— Проси!
Мой ночной кошмар во плоти в моём кабинете. Бородатый тюрок в военной форме с чалмой зелёного цвета на голове. Замер у порога. Похоже, выражение моего лица его смутило. Однако доложил:
— Здравия желаю! Комиссар Туркестанской народной армии Рашид Турани. Прибыл в ваше распоряжение!
Теперь разглядел, что на прибывшем форма военного комиссара ГПУ. Комиссар армии? Значит, в одном со мной звании. Неудобно получается. Придётся вновь прикрываться несуществующей рукой.
— Здравствуйте, товарищ Турани! Прошу извинить, если показалось, что неласково вас встретил. Кольнуло в плечо, — встряхиваю пустым рукавом, — от резкой боли не совладал с лицом. Проходите, присаживайтесь!
Надев на лицо улыбку, иду навстречу, жму руку, указываю на стул. Прежде чем присесть, Турани вежливо интересуется:
— Может, отложим разговор, вам, наверное, врач нужен?
— Благодарю за заботу, но уже отпустило. — Возвращаюсь на место. — Так какое у вас ко мне дело?
А он не молод. Вон сколько седых волос в бороде. И морщины. Верно, ему за пятьдесят.
Турани улыбается и мягко говорит:
— Товарищ Жехорский сказал, что у вас возникли вопросы по формированию Туркестанской армии…
Это он так тонко намекнул, что не у него ко мне дело, а у меня к нему. Что ж, он прав.
— Да, — киваю, — есть такое дело. Хочу услышать ваше мнение о том, как нам лучше обустроить учебные центры, где будут проходить подготовку бойцы будущей армии.
Глядит на меня, как мудрый учитель на любимого, но непонятливого школяра. Говорит всё так же мягко:
— Простите, товарищ генерал…
Предлагаю:
— Зовите меня Глеб Васильевич.
— Хорошо. Глеб Васильевич, мне кажется, начать надо не с этого. Вас ведь интересует, почему решать армейские вопросы к вам прибыл имам?
Неопределённо передёргиваю плечами.
— Понимаю, — тонко улыбается Турани. Улыбка вообще не сходит с его лица, разве что оттенки её меняются. — ГПУ не ваша, так сказать, епархия. Ну так я вам скажу, что споры о том, кого назначать комиссарами в мусульманские части, не утихают до сих пор. Товарищ Троцкий продолжает настаивать, что это должны быть представители исключительно большевистской и эсеровской партий.
— А вы считаете, что в этом нет резона? — поинтересовался я.
— Нет, я так не считаю, — пальцы имама неторопливо перебирают чётки. А я даже не заметил, когда они появились у него в руках. — Просто давайте разберёмся, в чём состоит этот резон?
— Давайте, — мне становилось всё интереснее.
— А резон – поправьте меня, если я ошибаюсь, — заключается в приведении солдат к повиновению командирам. И кому этим заниматься, как не тем, кто этих солдат, в своё время, из повиновения и выводил, коли теперь власть у них в руках? — Турани посмотрел на меня, и я кивнул в знак одобрения его словам. — Потому резонно предположить, — продолжал ободрённый моим кивком имам, — что когда будет создана новая армия – а именно этим вы сейчас и занимаетесь – потребность в комиссарах постепенно отпадёт.
Тут я кивать не стал, хотя ход мыслей Турани мне определённо нравился. А имам, похоже, больше и не нуждался в моём одобрении.
— Другое дело, части сформированные только из мусульман. Они-то как раз из повиновения ни разу и не выходили?
Чёрт. Не помню. Не важно!
— И зачем козе баян?
Это чисто русское выражение, прозвучавшее из уст бородатого абрека, пусть и очень хорошо говорящего по-русски, вызвало у меня нервный смешок.
— Не лучше ли направить в такие части комиссаров из числа приверженцев новой власти, но состоящих в организации, более близкой по духу мусульманам?
— И что это за организация? — спросил я.
— На русский язык её название переводится как «Красный ислам», — ответил Турани.
— А я думал, что «Красный ислам» – одно из религиозных течений, — искренне удивился я.
— И это тоже, — кивнул Турани. — Но так мы назвали и свой мусульманский боевой союз.
— Боевой? — имам удивлял меня всё больше и больше.
— Именно так! На сегодняшний день «Красный ислам» исключительно боевая организация, ставящая целью установление народной власти в Туркестане.
— Так ведь там вроде… — начал я, но Турани меня перебил:
— Ничего там не вроде, и вы это знаете не хуже меня!
Ну да, пожалуй…
— Но, если я правильно понял, «Красный ислам» не только боевая, но и религиозная организация?
— Это так, — вынужден был согласиться Турани. — Но иначе нельзя. Туркестанцы не пойдут за безбожниками!
И тут он прав.
— Но ведь ислам проповедует джихад, священную войну против неверных, в частности против нас, русских.
— Кто вам такое сказал? — спросил Турани. — Вы знаток Корана?
— Вообще ни разу не открывал, — признался я.
— Так зачем судите о том, в чём не сведущи? Джихад – это усердие на пути Аллаха. Война против «неверных» – всего лишь часть этого пути. Мусульманин встаёт на этот путь лишь тогда, когда его Родине грозит опасность именно от «неверных». Вы собираетесь нам угрожать?
— Да вроде нет… — несколько растерялся я.
— Зато нам угрожают полчища стяжателей и властолюбцев, которые, прикрываясь именем Всевышнего, грабят и угнетают собственный народ, нарушая при этом многие заповеди, оставленные нам Аллахом. Вот против них мы вскоре объявим в Туркестане джихад!
— То есть, «Красный ислам» – религия угнетённых мусульман? — уточнил я.
Турани снисходительно улыбнулся.
— Религия у всех мусульман одна – Ислам. А «Красный ислам» позволяет всего лишь правильно толковать оставленное нам Всевышним учение.
Красиво поёт товарищ! За таким народ точно пойдёт. Вопрос: куда он его, в конечном итоге, приведёт?
— Вот вы говорите, что являетесь приверженцем новой власти. Но ведь эта власть – светская.
— Я понял, что вы имеете в виду, — кивнул Турани. — Я родился в Туркестане. Давно. Тогда у меня было другое имя. Волею Аллаха с юных лет я включился в революционную борьбу. Тогда-то и назвался Рашидом. Я много путешествовал по свету. Много учился, много воевал. Правильнее сказать: только учился и только воевал. Учился в Иране – стал имамом. Учился в Европе – получил хорошее светское образование. Воевал в Турецкой армии – дослужился до полковника.
— Вы воевали на стороне турок? — я был поражён. — Против нас?
— Нет, — покачал головой Турани. — Мне довелось воевать в Месопотамии, на Синае, потом в Сирии. Я лично знаком с генералом Мустафой Кемалем. Именно беседы с этим незаурядным человеком окончательно сформировали меня как личность, хотя я разделяю не все его взгляды.
