человек, изучая журнал документаоборота, обратил внимание на нездоровую активность в переписке оргбюро- НарОбраз. И затребовал эту переписку для изучения. И вломил корреспондентов начальству. И, кажется, я имя этого человека знаю.
Так что, это не Калининское самодурство и Поскребышевская бесчеловечность. Это невербальное сообщение — Борисов, мудила, вокруг тысяча глаз! Не расслабляйся. И говорить мне об этом- бессмысленно. А вот так — очень даже дошло.
Что эту Воронцову — вот точно надо гнать. А еще, что товарищи Полянский — ревнивый говнюк, если не хуже.
С другой стороны, судя по времени резолюции Крупской, она о чем то вчера переговорила с Сашкой. Результат этого разговора я обнаружил у себя в спальне ночью.
Ну, теперь можно смело полагать, что Ленин тоже думал отсидеться в Шушенском, но — шалишь! Чуть устроился, и объявилась ' барышня с балтийской внешностью'©.
Так что, явившись в приемную после вызова, я не стал накалять, сделав вид, что ничего не произошло. А по Поскребышеву никогда и не скажешь, происходит что то, или нет.
И день пошел как обычно. Правда, я сидел за спиной Калинина теперь точно понимая, зачем меня сюда сунули.
Разве что, после обеда, я обнаружил в ящике входящих сегодняшнюю газету ' Московская Правда'. Там была отчеркнута заметка, о том, что прошлой ночью в Хамовниках обрушился ветхий дом, прошлого века постройки.
С учетом того, что на первой странице было два некролога о трагической гибели т. т. Чубаря и Мехлиса, о чем с прискорбие извещало ЦК ВКПб…
Калинин уехал раньше чем обычно, и я пошел к своему авто. Еще в обед, товарищ Лозгачев сообщил мне что с Чашниковым все нормально. Отлежится пару дней в батальонной санчасти, и снова приступит к службе.
Уже на выезде из Москвы, я спохватился, и заехал в магазин. Купил коньяку и яблок. Других фруктов в этой дыре не было.
В маленькой палате лежит один лишь Чашников, в смысле что он сидит и читает газету. Я зашёл, и молча уселся напротив. Он отложил газету. Помолчали. Что б не молчать, сказал:
— Я всегда считал психопатами людей, идущих на венную службу в мирное время. Мучило подозрение, что им просто хочется кого- нибудь убить…
— А теперь?
— О! Теперь то мне понятно, куда податься самоубийцам, если желание становится нестерпимым.
— Не все так просто, Боб. Стоит подвернуться случаю, тут же находятся какие-то… вытащат, выходят…и тебе снова, еще служить и служить, говорят.
Я полез в портфель, достал бутылку коньяку и яблоко. Сорвал пробку, отпил и протянул ему, а потом и яблоко, потерев о рукав и откусив.
— Ну, тебе теперь смело можно просить увольнения по ослаблению ума — прожевав яблоко, заявил я- Даже прикидываться не нужно, комиссия будет единогласна…
— А как же я тогда кого нибудь убью?
— Я знаю отличный метод. Идешь к железнодорожному переезду и ждешь. Что нибудь подвернётся. С другой стороны, со справкой от Гершензона, можно и просто в парке каком прогуляться.
— Мне, Боб, ничего не говорят. Чем там потом все закончилось?
— Про Филонова знаешь?
— Да, отличный был мужик.
Я хлебнул еще раз, передал бутылку ему, и достал сигареты. Он отпил, пробормотав про земля пухом. Встал, открыл фрамугу, вытащил из тумбочки металлическую мыльницу, выложив мыло. Типо пепельницы. Мы закурили.
— Ну а потом Берия на меня как трактор наехал. Твоих, Борисов, рук дело?
Чашников хмыкнул.
— Не хотелось бы, говорю, хвастаться, Лаврентий Палыч…
— Кончай, Боб, он зря ни на ком не срывается.
— Это и пугает. Он слова не сказал. Вообще. Отвёз меня в Селезневские Бани…Не посвятишь, меня, Вить, что же такое происходит?
— О! И что там в банях? — даже и не подумал меня посвящать Виктор Петрович.
А на что я надеялся? Что Чашников размякнет? Хе…
— Да ничего — пожал плечами — отмылся, вернулся домой, а ко мне уже Воронцова переехала.
— Надо же — снова хмыкнул капитан — и когда свадьба?
— Витя, я не хочу жениться. Тебе может показаться что это дико звучит, но, по-моему, здесь есть какая-то связь. Ты женишься, у тебя появляются дети, ты стареешь а потом умираешь. Получается, что если ты не женишься, то ты не умрёшь. Так что нужно бы как нибудь эту Воронцову бросить. Пока не поздно.
— Знаешь, Боб…Если хочется что то бросить, брось быть мудаком! И выдумывать сложности на ровном месте…
Убедившись, что с Чашниковым все нормально, я, неожиданно даже для себя позвонил себе домой. Мой номер — ТА 3−25–19.
Была надежда, что дома никого нет.
— Ты скоро? — деловито поинтересовалась Александра — я ужин готовлю.
— Ты умеешь готовить⁈ Давно? — я был потрясен.
— Да, вот только что и научилось, приезжай быстрее.
— Дегустировать твой первый опыт? Как то тревожно звучит.
— Ничего не знаю. Я готовить научилась, — невозмутимо ответила Александра. — Теперь это твоя проблема — учись это есть.
Уже ближе к полуночи, я заехал во двор, так и не понимая, как же мне поступить.
Ведь правильнее всего-действительно устроить скандал и выгнать. Пускай она этого не заслуживает. Пускай, я буду полным уродом.
Но я малодушно решил, что жизнь сама все расставит как нужно. Трусливо не признаваясь себе, что когда ты совсем один, то не за кем хоть ненадолго укрыться от вездесуще пустого и холодного ветра.
Только ты и ветер, между вами больше никого нет.
Так что, научится есть то, что она приготовит, какая ерунда, в сущности…
Филонова хоронили на Кунцевском кладбище в воскресенье. Все было торжественно, и печально. На время похорон, кладбище закрыли. Но несколько вездесущих старух, неведомо как, просочились к желающим простится с замполитом Спец Батальона. И пристали ко мне с вопросами, кого такого важного хоронят.
Они опытно выделили в толпе человека в гражданском, молодого, и без сопровождения, и ко мне прицепились. Но не успел я придумать, что бы мне бабулям соврать, как их очень ловко и деликатно-безжалостно увели ребята из оцепления кладбища. А ко мне, видимо на всякий случай, приставили Ванечку Петрухина. Видно и вправду, к человеку с сопровождением не полезут.
Мне было слегка любопытно, и, как всегда на подобных мероприятиях, тоскливо. В общем, я не люблю похороны. Но, мы с Филоновым, были знакомы, и, я чувствовал себя виноватым. Пускай взрыв был исключительно сильный, если бы
