На следующий день вечером в почищенной форме танкиста с погонами фельдфебеля, с орденом Железного креста 2-го класса, чисто выбритый он поспешил в ресторан. Так как он жил в комнате, недалеко от дома Франца на Клингельхоферштрассе, а это рядом с парком Тиргартен, то пройдя по садовой улице с километр, он вышел к Бранденбургским воротам, а оттуда по Унтер ден Линден к ресторану.
Посетителей в ресторане было немного, но Степан уже знал, что к позднему вечеру свободных мест не будет. Он уселся, как всегда, за свой излюбленный столик поближе к кухне и запасному выходу. Воспитанный в детдоме ловчить, он понимал, что в случае бегства, лучшего места не придумаешь.
— Добрый вечер, — поздоровался Степан с проходившей мимо официанткой, которая несла чистую посуду к раздаточному столу. Та заметила его, улыбнулась, на ходу ответила: — Одну минуту, господин фельдфебель.
— Какое пиво подать, господин фельдфебель? — чуть погодя обратилась к нему Эльза, так звали девушку, перед этим она кокетливо поправила уложенные белокурые волосы.
— Мое любимое – «Баварское Starkbier» – две кружки. Степан загляделся на официантку. Эльзе шел национальный костюм «дирндль», в который она была одета, как и все девушки обслуживающего персонала. Короткая красная юбка с белым фартуком, белая облегающая блузка с жилетом эффектно подчеркивали ее стройную фигуру, красивые ноги.
— А вобля? — засмеялась официантка, сделав карандашом пометку в блокноте. Персонал ресторана уже знал причуды русского сержанта, водителя одного важного и мужественного майора.
— Вобли у вас нет, — передразнил официантку Степан и слегка хлопнул Эльзу по выпуклой попке.
Девушка ойкнула.
— А вот жареной картошки с селедочкой и лучком, я, пожалуй, откушаю, — добавил Степан. Он так и сказал, переходя на русский язык, — откушаю. — Где-то он читал, что так разговаривают баре. А он себя здесь чувствовал господином. Ведь ему подносят, ему угождают.
— Будет сделано, господин фельдфебель, — весело ответила Эльза, не обидевшись на грубую выходку сержанта и развернувшись, ушла выполнять заказ.
Ресторан быстро наполнялся военными Вермахта. Все ожидали появление фронтовой певицы Хельги Вилле.
— Я присяду! — оборвал кейф Степана чей-то бас, подобный звуку, исходившему из медной тубы. Перед столиком, чуть наклонившись к танкисту, стоял огромного роста и физической силы со стрижкой «бокс» сержант-пехотинец. Криволапов вздрогнул от неприятного звука и посмотрел вверх на сержанта. Увидев человека-гору, он, нервно дернулся и машинально отодвинулся к запасному выходу, скороговоркой, промямлив:
— Битте, битте, герр фельдфебель, — сердце Криволапова помимо его воли лихорадочно забилось.
— Танкист? — спросил присевший пехотинец. Стул под ним старчески заскрипел, но не развалился.
— Танкист, — ответил испуганно Степан.
— Горел?
— Горел, — ответил однозначно тот.
— Крестоносец?
— Что? — переспросил, приподнявшись со стула Криволапов.
— За что Железный крест получил? — пехотинец сдвинул брови.
— А, — выдавил из себя улыбку Степан, — за спасение офицера.
— Это круто. Тебя как зовут?
— Степан.
— Так ты русский? — не смущаясь, произнес здоровяк.
— Ну да, — замялся Криволапов. — А тебя как зовут?
— Меня?
Но в это время возле оркестра появилась стройная, светловолосая певица Хельга Вилле. Ее чувственные, плотно накрашенные яркой красной помадой губы, излучали в зал приветственную улыбку. Девушка выжидающе стояла на сцене, кокетливо откинув премиленькую головку назад. Ее глаза возбужденно горели. Отпускники с жаром захлопали ей в ладоши, приглашая к пению. С разных мест послышались выкрики: — Спой «Лили Марлен». Спой «Песню солдата». Спой…
Рев фронтовиков заглушил слова сержанта-пехотинца, он замолчал. В зале вдруг наступила тишина. Мелодично зазвучал оркестр и полилась песня в стиле медленного фокстрота.
— Что солдату снится на привале? — пела Хельга.
— Невесту видит он во сне, — подхватили сразу песню фронтовики.
— Как они друг друга целовали, — продолжала петь Хельга.
— С ней на свиданье в тишине, — скандировала и топала ногами публика.
Криволапов тоже подключился к общему хору, позабыв на минуту о пехотинце. Было видно, что ему нравилась песня, и он знает ее смысл и слова.
