память хорошая же?
— Не жалуюсь, — он осклабился, — со времени смерти я помню почти всё.
— Очень хорошо. А скажи-ка мне, помнишь ли ты ребёнка, девочку, что привозил сюда?
— Ребёнка? — Киж удивлённо поднял брови. — Боюсь, вы что-то путаете, Константин Платонович. Я с детьми вообще дела не имею. Понимаете, они слишком полны жизни и юности, а это напоминает о том, что я потерял. Увы, даже находиться рядом мне несколько некомфортно. И уж тем более я не буду прикасаться к младенцу, который суть антагонистическое овеществление, противное моей природе. Так что никаких младенцев, а тем более орков, я никогда не привозил.
Мимика мертвеца никогда не отличалась живостью, только если он крайне возбуждён или специально разыгрывал комедию. Сейчас же лицо у него было слишком возмущённое, и за внезапным словесным водопадом что-то пряталось.
— Подумай ещё раз, Дмитрий Иванович. Вспомни, давно это было, Василий Фёдорович тогда в Тайной канцелярии служил. В самом конце правления Анны Иоанновны случилось.
— Да что вы говорите, — мертвец отстранился. — Говорю же, не было такого. Никаких младенцев Василий Фёдорович моим заботам не поручал. Уж такое я бы точно запомнил, будьте уверены! И не смотрите на меня так, Константин Платонович. Никаких детей я в руках не держал и из Петербурга не привозил. Вы что-то путаете, или вас кто-то в заблуждение ввёл.
— Сдаётся мне, Дмитрий Иванович, что ты врёшь.
— Что⁈ Да как вы смеете? Я вас безмерно уважаю, Константин Платонович, но вы переходите границу. В конце концов, я дворянин, хоть и мёртвый, и не потерплю, чтобы меня бездоказательно обвиняли во лжи!
— И что? На дуэль меня вызовешь?
Я громко рассмеялся, наклоняясь и хлопая ладонями себя по коленям. А внутри закипало яростное пламя. От его неумелого вранья, от нарушения данного слова и фальшивого возмущения. Анубис тоже не остался в стороне и пузырился силой, пыхая гневом не меньше моего.
— Врёшь, Дмитрий Иванович, ой, врёшь! И ведь не краснеешь даже, подлец. Я тебя последний раз спрашиваю: расскажешь, как привозил девочку из Петербурга?
Киж отступил на шаг и прищурился:
— Это не ваше дело, Константин Платонович. Вас оно не касается, и не советую лезть в эти игры. Уж простите, но…
Без предупреждения я прыгнул вперёд, выбросил руку и схватил Кижа за горло. Анубис раскочегарился и помог мне своей силой. Так что я впечатал Кижа спиной в ствол дерева, а его ноги оказались на вершок от земли, а сам он повис, хрипя и дёргаясь.
— Ах ты, падаль! Забыл, кому служишь?
— Хр-р-р-р!
Он попытался сопротивляться, бешено вращая глазами и вскинув руки. Но щупальцы-протуберанцы Анубиса сковали ему ладони, а в грудь ударил кулак силы, выбивая дух.
— Какую ты клятву давал? Позабыл уже?
— Хрр!
— Так я напомню. Служить не за страх, а за совесть. На Таланте моём слово дал.
В глазах Кижа появился самый настоящий ужас. Он уставился на меня, разевая рот и вывалив язык.
— Нарушил, значит, виновен. А раз так, отправляйся обратно в могилу.
Я отпустил Кижа, отступил на шаг и поднял руку. Анубис, тоже взбешённый нарушенным обещанием, принялся сплетать эфирное копьё. Точно нацелившееся в грудь мертвеца, упавшего на колени.
— К-константин Пла-кхр-кхр-тонович. — Киж поднял руку, прикрываясь от меня. — Да поймите же, не могу сказать. Плевать я хотел на все эти тайны, но я слово Кощею раньше вашего дал. Не могу говорить на эту тему! Не могу!
