Бежецкий поймал себя на том, что опять спит с полуснятым ботинком в руках. Спит с открытыми глазами, видя сквозь ставшую вдруг полупрозрачной стену мелькающие за бортом вертолета скалы, беззвучно разевающих рты солдат, дробно прыгающий в руках автомат, горца с кровавым месивом вместо лица, обгорелые остовы грузовиков…
«Нет, так не пойдет…»
Пересилив себя, молодой человек потряс головой, последним усилием воли разделся и только собирался пройти в душ, как в шаткую дверь за его плечом кто-то негромко, но требовательно постучал.
«Кого это черт принес по мою душу?…»
— Да, — с трудом разлепил он пересохшие губы, не узнавая своего голоса, и с изумлением вспомнил, что так и не исполнил главную мечту последних часов — не выпил ведра воды. Даже стакана не выпил — сон оказался более мощным фактором, чем жажда, не говоря уже о голоде. — Войдите!
— Не спите? — просунул голову в комнату прапорщик Деревянко. — Я тут полчаса назад долбил-долбил, а вы ни гу-гу. Я уж думал, что спит поручик Бежецкий без задних ног. Намаялись, граф?
— Есть такое дело, — зевнул Саша, прикрыв рот ладонью. — А что за пожар, Матвей Опанасович?
— Да не пожар… — вздохнул прапорщик, отводя глаза. — Из госпиталя тут солдатик приковылял… Из выздоравливающих… Его полковник Седых прислал…
— Не тяните, Матвей Опанасович. Что за манера, право?
— Иннокентий Порфириевич просил вас прийти.
— Зачем?
— Поручик Еланцев совсем плох, но пришел в сознание и зовет вас.
— Меня?!!
Александр не верил собственным ушам. Он мог представить себе все, что угодно, вплоть до принятия всеми афганцами православия с последующим пострижением в монахи, но такое не укладывалось в мозгу. Поручик Еланцев, его злейший враг, желает его видеть! Подумать только! Остальные слова прапорщика как-то сами собой проскользнули мимо.
— Поверьте, Матвей Опанасович, на слово, но ваше известие совсем меня не обрадовало. Передайте вестовому, что…
— Вы меня не поняли, поручик, — прапорщик вошел в комнату и присел на табурет. — Еланцев СОВСЕМ плох.
— И что с ним произошло? — саркастически улыбнулся юноша. — Поскользнулся в бане? Перемудрил с очередной пассией? Отравился шаропом?[28]
— Его привезли вчера под вечер, — буркнул, осуждающе глядя на него, прапорщик. — Вездеход подорвался на мине…
— Но при чем тут я? — несколько растерялся Александр: Еланцев, конечно, сволочь редкостная, но… — Я не батюшка, чтобы отпускать ему грехи… И вообще…
— Сходите, Александр Павлович. Особого труда для вас это не составит, а поручику, возможно, это принесет облегчение. Пусть не телесное, но хотя бы душевное.
«Какого черта?…» — подумал Саша и буркнул:
— Ну, хорошо, хорошо… Приведу себя в порядок и вечерком…
— Иннокентий Порфириевич просил вас зайти срочно.
— Но душ я хотя бы могу принять?
— Увы, — развел руками Деревянко. — Вот этого-то вы как раз сделать не сможете. Там что-то с водокачкой приключилось, и все краны в околотке сухие.
— Ч-ч-черт!.. — с сердцем пробормотал поручик, понимая, что мечтам его сбыться не суждено.
— Ничего, — утешил его сосед. — Я уже послал солдат с бидонами за водой, и через пару часов можно будет принять вполне сносную ванну. Как раз когда вы вернетесь…
Александр шагал за ковыляющим с костылем в двух шагах впереди тощим, бритым наголо солдатиком и с неудовольствием думал, что «благоухает» на пол-Кабула. Согласитесь, что обтирание влажным полотенцем совсем не в полной мере заменяет для человека, две недели не вылезавшего из тяжелой амуниции, полноценного душа. А патентованные дезодоранты и великолепный, по словам прапорщика Деревянко, французский парфюм лишь подчеркивают общее амбре ломовой лошади, исходящее от усталого поручика.
«Может, хоть в госпитале вода есть? — тоскливо думал он, хмурясь на постоянно озирающегося провожатого. — Хотя откуда… Два шага от нашей развалюхи — наверняка одна и та же водокачка…»
Настроение у Бежецкого было не самое приподнятое, и христианское милосердие к страждущему в него никак не вписывалось. Особенно если этот страждущий — мерзавец, каких поискать. Если бы не настоятельная просьба медика, изложенная в записке, которую солдатик принес с собой, Саша с огромным удовольствием плюнул бы на всех ближних и дальних, а заодно на христианское, магометанское, иудейское и языческое милосердие и завалился бы спать. Но просьба старшего по чину — пусть и иной епархии — равносильна приказу. Да и обижать добрейшего человека не хотелось…
— Иннокентий Порфириевич на срочной операции, — сурово поджав губы, встретила офицера старшая сестра милосердия — дебелая матрона лет сорока, смутно знакомая. — Что у вас за дело, юноша? Предупреждаю сразу, что никаких лекарств, тем более освобождения от службы выписывать не буду!
— Я не по этому поводу… — промямлил Бежецкий, от души надеясь на то, что цербериня прогонит его в шею, а следовательно, неприятного свидания удастся избежать. — Меня просили навестить поручика Еланцева из Шестнадцатого пехотного…
— Еланцева? Из Сибирского? Так бы сразу и сказали… — Матрона водрузила на монументальный нос очки в тонкой золотой оправе и пробежала пухлым пальцем с коротко, по-мужски, остриженным ногтем по странице открытого вроде бы наугад «гроссбуха». — Вот — Еланцев Гэ Вэ, поручик, Шестнадцатый пехотный полк… Палата… э-э-э… двести седьмая…
По мере того, как она читала строчку в списке, тон голоса у нее снижался. На последнем слове она сняла очки, повертела их в красных, как у прачки, руках и снова водрузила на переносицу.
— Знаете… — тихо произнесла она, — поручик… как бы вам это сказать… в общем, он в очень тяжелом состоянии. Я бы даже сказала — в безнадежном…
— Значит, я зайду потом? — сделал движение к двери Саша, еще не до конца осознав смысл последних слов.
— Куда? — неожиданно взъярилась сестра. — Когда «потом»? Ему этого «потом» осталось… — Она отвела глаза. — В общем, ступайте, поручик, по коридору до конца, потом — по лестнице на второй этаж… Там спросите у дежурной. Если не будет на месте — подождите пару минут… И все, все!.. Идите!..
Растерянный Бежецкий направился по указанному маршруту: он готов был поклясться, что у женщины, только что раздраженно махавшей на него рукой, в глазах стояли слезы.
— И вообще, — добавила вслед ему совершенно ни к селу ни к городу сестра, — следите за личной гигиеной, поручик! От вас разит, как… не знаю… от скаковой лошади! Здесь вам не Россия: подхватите ненароком…
