— Что, Гриша, тридцать седьмой вспомнился?
— Именно так, Леша, именно так, товарищ генерал-майор. Только тогда поезд шел в Алма-Ату, а не в Хабаровск. И Чанчунь разве что ребята Полунина могли увидеть, и то только в бомбовые прицелы. Хорошее было время… Я — капитан, ты — капитан, знай, летай да бей япошек. А теперь у меня никак в голове не укладывается. Для нас-то всего четыре года прошло… Но что мы с тобой тогда в Китае видели? Нищета, забитый народ, своего ничего нет, ни оружия, ни летчиков толковых, ни самолетов. Мы же для них небожители были. Помнишь, как в день рождения микадо налет на Ухань отбивали и двадцать самураев с неба ссадили? И как китайцы в газетах разливались, «орлиная схватка», «плач чертей и рев богов в небе»? А теперь, говорят, величайшая промышленная держава. И нас учить будут, как на новой технике летать…
— Гриш, ну ты же понимаешь, что она только для нас новая. Китайцы свои базы хранения перетрясли, нафталин с этих своих «Цзянь-шесть» постряхивали и нам отдают. А у них планеры постарше нас с тобой будут…
— Да все я знаю… Зато — почти семь сотен сверхзвуковых машин получим, и будет у нас материальная база, на которой можно летный состав учить. И ты подумай только — Сверх! Звуковых! Вдвое быстрей, чем поршневые «Яки» и «МиГи», которые мы недавно выпускать начали. И втрое быстрей, чем «ишаки». А штурмовики эти, «Фантаны Ку-5», у них и у самих пока на вооружении стоят, хотя тоже, говорят, заменять их собираются. С перехватчиками «Цзянь -7» и «Цзянь-8» такая же история. Но кому я завидую — это вот им. — Генерал-лейтенант Григорий Пантелеевич Кравченко, командир группы отправляющейся на обучение в КНР пилотов, кивнул в сторону купе, откуда раздавались громкие голоса и взрывы хохота. — ЛИИшная группа, говорят, действительно современные машины осваивать будет, «Супер-7 Гром». А пойдем к ним, а? Ты же там многих знать должен, хоть и недолго в испытателях числился, а кого не знаешь, с тем познакомлю по старой памяти. Зря я, что ли, три года в ЛИИ протрубил? Ты же по-прежнему в широких штанах, никто и не заметит, что у тебя от одного слова «сверхзвук» коленки дрожат!
Оба генерала дружно рассмеялись. Пристрастие Героя Советского Союза Алексея Сергеевича Благовещенского к казацким шароварам «шириной с черное море» было хорошо известно всему контингенту советских добровольцев в Китае, равно как и его абсолютное бесстрашие. Воевал Благовещенский расчетливо и хладнокровно, имел семь сбитых на личном счету и шестнадцать — в составе группы, причем командовал так, что его группа всегда имела минимальные потери. Но на вопрос, чем ему так полюбились широкие штаны, капитан Благовещенский с неизменно мрачным выражением лица отвечал, что в них подчиненным не видно, как у него от страха дрожат колени.
В купе у испытателей действительно было накурено, шумно и весело. Эти парни не боялись ни черта, ни бога, ни начальства, так что прибавление в компании в виде двух генералов веселью нисколько не помешало. Самый молодой из них на вид по-гусарски щелкнул каблуками щегольских сапог с голенищами «в гармошку», вытянулся, отрапортовал: «Капитан Попельштейн! То есть, Попельнюшенко! Рразрешите взгромоздиться на верхний эшелон?» — и тут же лихо запрыгнул на верхнюю полку. Вслед за ним полез и Алексей Гринчик, сбросив свои знаменитые туфли на белой каучуковой подошве, мечту всех модников сороковых.
«Держал площадку», то есть травил летные байки, сидевший у самого окна Стефановский, своей могучей фигурой действительно напоминавший «медведя средней величины».
— Дело было так. Даром что мы испытатели, так ведь то и дело приходится воздушным извозчиком поработать, куда-нибудь какое-нибудь начальство отвезти. И вот иду я, значит, себе спокойно, собираюсь забраться в кабинет и со штопорной программой по «сотке» поработать. И тут ловит меня за пуговицу начальник летной части и говорит, мол, чтоб я срочно собирался, хватал У-2 и вез какого-то деятеля в Тулу. Захожу я в летную, а он уже там. Во френче, портфель желтый такой, здоровенный, как лыжа от «эр-пятого». «Что это вы, говорит, товарищ летчик опаздываете, я вас уже десять минут жду, и спешу очень». Ладно, говорю, сейчас полетим, вот я только позавтракаю. А у нас в шкафу графин стоял, с водой. Ну что вы ржете, вон Шиянов не даст соврать — с обычной кипяченой водой. Почему его за дверки всегда прятали — черт его знает. Ну я беру стакан, наливаю полный, выпиваю залпом, крякаю этак натурально и говорю — все, мол, я готов, полетели. Смотрю, начальник-то лицом аж побелел… Может не надо, мол, лететь сегодня, вы устали и нездоровы… Давайте, мол, завтра полетим. Я так смотрю на него внимательно, потом на графин, и говорю: «А, ты об этом? Что ж ты думаешь, я завтра ЗАВТРАКАТЬ не буду?» И пошел наш начальник к У-2, ссутулившись, как на эшафот…
Дружный хохот грохнул с такой силой, что в дверь на секунду заглянул испуганный проводник.
Они были молоды. У них была любимая и опасная работа, но никто из них не думал об опасности. Они просто готовы были сделать все, что нужно для страны, и еще немного. Поезд шел на восток.
Январь следующего года. Артиллерийский полигон где-то на Украине.
Огневой расчет первой ракетной батареи.
Огромный восьмиколесный монстр выскочил из-за леса и, почти не снижая скорости, помчался по полю, поднимая за собой снежный шлейф. В бинокль можно было различить, как в кабине, беззвучно открывая рты, подпрыгивают, явно держась за все, что попало под руку, люди в танкистской форме. За ним, держась левее, чтобы не попасть под снежный вихрь, мчались два броневика. Заметно было, как они первоначально отстали от подвижного многоколесного аппарата, но затем водители сумели нагнать и даже начать постепенно обгонять транспортер. Колонна уверенно приближалась к стоящим у заснеженной рощицы автомобилям, возле которых можно было, присмотревшись, заметить позиции отделения охранения.
— Успеют? — продолжая следить в бинокль за передвижением, спросил, ни к кому персонально не обращаясь, человек в каракулевой папахе и в шинели со знаками различия маршала в петлицах. Рядом с ним стояло еще несколько человек, столь же внимательно разглядывающих невиданное ранее зрелище.
— Так точино, товарис марсал, время есть, — с заметным акцентом ответил стоящий неподалеку невысокий азиат в теплой куртке, надетой поверх зимнего комбинезона, напоминавшего лётный, только защитного цвета. Несмотря на теплую одежду и натянутую шапку-ушанку, заметно было, что он мерзнет. Опустив бинокль, маршал повернулся к отвечавшему и, заметив его состояние, сказал. — Э, так не пойдет. Идите в палатку, погрейтесь, — и добавил, чтобы пресечь возможные возражения. — Считайте, что это мой приказ, товарищ Цой.
