Но клифы не отреагировали на моё воззвание, моторы внутри волкодавов не сбавили обороты. Мамаша Нора в ответ на грозный рык собак лишь презрительно скривила губы.
- Мне нет нужды вас обманывать, госпожа Белецкая, - сказал я.
Показал пустые ладони, намекнув на свою искренность.
- Посмотрим.
Мамаша Нора встала с табуретки – половицы под ней застонали. Я в очередной раз подивился, вспомнив, как бесшумно передвигался по моему дому бандитский атаман. И это несмотря на то, что веса в нём было никак не меньше, чем в Белецкой. Должно быть, Крюк немало тренировался, прежде чем научился правильно ступать на доски пола. Или знал секрет левитации.
Женщина махнула рукой – кольца на её пальцах блеснули.
- Не провожай меня, - сказала она.
Направилась к лестнице. Каждый её шаг говорил о том, что тренировками по бесшумному передвижению Мамаша Нора себя не утруждала – подобными стонами мой дом не реагировал даже на тяжеленные туши клифских волкодавов. А может, Белецкая водила меня за нос: тщательно скрывала свои навыки – и у неё это получалось.
Женщина вдруг замерла. Обернулась. Снова сощурилась.
- А скажи мне, милок…
Замолчала – проявила несвойственную её образу, сложившемуся в моей голове, нерешительность. Провела языком по губам, точно те вдруг пересохли.
- Скажи мне, пекарь, - повторила она. – Тогда, в моей спальне…
Её взгляд соскользнул с моего лица. Пробежался по моей груди. Опустился ниже живота. Женщина вскинула брови. Снова лизнула губы. Зябко передёрнула плечами.
Я справился с желанием прикрыть свой пах – скрестил руки на груди.
- У тебя действительно змея в штанах? Или это мне тогда показалось?
«Мэтр, повторим. Действуй».
- Убери её!
В этот раз Белецкая не упала без чувств.
Покачала головой.
- Так и знала, что эти дуры меня обманывали, - пробормотала она. – Извращенки.
***
Стихли стоны деревянных ступеней. Внизу громко хлопнула входная дверь – Мамаша Нора покинула мой дом. Клифские волкодавы тут же резво вскочили на лапы, потеряв интерес к отдыху. Подбежали ко мне, ткнулись мокрыми носами в мои щёки. Ну точно как детишки, скучавшие по родителю. В этот раз я не оттолкнул собак – почесал их за ушами, заглянул в грустные карие глаза. Отметил, что от клифов снова попахивало – не мешало бы их опять помыть. А ещё лучше: заставить профессора вспомнить заклинания, заглушавшие звериный запах.
Но заговорить с мэтром Роговым я не успел.
Потому что мастер Потус неожиданно сообщил: «Не хотел бы я стать таким же, как этот рогатый, етить его».
Я вздрогнул от неожиданности. Перестал наглаживать клифов. За что немедленно схлопотал от Барбоса – тот хлестнул меня хвостом. Словно железным прутом огрел! Я поморщился, потёр плечо, где осталась красная полоса от удара. Босс приподнял губы, продемонстрировал мне зубы – довольно оскалился. Я хлопнул ладонью по массивной собачьей голове.
Спросил: «Не понравились его рога? Мне казалось: их вижу только я».
Моё воображение заставило призрака горестно склонить голову.
«Мне не понравилось, парень, каким он стал, - сказал мастер Потус. – Такое будущее… печально. Вряд ли он теперь помнит, кем был раньше».
«Ты знал его?» - спросил я.
Призрак кивнул – так мне почудилось. Сейчас он не казался вредным бодрым старикашкой. Привиделось, что даже его плечи поникли, а руки безвольно повисли вдоль тела. Хотя наверняка это стало лишь причудой моей фантазии: не в обычаях того мастера Потуса, которого я знал, было изображать грустного Чебурашку. Общение с Мамашей Норой плохо повлияло на моё воображение.
«Пару раз видел. Давно. В детстве».
«Каким он был?»
«Он был мастером, - сказал призрак. – Настоящим мастером своего дела, етить его».
И добавил: «А теперь он безумец».
Моё воображение заставило старого пекаря вздохнуть. Хотя призракам вздыхать и не полагалось. Я впервые видел, как на старика навалилась хандра. Общение с Мамашей Норой навевало тоску даже на призрака. Я погладил собак. Те попытались лизнуть моё лицо. Игриво зафыркали, когда я стал отбиваться. Грустить и жаловаться на жизнь клифские волкодавы не собирались.
«Если стану таким же, - сказал мастер Потус, – позабуду о том, как печь хлеб».
***
Мамаша Нора не вернулась, чтобы угрожать или бросаться обвинениями. И не прислала по мою душу своих «детишек». Я поверил в то, что между нами воцарился мир. Ну, или хотя бы временное перемирие. Почти сутки я считал инцидент с Белецкой исчерпанным. Ещё и потому что вечером ко мне снова пришли вдовушки. Опять нарисовались у моей двери вдвоём – пришлось повторить вчерашние подвиги.
Всё же, магия – хорошая штука. Она заменяла не только стероиды, но и средства контрацепции: прошлая жизнь меня многому научила – жениться по залёту я больше не хотел. Да и вообще не собирался жениться! Только в новом мире в полной мере вкусил прелести холостяцкой жизни. Попросил ночью профессора установить в спальне «купол тишины», чтобы не потревожить ни соседей, ни патруль стражников.
Заподозрил, что мой конфликт с Мамашей Норой (а главное – способ, позволивший этот конфликт погасить) будет иметь не самые приятные последствия, уже на следующее утро после визита Белецкой. Я только-только проснулся и умылся. Не успел ни покормить волкодавов, ни позавтракать, когда услышал на лестнице шаги – ко мне спешил Полуша. Молодой пекарь взбежал по лестнице, завертел головой, разыскивая меня взглядом.
- Мастер Карп! - сказал он. – Там эта… Лошка просила, чтобы вы спустились в магазин.
- Что у вас стряслось? – спросил я. – Снова принесли мёд? Или наши конкуренты пожаловали?
Парень помотал головой.
- Неа, - ответил он. – Она сказала: там вас ждёт лысый.
Слово «лысый» пекарь произнёс, понизив голос почти до шёпота.
- Что ещё за лысый? – не понял я.
- Так эта… как они себя зовут: чистый. Я его не видел, мастер Карп. Но Лошка говорила: какой-то дюже важный – наверное, кто-то из ихних главных.
«Жрец к тебе пришёл», - сказал появившийся из стены призрак мастера Потуса.
Я повернулся к нему: от удивления позабыл, что не стоило так поступать при Полуше.
«Кто?»
«Дознаватель, етить его, - добавил старый пекарь. – Из нашей местной обители. Доигрался ты со своей магией, парень».
Полуша сказал, что жрец явился в одиночку. Добавил: «кажется». И это его «кажется» предоставило пищу для моей фантазии. Я напрягал память, спускаясь по ступеням – вспоминал, когда мог засветиться
