случайными гостями на празднике жизни, которым только и остается, что жаться к узким полоскам пешеходных дорожек.
— Ваше благородие, куда? — напомнил о себе ямщик.
— Дворцовая набережная. Давай к Александровской колонне, — решил я.
Извозчик кивнул — значит, с названиями я не ошибся. А то ведь, помню, было время, когда Дворцовая называлась Миллионной, но сейчас это время уже прошло. Ну, а названия «Девятого января» в честь революции 1905 года, надеюсь, и не будет.
В лицо бил ветер и летел снег. Столица словно пыталась отговорить меня от нового сумасбродного решения. Но я же русский офицер, кому как не мне положено быть храбрым и раздавать пинки здравому смыслу? Добравшись до места, я внимательно огляделся, чтобы запомнить, как тут все выглядит вживую. Потом прошелся до своего дома — поел, согрелся, даже успел немного поспать. А в пять утра, чтобы точно не опоздать, отправился обратно.
Думал, будет слишком рано, но нет. В итоге, когда я пробился сквозь засыпанные снегом улицы, у набережной уже гуляла одинокая фигура с крупным черно-белым пуделем. Что ж, слухи из будущего оказались правдивы: император всероссийский действительно вставал рано и любил с утра размять ноги. Теперь только бы он тоже не оказался в числе тех, кто по какой-то причине сразу меня недолюбливает…
Выдохнув несколько раз, чтобы набраться храбрости, я решительно двинулся вперед.
Глава 16
Как выглядел русский царь зимой 1854 года? Уставшим. В будущем иногда писали, что это из-за войны, но на самом деле эта усталость выглядела старой. Казалось, она успела впитаться так глубоко, что стала частью Николая.
— Ваше императорское величество, — я подошел и поклонился царю. — Казак…
Легкий поклон достался и пуделю императора. Хотя, на мой взгляд, по породе эта собака больше походила на дворнягу. Заросшую, преданную, но не очень породистую. Но раз царь сказал пудель, значит, пудель.
— Капитан Щербачев, — Николай неожиданно сумел меня опознать. — А я ждал вас только вечером.
— Ждали? — я окончательно растерялся.
— Хотел лично пообщаться с одним из героев Севастополя и послушать мнение простого офицера о событиях войны. Как показали ваши интервью, складно рассказывать вы умеете.
Я только рассеянно кивнул. Надо же… Я тут всеми правдами и неправдами пробиваюсь к царю, а всего-то и нужно было подождать официального вызова. И ведь Меншиков же рассказывал, что Николай может поговорить и с простым солдатом, если хочет в чем-то разобраться. А события в Крыму его точно интересовали.
— Простите, — я поклонился. — Не ожидал и поэтому вот так бесцеремонно решился к вам подойти.
— Хотели просить о милости? — в голосе царя появилось недовольство.
— Хотел попросить у вас разрешения подготовить новое оружие и показать его силу нашим врагам. Чтобы не забывали, на что мы способны.
— И как вы планировали убедить меня выслушать вас? — Николаю пока была интересна беседа. Но как же не хочется сейчас признаваться…
— Я слышал, что вы тренируетесь со штыком, — выдохнул я. — А я со своими штурмовиками часто ходил с ним в атаку, вот и хотел предложить вам на спор сразиться. Что победит: теория и тренировки или же практика с поля боя [19].
— Это необычно, — в глазах царя мелькнул огонек. — За мной…
Мне ничего не оставалось, как последовать за императором всероссийским. Мы прошли в Зимний мимо вскинувшейся охраны, пересекли несколько украшенных золотом залов и неожиданно остановились. На мой взгляд комната перед нами больше бы подошла для балов, но именно ее царь выбрал для своих спортивных занятий.
— Принесите нам два ружья со штыками, — Николай отдал приказ словно в воздух, но этого хватило, чтобы из-за двери показался склонившийся в почтительном поклоне гоф-фурьер [20].
Обалдеть! И что я натворил? Царю же сейчас почти шестьдесят, и пусть он прилично выглядит, да и, в целом, в хорошей форме, но возраст — это возраст.
— И две кирасы! — со вздохом добавил я. — А еще молоток и тиски!
— Принести, — добавил Николай, а потом повернулся ко мне, предлагая объясниться.
— Если уж мы взаправду будем сражаться на штыках, то надо делать все по-настоящему. Если бить, то бить. Не сдерживаясь, как в бою. А получать раны ни мне, ни тем более вам никак нельзя. Для этого кирасы. А молот — руки у вас сильные, — я смерил царя взглядом. — Если ударите со всей мощи, то острый штык и кирасу пробьет. Так что согнем его для верности.
— Словно в детство вернулся, — неожиданно сказал Николай. — Ты, наверно, не знаешь, но у меня было свое потешное войско. С деревянными штыками и даже пушками.
— А я знаю. И даже по этому образу и подобию оборудовал тренировочный полигон для своих штурмовиков…
И я рассказал царю, как мы в первые недели осады заковывали солдат в сталь, обстреливали друг друга и ходили в штыковую, учась не маршировать, а брать позиции.
— На войне ведь как. Выжил в бою, и достаточно, — я так разговорился, что даже забыл, где и с кем нахожусь. — А в шуточном бою все по-другому. Выжил — так все выживают. А вот проиграл или выиграл — это уже как повезет. И начинаешь думать. Как напасть так, чтобы враг не смог тебя остановить. Или как защититься, чтобы до тебя не добрались. Командиры учатся включать голову. Солдаты тоже: когда бить самому, когда поддержать товарища, когда можно отступить, а когда нужно плевать на страх и идти до конца, потому что только так есть хоть какой-то шанс выжить и победить.
— И когда же бывают такие ситуации?
— А когда тебя накрывает артиллерий во время перехода. Побежишь — так врагу все равно, в лицо тебе стрелять или
