– Var och titta![42] – Проговорил офицер в синем камзоле.
Из ладьи на берег полетели их с Фролов вещи. Мишка еле сдержался, а Сапог только прошептал:
– Вороги.
– Они, – согласился Торопыга.
Теперь уж тем более не стоило выходить на берег. Или заставят вести корабли к Архангельску, или убьют.
– Уходи в лес, – прошептал Мишка.
– А ты?
– Я еще немного понаблюдаю.
Когда Фрол уполз, а он вынужден был ползти, Мишка облегченно вздохнул. За себя он мог поручиться. Вряд ли опытный помор выдаст свое присутствие, а вот тот. Парню всего лет двадцать, только от соски оторвался. Когда Торопыга об этом подумал, так еще больше разозлился на себя. Ну, тот молодой неопытный, а он то с какого перепоя согласился выйти с ним в море. Чай тридцать три годка прожил. Жизнь прошла, а вот ума не нажил.
Между тем иноземцы, а по разговорам можно определить, что это не англичане, а уж тем боле не голландцы, оставили четверых солдат на берегу, погрузили их вещи на шлюп и направились к кораблям.
Вернулся в землянку Торопыга, когда стало темнеть. Плюхнулся на солому, что постелена была на земле, проговорил:
– Оставили четверых. Сами стоят и ждут, что мы появимся. Фрол протянул ему кружку с чаем.
– А мы? – поинтересовался он.
– Мы? – переспросил Мишка, – Мы будем ждать, когда они уйдут. А они это по любому сделают.
– А ты не думаешь, что они заметят дым от костра? – неожиданно спросил Фрол.
Торопыга выругался. Сделал глоток. Плеснул в костер, затем бросился и стал его засыпать.
– Уж лучше замерзнуть, чем умереть от пули, или вести ворогов на родной город, – ворчал он.
Утром ветер донес до них запах горелого дерева. Мишка перекрестился и проворчал:
– Как же я об этом не подумал.
Ладья догорала. Пламя играла на ее бортах, поедая языками дерево. Когда корабли скрылись, приятели выбежали на берег. Мишка Торопыга упал на колени и заплакал.
Гонец к Ельчанинову прискакал к обеду, когда тот, сидя в горнице, ел курочку. Он ворвался как ураган, сорвал с головы треуголку.
– Свей князь, – сказал он.
– Где? – Поинтересовался князь, думал уже саблю схватить, но сдержал себя, – где шведы? – уточнил он, разглядывая бывшего монаха, в форме летчика воздушного шара.
Звали того Никоном. Видывал его до этого Силантий Семенович, правда, тогда он бородат был. Сейчас от прежней растительности остались только усы. Совсем еще молодой. Телом худ, и удивительно, как он на монашеских харчах не располнел. Иные вон, даже не смотря на пост, с трудом в двери входят. Неожиданно Ельчанинов подумал: «А уж, не о Никоне ли монахе говорил архиепископ»? Скорее всего, о нем, сделал для себя вывод Силантий Семенович. Да и Егор не стал бы других с такой миссией в Архангельский городок посылать. Вон и камзол на нем изрядно ловко сидит.
«Э нет. Не вернется, он после баталии в монастырь, – подумал князь, – не вернется. Уж больно у него сейчас глаза блестят. Нет, не быть ему монахом, удерет… Капралом будет или разбойником. Видимо почуял вкус свободы».
Ельчанинов еще раз взглянул на служивого. Тот крутил свой ус, и косился на кувшин с квасом. Затем Никон проглотил слюну и сказал:
– Егор заметил черный дым, поднимающийся над Белым морем.
– Ну, дым это еще ни о чем не говорит. – Проговорил Силантий Семенович, – те же рыбаки костер могли разжечь. – Он вновь взглянул на монаха, затем подвинул к нему кувшин и добавил, – а ты пей не стесняйся. Вижу, что умаялся. Бывший монах схватил кувшин и стал жадными глотками опорожнять его.
– Да ты не спеши. Не куда эти шведы от нас не уйдут. Сам же говоришь, что дым над морем. Вот если бы пост таможенный горел, вот тогда другое дело, а так. Ладно, сейчас я оденусь, и мы с тобой съездим, посмотрим, что это за дым такой. Монах опорожнил кувшин, поставил его на стол, и вдруг улыбнулся.
«Эх, много ли для счастья надо» – подумал Ельчанинов, вставая из-за стола. Подошел и снял камзол с самодельной вешалки, придуманной Андреем несколько дней назад. Неожиданно тому надоело, что их одежда валялась на лавке. Тот даже попытался вбить между бревнами щепу, но та не выдержала. Вот тогда и соорудил вешалку. Застегнулся, надел треуголку и проговорил:
– Ну, пошли служивый.
Они вышли во двор. Князь отвязал своего коня, и еще раз взглянул на служивого. Тот ловко впрыгнул в седло, словно и не монах был, а казах. «Нет, не вернется, он в монахи», – подумал князь.
Через два часа прибыли в расположение воздушных шаров. Князь Ельчанинов спрыгнул с коня и подбежал к Егорке.
– Ну, что? – спросил он.
– Дым.
– Знаю, что дым, – молвил князь, – где он твой дым?
– Сейчас шар воздухом наполним. В небо поднимемся, вы сами ваше сиятельство увидите.
– Увижу, – прошептал Ельчанинов и нервно заходил от шара к домику и обратно.
Между тем второй «Андлар» медленно стал опускаться. Когда он коснулся земли, князь подскочил к выбиравшемуся из него родственнику князя-воеводы.
– Что скажешь Семен? – спросил он.
– Над морем, в районе Крестового острова с утра начал подниматься густой черный дым. Словно что-то там горит…
– А не может это быть, что охотники там или поморы. – Перебил его, Силантий Семенович.
– Да откуда там охотники. Поморы эти могут в районе тех островов быть. Так ведь они дядькой моим почти все в крепости закрыты.
– Вот то-то почти все. А если кто не послушался и ушел в море… Семен взглянул на Ельчанинова.
– Даже если и ушли, то вряд ли от них был бы такой дым. Это или надо лодку сжечь, или лес подпалить. Вот вы меня не дослушали ваше сиятельство, – проговорил с укором в голосе паренек, – перебили. А я вам хотел доложить, что видел сейчас в море силуэты семи кораблей. Что движутся со стороны пожарища к Ново-двинской цитадели.
– Так что же ты… – Начал, было, князь, да замолчал. Ведь племянник воеводы в чем-то был прав. Это он сам, не выслушав донесение до конца, перебил летчика. Князь вздохнул, направился, было к домику, когда его окликнул Егор.
– Ваше Сиятельство, – проговорил тот. – Шар готов.
Вернулся. Забрался в корзину. Стоявший внизу монах (этот даже и не подумал переодеться в камзол) медленно стал стравливать веревку. Шар потихоньку стал подниматься в небо. И князь вновь ощутил те же самые ощущения, что были у него в тот день, когда они втроем: он ремизов и Золотарев, поднялись в первый раз в небо.
Шар замер. Егор достал из коробочки, что была прикреплена к корзине подзорную трубу. И показал в ту, сторону, где над лесом поднимался черный дым.
«А ведь его с земли, и даже с дерева и не узришь, – подумал Силантий Семенович, – Ай, да Золотарев, ай да эстляндец».
