В той же самой стране после независимости индейцы были просто истреблены, и были истреблены христианами – европейцами и их потомками, а ведь, с другой стороны, все эти люди были очень религиозными, они называли себя христианами. Это неоспоримая историческая истина.
Даже в Аргентине христиане, следуя примеру Соединенных Штатов, в эпоху Росаса[X2] заняли земли коренного населения и истребили индейцев; во многих местах действовал метод истребления коренного населения.
И вот так получается, что в Европе существовали веками в тесном союзе феодалы, знать и высшая церковная иерархия, и они держали в повиновении и эксплуатировали рабов и крестьян. В царской империи в то же самое время происходило почти до конца прошлого века.
Исторически нельзя отрицать, что церковь – скажем, церкви конкистадоров, угнетателей и эксплуататоров – была на стороне конкистадоров, угнетателей и эксплуататоров. Никогда церковь, в сущности, резко, категорично не осуждала рабство – этот безобразный феномен, не укладывающийся сегодня в нашем сознании, - никогда его не осуждала; никогда не осуждала порабощение негра или порабощение индейца; никогда не осуждала истребление коренного населения, все эти зверства, которые совершались против них, когда их лишали земель, богатств, культуры и даже жизни; никогда ни одна из церквей не осудила этого. В действительности эта система существовала
на протяжении веков.
Нет ничего удивительного, что революционная мысль, которая зародилась
с началом борьбы против этих вековых несправедливостей, была пропитана антирелигиозным духом. Да, зарождение идей революционного движения имеет реальное, историческое объяснение; этот дух появился во Франции в ходе буржуазной революции,
в борьбе против всего этого, и также проявился в революции большевиков; сначала он проявился в либерализме; уже в философии Жан-Жака Руссо и французских энциклопедистов проявлялся этот антирелигиозный дух, он ощущался не только
в социализме; он проявился затем в марксизме-ленинизме, в силу этих исторических причин. Никогда не осуждался капитализм; быть может, в будущем, через сто, двести лет, когда уже больше не будет и следов этой капиталистической системы, кое-кто скажет
с горечью: на протяжении веков церкви капиталистов не осуждали капиталистическую систему, не осуждали империалистическую систему – так же как сегодня мы говорим, что они на протяжении веков не осуждали рабство, истребление индейцев и колониализм.
Сегодня революционеры борются против этой господствующей системы эксплуатации, также безжалостной. И значит, есть объяснение тому, что ты называешь ошибками, и что действительно может быть ошибками. Потому что вопрос заключается
в том, как идея, как социальная, революционная программа претворяется на практике.
И если ты говоришь, что в сегодняшних условиях Латинской Америки ошибочно ставить акцент на философских различиях с христианами, которые, будучи большинством народа, являются массовыми жертвами системы; ошибочно делать упор на этом аспекте, вместо того чтобы концентрировать силы на убеждении и объединить в общей борьбе всех, кто одинаково стремится к справедливости, - тогда я сказал бы, что ты прав; но я сказал бы, что ты гораздо более прав, поскольку мы видим, как повышается сознательность христиан или большей части христиан в Латинской Америке. Если мы будем учитывать этот факт и конкретные условия, то совершенно верно и справедливо заявлять, что революционное движение должно правильно подходить к этому вопросу и избегать любой ценой доктриной риторики, которая ранит религиозные чувства населения, включая трудящихся, крестьян, средние слои, что только помогало бы самой системе эксплуатации.
Я бы сказал, что перед лицом новой реальности следовало бы изменить подход
к этой проблеме и ее рассмотрение со стороны левых. В этом я полностью согласен
с тобой. Для меня это несомненно. Но если на протяжении долгого исторического периода вера использовалась как орудие порабощения и угнетения, то логично, что люди, мечтающие изменить эту несправедливую систему, вступают в противоречие с религиозными убеждениями, с этими орудиями, с этой верой.
