелось, спектр деятельности и влияния. Парагваевские мальчики, коих царь старался к себе ближе селектора не подпускать, мигом повелителю про Машу из Нижнеблагодатского настучали. Настроение у Павла упало, — и жалко Машу, и радостно за нее, что все ж таки в Москву перебралась, — но и себя ведь жалко тоже, даже и повидаться-то с ней нельзя. Не то чтоб на старое тянуло, нет, но у Тони как-никак седьмой месяц пошел, не стоит, к чему прошлое ворошить… Да и себя лишними волнениями тоже обременять не надо, вон, визит за границу скоро, и чертова Гренландия вот-вот в войну с Канадой полезет, три куска льда не поделили, да еще бревно какое-то экс-территориальное посреди Ладоги мотается, а на столе одних только ходатайств о помиловании, просьб о пожаловании!.. Нет, не царское это дело — на ипподром показываться. Напротив него, конечно, Петровский дворец есть, от него как раз процессия на коронацию начиналась. Ну так то ж от него, а не к нему.
А что великий князь велел кур этому бистро по госцене продавать — вот это, простите, бесхозяйственность. Жаловаться, конечно, некому, но мясных плимутроков можно и не базарить. Обошлись бы в харчевне и чем попроще, — ишь, мурло всякое у ипподрома мясными породами кормить. Но делать нечего. В конце-то концов, в гости лететь не абы к кому. К великого князя законному сыну. А значит — получается просто обмен птицы на рыбу.
Быть по сему.
Они передали, что огненные шары — это всего лишь предупреждение.
Г. ГАРСИЯ МАРКЕС. ОСЕНЬ ПАТРИАРХА
Потом туман и вовсе рассеялся, небо стало синим-синим, и тут, мой генерал, оно разверзлось, прямо из него на посадочные полосы аэродрома Сан-Шапиро стали вываливаться тысячеместные лайнеры, не наши, кто же знает, что самолеты компании «Эр Сальварсан» имеют зеленые крылья, пусть англичане утрутся подолами всех своих королев, если это не так, а если так, то пусть в эти подолы высморкаются, потому что зеленые рукава — это наша слава и гордость, я думаю, мой генерал, что эту сраную Англию и не открыли еще, когда наши самолеты уже летали с зелеными крыльями, — но небо и вправду разверзлось, лайнеры с двуглавыми птицами на фюзеляжах уселись на бетон аэродрома Сан-Шапиро, а кто как не Сант-Яго-де-Шапиро достоин принять подобную эскадрилью, это так же верно, как то, что у каждого сальварсанца есть задница, но ведь это еще не значит, что можно садиться ею на раскаленный бетон, так вот, разрази меня шаровая молния, если я видел что-нибудь великолепней этих десяти брюхатых птиц, усевшихся на старый наш добрый аэродром как в собственное гнездо, ничего шикарней я не видел даже на гальере, когда Мария-Лусия со своими девочками-анастезийками на задворках суринамского консульства устраивает петушино-скорпионьи бои, ведь без ее девочек ни один настоящий мужчина так и не узнает, что такое страсть мулатки, так вот, мой генерал, если вы не очень устали, добираясь из этой вашей Утренней Земли, я расскажу вам, как десять чугунных птичек сели на бетон, и будь я проклят, если сам Президент не вышел их встречать прямо на летное поле! Но даже не важно, видим мы Президента или нет, — одно и то же, он все равно всегда с тобой, если ты истинный сальварсанец и не воротишь нос от общественных харчей, да в конце-то концов Президент никогда и не покидает страны, кто же не знает, как он однажды подал себе прошение о выдаче гостевой выездной визы куда-то там и сам наложил резолюцию с категорическим отказом, ибо на фига же ему сдалась страна, президент которой ошивается неизвестно где, а генералы, мой генерал, не в обиду вам будь сказано, только тем и заняты, что спят и видят, как Президент нацепляет на них погоны генералиссимусов, ведь это уже случалось в нашей истории, а к чему приводит наличие двух генералиссимусов в одной стране, так об этом пусть размышляют скорпионы, когда на них выпускают боевых петухов, хотя на ближайших боях я все равно поставлю на скорпиона, потому что петух старого Рохаса потерял один глаз, да, но скорпион кривого Умберто в прошлый раз тоже ошибся, когда все ждали, что он сам себя ужалит, вместо этого он ужалил одну из девочек Марии-Лусии, пришлось вызвать колдуна из-за самой Сьерра-Капанги, колдун и сейчас еще не приехал, хотя девочка давно здорова, я как раз видел ее только что, она выходила от вас, мой генерал, ну и уделали же вы ее, ну просто зеленая в крапинку баба, шалун вы, генерал, скажу вам, так ведь не только вы, вот моя Тереса давно грозит отпилить мне яйца, если я не уймусь, а я говорю ей, что я не птицеферма Президента, чтоб яйца на ней собирать, если они ей нужны, может пойти к Президенту и попросить, у каждого сальварсанца есть такое право, слава Президенту, которого я как раз и увидел на взлетной полосе Сан-Шапиро, когда головной самолет перелетной десятки развылупился, из него вышел мужик такой толщины, что если б это была баба в заведении Марии-Лусии, то на очередь к ней записывались бы на три месяца, или, хуже того, разыгрывали бы право на встречу с ней в лотерею, и тогда фиг попал бы к ней тот, кто не купил билет-другой в Президентской лотерее, той самой, с которой связаны лучшие воспоминания самых лучших сальварсанцев, в ней не участвует разве что сам Президент, ибо он издал приказ, запретивший ему самому и всем будущим президентам участие в азартных мероприятиях, но все остальные, Боже ж ты мой, разве не играют они и не выигрывают, я сам только в прошлом году выиграл в нее медузу, смотрю на нее с утра до ночи!..