— А ты чего не поешь, здоровяк? — Степан отвлекся от пения чтобы промочить горло. Отхлебнув жадно из фарфоровой кружки несколько больших глотков пива, он удивленно добавил: — Ты что, этой песни не знаешь?
Пехотинец на мгновенье остолбенел, смутился, но затем решительно надвинулся на тщедушного Степана и жестко, глядя глаза в глаза, тихо на русском языке произнес:
— Погоди елозить, танкист, и слушай меня внимательно.
Глаза пехотинца прожгли Криволапова до самой печенки. Того моментально охватил ледяной страх, сердце сдавило обручем. Руки и ноги онемели, сделались непослушными. Бледнея и задыхаясь, Степан жадно стал хватать воздух ртом. Он понял, что ему пришел п…ц. Это русские гэбешники.
А зал в это время с новой мощью подхватил второй куплет: — Что солдату снится на привале?…
Степан опомнился от сиюминутного шока и хотел вскочить. Но лапища пехотинца так сжала ему кисть, что у него выступили слезы на глазах, он вскрикнул от боли. Однако его крик потонул во всеобщем ликовании фронтовиков.
— Тише, тише, щегол! — прозвучал бас над его ухом. — Еще дернешься, и ты будешь размазан по столу как клоп, за которым ты гоняешься по ночам на Клингельхеферштрассе.
— Кто вы? Что вам от меня надо? — заикаясь, чуть не плача, перейдя на русский язык, промямлил Криволапов.
— Лично от тебя – ничего, танкист. Успокойся, — здоровяк отнял свою руку от его руки. — Нам нужен твой майор. Понял, твой майор, Франц Ольбрихт. Запомни и передай ему следующее. Ему грозит опасность. Друзья хотят ему помочь. Он должен выйти с нами на связь. Встреча состоится здесь в ресторане. Мы будем его ждать в любой день вечером на следующей неделе. Запомнил? Повтори.
— Майору грозит опасность. Друзья хотят ему помочь. Встреча в любой день на следующей неделе вечером, — потупив голову, не глядя на пехотинца, тихо промычал Степан.
— Смотреть в глаза, ну!
Криволапов задрожал и невольно поднял голову.
— Запомни! — жестко добавил здоровяк. — От нас нигде не скроешься. Мы тебя достанем везде если надо. А теперь, — он слегка хлопнул Степана по спине, — тот закашлялся от услышанной угрозы, — продолжай пение, крестоносец. И смотри у меня, не чуди! — сказав так, пехотинец спокойно поднялся со стула и, слегка пригнувшись, не оглядываясь, скрылся за дверью кухни.
Степан отрешенно положил голову на стол и прикрыл глаза, его всего лихорадило. Он боялся еще раз поймать пронзительный взгляд незнакомца. Он боялся услышать еще раз этот громоподобный голос. Только когда прозвучали последние слова мелодичной песни Хельги:
Что солдату нужно на привале?
Торопит отпуска он срок.
Чтоб свою невесту в тихой дали
Поцеловать он смог!
И отпускники бешено зааплодировали фронтовой певице, он немного опомнился, поднял голову, зверовато огляделся. На него никто не обращал внимания. Сержанта-пехотинца в зале не было.
Первая мысль, которая появилась у него, была: — Бежать! — но, подумав, он сказал себе сам: — А куда? Нет, это плохой вариант, — вторая мысль пришла: — Напиться и забыться, — этот вариант он также отмел. — Пусть идет, так как есть. А там посмотрим, — остановился он на третьем варианте. — Мне ничего пока не угрожает. Время покажет, когда надо линять.
— Элизабет! — взвизгнул Степан, его голос сорвался на фальцет. — Две кружки пива! И быстрее! Schnell! Schnell! Schnell!
Майор Ольбрихт спокойно воспринял сообщение Криволапова о том, что с ним хотят встретиться русские диверсанты. Он это предвидел. Он ждал сигнала от своих спасителей, а то, что это были русские, он почему-то не сомневался. Ожидал он развязки действий и со стороны 6-го отдела внешней разведки Службы безопасности Рейха. Слежку офицеры СД прекратили, но информацию о нем для чего-то собирали. Значит впереди встреча с Шелленбергом. Бригадефюрер что-то задумал серьезное, выжидает. Можно ли его использовать в своих целях? Скорее можно, чем нельзя. Впрочем, что гадать на кофейной гуще. Это я им нужен, а не они мне. Время покажет, как себя вести. Но где русские? Почему их долго нет?
Франц прервался от мыслительной работы, отставил недопитый бокал с пивом. Недовольно посмотрел на водителя. Тот сидел рядом за столиком и энергично уплетал свою обжаренную колбаску с картошкой и капустой, запивая любимым баварским «Starkbier».
— Хватит есть, Степан. Где русские, о которых ты мне три дня говоришь?