— Василий Фёдорович мёртв, если ты не забыл. При всём желании, а у него и нет такого, он уже не вернётся. А мне из-за твоего молчания могут прилететь неприятности. Прикажешь ради старых тайн на каторгу ехать?
— Константин Платонович, не со зла! Ей-богу, перекрестился бы, если мог.
Рука Кижа поднялась, коснулась лба, но тут же упала.
— Простите, Константин Платонович, не надо меня обратно. — Он посмотрел на меня с невыразимой тоской. — Я попробую сказать.
Киж сглотнул, вытер лицо ладонью и начал говорить, будто прыгнул в пропасть. Сбивчиво он рассказал, что ночью у дворца Анны Иоанновны получил свёрток с младенцем. Кощей велел отвезти ребёнка в Злобино и охранять до его прибытия. В случае нападения в дороге или появления чужих людей в усадьбе, младенца следовало немедленно убить. Без мучений, но без жалости.
— Не могу детей убивать, — мертвеца передёрнуло, — бесчестие это. Но миновало, доставил в целости. А потом и Кощея дождался. Не пришлось душу ещё больше чернить.
— Кто её родители?
— Не знаю, — Киж захрипел и задрожал всем телом, — я только курьером был.
— Это всё? Больше ничего не знаешь о девочке?
Покойник кивнул. И тут же по его лицу пробежала судорога. Сила, та, что вложил в него дядюшка при подъёме, вытекала наружу. Кожа на черепе Кижа натянулась, губы оскалились, а глаза ввалились. Он действительно нарушил слово, данное Василию Фёдоровичу, и теперь расплачивался.
— Анубис!
Талант среагировал мгновенно. Копьё эфира ринулось к мертвецу. Но не разорвало на части, а провалилось внутрь. Залечивая мёртвую плоть и замещая ушедшие нити дядиного заклятья.
Не знаю, смог бы я, даже с помощью Анубиса, создать такое сложное плетение с нуля. Но мне и Кижу повезло — следы старого волшебства ещё теплились, и оставалось только залить силу, будто раскалённый металл в форму.
Через несколько минут обновлённый мертвец смог подняться. Чуть пошатываясь, он поклонился мне.
— Я держу клятву, Константин Платонович. Всеми силами, по собственному желанию.
В ответ я лишь вздохнул. Держит он, умник. На мою беду Киж оказался ещё той опасной игрушкой с кучей «закладок» от Кощея. Но и помощником мертвец был незаменимый. Его лишиться — будто одну руку потерять. Надеюсь, обновлённое заклятье сбросило дядюшкины «настройки», и теперь я буду распоряжаться Кижом полностью.
— Инструкции помнишь, что Василий Фёдорович тебе дал? Те, что про Голицына, охрану людей в усадьбе и прочее?
— Помню, — покойник кивнул.
— Запишешь их и завтра отдашь мне. Подумаю, что из этого ты можешь выполнить без моей санкции.
Киж скривился.
— Что, ещё одна клятва осталась?
— Нет, — покойник поморщился, — писать ненавижу, еще живым терпеть не мог. Может, я устно расскажу, а, Константин Платонович?
— Напишешь и завтра принесёшь, — я ухмыльнулся, — тебе полезно поддерживать мелкую моторику.
Развернувшись, я двинулся обратно в особняк. Но не прошёл и пятидесяти шагов, как встретил Лукиана, стоявшего на дорожке.
— Покойничка своего воспитывал? Хорошее дело, нужное, — пробасил он, — мертвяки они такие, только волю дай, так на шею сядут.
Я шагнул к нему, заглянул в глаза и ласково произнёс:
— Отец Лукиан, я пока не вижу, чтобы вы стали моим наставником. А, значит, в усадьбе вы гость, и ведите себя соответствующе. Ещё раз услышу, что вы ночью стучитесь к Дмитрию Ивановичу и под угрозой развоплощения требуете выпивку, я приму меры. Отселю вас во флигель и запрещу подавать