Думаю, что огромная историческая важность Теологии освобождения, или Церкви освобождения – как ее не назови, - состоит именно в том, что она находит глубокий отклик в политических концепциях верующих. И я сказал бы больше: это означает также новую встречу сегодняшних верующих с верующими вчерашнего дня, с тем далеким вчера, с первыми веками после возникновения христианства, после Христа. Я мог бы определить Церковь освобождения, или Теологию освобождения, как встречу христианства со своими корнями, со своей самой прекрасной, самой привлекательной, самой героической и самой славной историей – я могу так сказать, - встречу столь широкую, что все левое движение Латинской Америки должно рассматривать это как одно из главнейших событий из всех, что произошли в наше время. Мы можем сказать так, потому что это как раз помогает лишить эксплуататоров, завоевателей, угнетателей, агрессоров, грабителей наших народов, тех, кто держит нас в невежестве, в болезнях,
в нищете, быть может, самого драгоценного орудия, на которое они могут рассчитывать, чтобы сбивать массы с толку, обманывать их, отчуждать их и продолжать их эксплуатировать.
В течение всего этого долгого исторического периода, о котором я говорил, на меркантилистском и христианском Западе дошли до того, что даже обсуждали, есть ли у индейца душа, есть ли у негра душа, есть ли у индийца душа – я имею в виду индийца из Индии, а не индейца из Латинской Америки, - есть ли у желтокожего душа. И практически единственное, что в конце концов получили они за долгие века ужаса, эксплуатации, всяческих преступлений, - это то, что за ними действительно признали душу, но они отнюдь не получили благодаря этому иных прав, кроме права терпеть рабство, эксплуатацию, подвергаться грабежу и умирать.
Даже буржуазная революция, которая говорила о неотъемлемых правах человека – во Франции, в Соединенных Штатах, везде, - не признала эти положения за индейцами, за неграми, за желтокожими, за метисами; то были неотъемлемые права только для белых. Эти права на свободу, на целостность, на жизнь, к которым мы можем добавить право на здоровье, на образование, на культуру, на достойный и свободный труд, великая буржуазная революция признала только за белыми европейцами. И вот история горько и неумолимо свидетельствует, что ни одно из этих прав не признавалось за народами третьего мира. Конечно же, наша Латинская Америка находится в этом третьем мире.
И до сих пор – скажем правду – десяткам миллионам, сотням миллионам бедных крестьян, рабочих, живущих на нищенский заработок, обитателей окраин, которые прозябают в трущобах, окружающих все столицы Латинской Америки, действительно единственное, что с большим трудом было пожаловано, - это признание того, что у них есть душа.
Фрей Бетто. Душа и тело, Команданте, единство весь человек.
Фидель Кастро. Но если начать признавать, что духовно все равны, бедные и богатые, негры и белые, безземельные крестьяне и землевладельцы, тогда надо признавать, что у всех этих людей, человеческих существ, у которых есть душа и есть тело, так же как у белых, так же как у богатых, есть те же права, что и у других.
Вот так я понимаю я сущность борьбы, которую вы ведете, и нет ничего странного, что империя – Соединенные Штаты, ее правительство, ее теоретики и глашатаи начали приходить в столкновение с Теологией освобождения и рекомендовать самым решительным образом бороться против нее как против подрывного феномена, потому что надо сохранять на практике принцип, что у нас нет даже души. Ведь если у нас есть душа и, кроме того, тело, следовало бы признать, что у нас также есть право жить, питаться, заботиться о здоровье, получать образование, иметь жилище, располагать работой и вести достойную жизнь; право на то, чтобы жены и дочери трудящегося не шли на улицу или чтобы семья не была вынуждена жить в городских трущобах игрой, наркотиками, воровством или милостыней.
Логично, что теория или религиозная позиция, которая идет навстречу лучшему, что было в истории христианства, находилась бы в полном противоречии с интересами империализма. Ибо я все еще думаю, что хоть теоретически за нами признается наличие души, теоретики империализма, господа, которые составили Программу Санта-Фе, считают – я уверен в этом, - что у негров, индейцев, метисов или просто у граждан третьего мира нет души, хоть эти господа и называют себя группой Санта-Фе – Святой Веры. В этом вся суть, и потому я прекрасно понимаю их бешеную оппозицию, так же как думаю, что могу оценить историческую важность выбора, который сделала значительная часть латиноамериканской церкви, выступающей за дело бедняков.
