Опытным взглядом охватив содержание «меморандума[40]», Мятлев нахмурился.
— Принципиально ничего нового. Оппозиция не оппозиция, но большинство здесь упоминаемых так или иначе связаны с сырьевым бизнесом или корпорациями, по тем или иным причинам не заинтересованными в каких угодно переменах, хоть экономических, хоть политических. Система отлажена, каждый имеет свою долю, и малейшая попытка что-то изменить, да хоть вывозные пошлины на лишний процент повысить — уже повод! Кеннеди, кстати, застрелили за проект отмены налоговых льгот «на истощение недр» для «нефтяных королей». К сожалению, у нас слишком мало сотрудников выше полковника, абсолютно независимых от всякого рода лоббистов, групп давления, служащих только потому, что считают это своим долгом. Они необходимы, когда всё же требуются профессионализм и «честность», которая всеми остальными считается дефектом психики или разновидностью снобизма, но ходу им не дают и смотрят как за потенциальными врагами. Такая вот весёлая жизнь…
Он нервно скомкал листки в кулаке, потом опомнился, начал их расправлять. Затем прошёл в кабинет, остальные потянулись за ним.
— Сделать со всей этой компанией в нынешних условиях ничего невозможно, — продолжил генерал, садясь в кресло рядом со столом и телефоном. — Ваши люди правы, — обратился он непосредственно к Людмиле с Гертой, — вариант мог бы быть только один — аналог тридцать седьмого года, с полной чисткой аппарата, но на это во всех ветвях власти ни у кого нет ни сил, ни желания. Всех всё устраивает. Я почти уверен, что сегодня никакого антипрезидентского выступления не произойдёт. Кому нужно — сделают вид, что ничего не случилось. Их цель и так достигнута — сигнал послан. И если Президент промолчит, они убедятся, что этот сигнал принят правильно. И станут делать то, что и делали, но с большим размахом, вообще не заботясь о «приличиях». Дума у нас такая, что закон о пожизненном наследуемом депутатстве со свистом пройдёт в трёх чтениях сразу. За один рабочий день. — Мятлев снова тоскливо и неостроумно выругался, в несколько затяжек дотянул до фильтра сигарету. — Меня, если случайно не попаду под машину на перекрёстке, просто отправят в отставку. И очень многих других…
— Это всё понятно, — ответил Журналист. — Не хуже тебя разбираюсь. Меня поражает оперативность и наглость, а ещё больше — какое-то непостижимое бесстрашие наших «оппонентов». Если они так хорошо осведомлены обо всех наших делах, так могли бы предположить, что ответный удар получат не от Президента… Должны ведь знать хоть что-то о контактах с той стороной.
— Это как раз понятно. В таком кураже просто не хочется верить в неприятное. Сталин же знал, что весь вермахт уже у наших границ, но принимал объяснение Гитлера, что они просто на отдых сюда отведены. А кое-кто, я уверен, рассчитывает после «победы» и этот ресурс себе в актив записать. Чего тут такого сложного…
Пока они говорили, Людмила указала Герте на дверь, и они вышли в соседнюю комнату.
— Будем вызывать Фёста с Секондом. От нас с тобой толку мало, от этих, — она пренебрежительно мотнула головой в сторону двери, — тем более. Говорильня, говорильня…
— Вызывай, — согласилась Герта. — Чёрт с ними, с запретами, — по прямому лучу и аллюр три креста. Нам с тобой поручили всего-то обеспечить безопасность гостей, и то такого натворили…
— Так обеспечили же, — возразила Вяземская. — И показали, что шутки шутить не намерены. Пусть твой генерал что угодно думает, а пока все, кого это касается, не выяснят, как именно я их сделала, следующих пакостей можно не опасаться. А для большой политики мы с тобой точно не созрели. И слава богу…
Понимая, что до возвращения Фёста сделать всё равно ничего невозможно, не кидаться же на выручку Президента вдвоём с одним на двоих пистолетом (да хоть бы и автоматы им девушки сейчас выдали), полная бессмыслица, друзья занялись успокоением нервов и дальнейшими теоретическими рассуждениями.
Рюмка хорошего коньяка вполне заменила «наркомовскую порцию», а в коробке на столе обнаружились и классные сигары. Очень быстро оба поверили, что выход из положения обязательно найдётся.
— Ты видишь, — говорил Мятлев, как бы дирижируя собственными умозаключениями дымящейся сигарой, — работать всерьёз у нас уже нельзя. Как нельзя плавать в рассохшейся бочке. «Протечки» везде капитальные, да и неудивительно, болтают все, кому не лень, что ни попадя на каждом углу. И про наши контакты с той Россией уже небось половина Москвы знает.
Насчёт половины Москвы он фигурально выразился, в том же смысле, как «на премьере такого-то» была «вся Москва». То есть человек сто достаточно известных людей.
— Ты куда газеты дел, что отсюда прихватил? — спросил генерал.
— Да по-разному. Что-то дома лежит, часть Генрих взял…
— И на работу носил?
— Может, и носил, но специально никому не показывал, это точно…
— А специально и не нужно. Мельком кто-то случайно просмотрел, и если голова на месте, тут же и задумался.
— Над чем? — удивился Анатолий. — Кто в такое поверит?
— Один не поверит и бросит, второй не поверит, но станет соображать, кому и для чего такая фальшивка потребовалась. А совсем третий отнесёт в экспертно-криминалистический отдел и через час узнает, что такая бумага ни в России, ни в Финляндии, скажем, не выпускается, типографская краска тоже не современной рецептуры, фотоиллюстрации изготовлены на несуществующем в природе оборудовании… Мало вы с Генрихом книжек читали, ин-тел-ли-генты?
— И что?
— А то, что имеем. Людмила тебе позвонила, и уже через полчаса вы имели плотный хвост и взвод ОМОНа в полной готовности. Тебя могли и шлёпнуть «шальной» пулей для накала драматизма, а с ней бы занимались долго и тщательно. Не хуже, чем она с этим Рейнгольдом.
— Нет, — тряхнула пышной причёской Вяземская, которая как раз в этот момент вошла в кабинет. — Я бы им полквартала выжгла, но ушла…
— Если б с крыши из снайперки усыпляющей пулей не приложили, — спокойно ответил Мятлев. — Так что там слышно, когда на прибытие Вадима можно рассчитывать? Вы бы, пока он появится, переоделись, для рыбалки или похода за грибами. В ближайшее время кофе-парти нам определённо не светит. Телефон городской, чтобы туда позвонить, — какой?
Он внезапно испытал прилив если не энергии, то двигательной активности. Сидеть на месте и просто ждать, перекидываясь необязательными фразами, показалось просто невыносимым. Чёрт возьми, он ведь не собирается сдаваться. Есть и у него возможности активно вмешаться в чужие игры. Другое дело, что помимо «аппаратных правил» — по-партизански. Так это и здорово. «Волки знают — нельзя за флажки!», а волк-нонконформист об этом забыл.
