избежать. Позволять поступать с собой так, как раньше позволял старый Жохов, я бы не стал.
— Сильно поменялся ты внук. И не узнать тебя теперь. Море тебя поменяло, но оно всех меняет, кого в плохую, а кого и в хорошую сторону. Дед твой, царствие ему небесного, таким же был, как ты сейчас. Козёл и бабник, в море по году проводил, выпить любил, подраться, сорились мы с ним часто, но семью в кулаке держал! А как море забрало его, так и распалось всё, как и не было. Ты сейчас на него похож стал — перед отъездом бабушка отвела меня в сторонку и пристально глядя в глаза завела этот разговор. Даже не знаю, обижаться мне или нет, вроде Козлом назвала, а вроде и нет, это только у женщин с большим опытом получается — А и хорошо это! Мужиком ты стал Витя! Держись Ирочку, хорошая она у тебя и меня не забывайте. Вот тебя увидела, а теперь ещё год продержусь, умирать погожу пока, хочу правнуков увидеть. Не тяните с этим!
Буксир увозил нас с женой от старой деревеньки, а бабушка Жохова стояла на берегу реки. Маленькая, сгорбленная фигурка этой одинокой женщины навсегда врезалась в мою память. Она любила своего внука, а я никогда не знал, что такое бабушка, ибо не было у меня их в той жизни. Я обязательно вернусь, её я не брошу, теперь и она мне своя и родная, а своих, каким бы мудаком я не был, я никогда не бросаю.
И вот теперь я в Москве! Мы, с Сергеем Наумовичем, капитан-директором «Алеута», стоим на Красной площади сверкая новенькими орденами, красующимися на наших форменных кителях. Настроение праздничное, погода хорошая. За время, которое мы провели в поезде на пути в Москву и в гостинице, мы с капитаном «Алеута» стали если не друзьями, то хорошими товарищами. Занятный он человек и судьба у него интересная. Только один факт того, что его супруга является гражданкой Америки чего стоит! Ну об этом вся флотилия знает, а вот то, как они познакомились и как оказались во Владивостоке, знают не многие, и теперь я вхожу в их число.
— Ну чего Витёк, в ресторан или в гостиницу?! — вижу же, что вопрос риторический, он уже всё решил, но моим мнением интересуется, а это признак уважения и признания.
— Что за глупые вопросы вы задаёте Сергей Наумович?! — некоторые вольности в общении с начальством я уже могу себе позволить — орден не обмыть?! На святое покушаетесь! Эт если его не обмыть, то других не будет больше! Люди зря трепать языком не будут! Примета такая!
— И то верно! Идём Витька бахнем! Не каждый день такое в жизни случается! — капитан заржал как конь, и хлопнул меня по спине.
— Ещё не выпили, а уже драться лезете! — я аж охнул от удара, тяжёлая рука у моего босса — может вам тогда воздержаться? Есть один орден, да и хватит! Вы уже человек в возрасте, зачем вам ещё?
— Не звизди Витька! Я ещё не старик! Да мы с тобой ещё героями станем, я тебе обещаю! — Сергей Наумович задумался — если никто конечно не помешает.
То, что его слова были пророческими мы поняли только тогда, когда вернулись во Владивосток, ну а пока, мы со смехом и шутками отправились обмывать свои награду.
Орден "Ленина", содрали с моей груди «с мясом» и месяца поносить не получилось.
Почерк арестов в те годы «от Москвы до самых до окраин» во многом был схож. Люди в форме НКВД появились на «Энтузиасте» в последнюю ночь перед тем, как китобоец должен был сняться со стапеля. Эти последние несколько дней ремонта, мы с капитаном и вся команда домой не ездили, спали прямо в своих каютах на судне по несколько часов, ели в сухомятку, так как поставленная замполитом задача о досрочном завершении ремонта никак не хотела выполняться в поставленные им сроки. Люди работали на износ, но никто не роптал, а всё судовое начальство, в количестве четырёх человек, не отставало от коллектива.
Всех направленных на ремонт «Энтузиаста» заводских рабочих, инженеров и мастеров мы освободили от мелкого и не требующего особой квалификации ремонта и работ, предоставив им больше возможностей и времени для работ серьёзных, требующих вдумчивого и системного подхода. Очистка корпуса, его мелкий ремонт и покраска — целиком заслуга экипажа.
Строгонов, я и третий помощник, наравне со всеми, приодевшись в спецовки ползали как муравьи по обшивке с кистями, ведрами с краской и скребками, не всегда конечно, а только в те свободные минуты и часы, когда мы «отдыхали» от выбивания фондов, материалов, запасных частей, размещения заказов и других не менее важных, но занимающих уйму времени дел. Ну а старший механик как заперся у себя в машине, так на свет и не выходил, позволяя себе появляться на палубе только ночью, когда работать уже было не возможно.
Ирка восприняла наш ударный труд совершенно спокойно — надо, так надо! Время такое, все так работали, а учитывая то, что её отец вообще временами дома неделями не появлялся, то для неё это было в порядке вещей. Она приходила на завод по вечерам, принося мне домашнюю выпечку или гостинцы, сидела со мной пол часа и вздохнув возвращалась домой. По обоюдной договорённости, она начала подготовку к экзаменам. Будет она поступать в медицинский или нет — вопрос третий, но если решиться, то готова быть она должна на все сто!
Черная «эмка» подкатила прямо к стапелю с судном. Группа сотрудников НКВД поднялась на борт китобойца, и побледневший вахтенный помощник, обязанности которого сегодня исполнял штурман, провел их в каюту капитана. Я ещё не спал, сидя у себя в каюте я пытался заполнить очередной протокол партсобрания, обложившись кучей газет и образцами, доставшимися мне в наследство от Димки Бивнева, и поначалу на шум внимания не обратил — мало ли, бывало нам доставляли грузы и ночью, да и работы неотложные возникали. Только когда дверь в мою каюту без стука распахнулась, и я увидел Строгонова в окружении людей в форме НКВД, я всё понял. Понял, но всерьёз не воспринял. Даже в эти минуты я ещё не верил, что это всё со мной и с улыбкой спросил, мол какого хера вам всем не спиться, и шли бы вы все
