– То ли странно, то ли скучно, – сказал Левашов. – Мне скорее странно. Опять пойди, не знаю куда… И что мы там увидим?
– Естественно – «не знаю что», – ответил Шульгин, – а ты хотел конкретности? Пока горит костер – мир конкретен. Пока я держу в руке пистолет – он конкретен гораздо больше…
– Чуть-чуть не понял, – удивился Левашов, а Новиков хмыкнул, зная, что будет дальше.
– Конкретное сочетание железных деталей в этой машинке, – Шульгин покрутил «маузером» перед лицом Олега, – способно вышибить из тебя, из любого из нас, – поправился он, – пресловутую бессмертную душу. Что знаменует пресловутое торжество материи над духом…
Сашка грустно посмотрел на пистолет, сдвинул предохранитель и вложил его коробку-приклад.
– Богословие оставили? – спросил Новиков. – Тогда, Олег, начинаем колоться. Все, чем мы занимались доселе, – исключительно был подход к снаряду…
– Причем – не к тому, – вставил Сашка.
– Именно – шли к брусьям, а схватились за саблю…
– Дальше, – холодно сказал Олег, начиная обижаться.
– Ты уж не переживай, брат, но ставки были больно высоки. Твои мозги – открытые. И даже слишком. Я себе не до конца верю, в том, конечно, смысле, насчет проницаемости. Радуюсь или горюю – но прав оказался. А вот теперь Удолин подтвердил – нас на Земле никто не смотрит.
Новиков прервал словопрения, способные тянуться до утра.
– Пошли к девчатам, там расставим все точки…
Перед тем как отправиться на Валгаллу-Таорэру за поиском новых сущностей, Константин Васильевич на прощание взялся собственными средствами прозондировать время, в котором был молод и причастен.
– Тогда я интересовался совсем другими вещами, но теперь, узнав столько нового и интересного, кажется, понял, в каком направлении стоит поработать.
Кого из старых приятелей (вдруг – мистиков еще Средних веков) он привлек к этому поиску, неизвестно, но в итоге выдал поразительно соответствующую требованиям текущего момента информацию. На юге Африки, на границе пустыни Калахари, севернее Вааля, в бассейне всем известной реки Лимпопо обретается впавшее в ничтожество племя, близкое к готтентотам и бушменам (которых многие ответственные этнографы не решаются отнести ни к одной из четырех канонических рас), своим ментальным фоном удивительно похожее на «мелких» дуггуров, они же «элои».
К концу ХХ века оно якобы полностью вымерло, не пережив апартеида, деколонизации и бесчисленных межплеменных войн, а веком раньше насчитывало до тысячи человек.
А если учесть, что в близких окрестностях их исходного ареала живет достаточное количество горилл, то схема выходит интересная.
Отсчитаем тысяч сто лет назад и прикинем. Что, если именно там образовалась настоящая развилка, самая грандиозная из всех, что случались на Земле до и позже. Не какая-нибудь там «неолитическая революция» или изобретение земледелия, а полная смена типа эволюции.
«Протоготтентоты» приобрели мозг принципиально нового типа и начали создавать на своей линии биолого-магическую цивилизацию. Горилл, соответственно, переконструировали в «монстров», с полной заменой типа нервной деятельности. С остальными животными и прочей биосферой поступили, видимо, аналогичным образом.
– Мы нашли в архивах XIX века несколько этнографических отчетов, где упоминалось это племя. Там, в частности, отмечалось, что они, единственные на земле, произносят слова на вдохе, а не на выдохе, отчего европейцам овладеть их языком совершенно невозможно, – сказал Новиков. – Признаться, интересное свойство.
– Ну да, тут хочешь – не хочешь, для общения придется телепатию изобретать, – вставила Лариса, – я на вдохе точно никогда говорить не научусь…
– Не лишено… Но куда больший интерес у нас вызвали сообщения (сочтенные тогдашними чиновниками от высокой науки вымыслом) одного путешественника, как бы прототипа конандойлевского Челленджера. Эти туземцы при всей своей дикости и деградации имели очень оригинальные космогонические представления. Например, знали число планет Солнечной системы, включая пояс астероидов. То, что Сириус – двойная звезда, и даже то, что существуют во Вселенной черные дыры…
– И как же исследователь мог это выяснить, раз их язык белым недоступен? – спросила Ирина.
– И откуда сам знал о черных дырах? – поддержал ее Левашов.
– В том и проблема. Словам капитана Берн-Мердоха не поверили прежде всего потому, что все его записи представляют тройной перевод, с «дагонского» на бечуанский, и с бечуанского на английский. Я бы тоже не поверил, учитывая способности и культурный уровень переводчиков. Наверняка то был не перевод, а фантазии на вольную тему.
– А сейчас вдруг поверил? – спросила Лариса.
– Удолин убедил. Он, видишь ли, лично связывался с Берн-Мердохом, на данный момент еще живым, и ментаскопировал его. Заодно перевел ряд содержащихся в мозгу отставного капитана понятий в доступную нам форму. Те же черные дыры. И не только, были еще наводящие на размышление фактики…
– Значит, мы собираемся навестить выродившихся потомков дуггуров и через них…
– Правильно догадалась…
– Утопия.
– Вся наша жизнь в какой-то мере утопия.
– С вами не соскучишься, – презрительно сплюнула в костер Лариса, жестом показывая Левашову, чтобы подал ей очередную сигарету.
– А тебе с самого начала было обещано, когда первый раз на открытие Валгаллы ехали: «Скучно не будет», – вдруг обретя резкость и агрессивность, наверное, под влиянием окружающей природы, ответил Олег. Но портсигар ей протянул, одновременно указав глазами Сашке, что налить тоже пора. Чтобы не доводить дружескую беседу до скандала.
Судя по лицу Ларисы, это напоминание не показалось ей слишком приятным. Хотя на что жаловаться? Из аспирантки кафедры истории с неопределенными перспективами на успешную защиту она за пять лет превратилась в женщину, превосходящую по могуществу и насыщенности жизни любую Клеопатру или Екатерину Великую.
– Пошли спать, – поставила точку Ирина. – Подъем с рассветом. Мы в Африке, а не в зимней Москве.
Попарно разошлись по фургонам. Для отдыха они были оборудованы наилучшим образом. В сравнении с прославленными бурскими и даже по меркам нынешних времен.
– Ты правда думаешь, что от встречи с реликтами будет польза? – спросила Ирина, в задернутом противомоскитными сетками спальном отсеке разоблачаясь донага. Подвесной аккумуляторный фонарик превращал ее скульптурную фигуру в сложное сочетание светлых и темных бликов, рельефов и контражуров. Это было красиво.
– Посмотрим, но шанс интересный.
