— У вас на лбу написан один и тот же вопгос, — сказал он: — Какие меры будут пгиняты к товарищам Свегдлову и Тгоцкому?
Предреввоенсовета встрепенулся было, но промолчал, ссутулился только, выгибая шею и блестя стёклышками пенсне.
— Разбираться будет съезд пагтии, — сухо проговорил Ленин, — а до съезда я никому не позволю вносить раскол в наши ряды. Никаких раздоров не должно быть в нынешних неимовегно тгудных условиях, когда мелкобугжуазная стихия пытается схватить нас за горло. Наши могущественнейшие и сильнейшие враги повторяют и развивают стоустую и тысячеустую молву: у большевиков драка за власть, значит, коммунисты ослабели! Знамение вгемени: сегодня никто — ни эсеры, ни меньшевики, ни белогвагдейцы, — никто пготив власти габочих, пготив Советов не выступает. Только одно — пожалуйста, без коммунистов! У всех у них пагтия — поперёк глотки! Политический вывод из совгеменного момента — сплочение, единство партии! Мы не погибнем, если не станем бояться говорить о своих слабостях и не научимся пгеодолевать свои слабости. Мы идём пегвыми. Дороги нехожены. Самое главное — не ошибиться, вегно определить пути, методы, средства достижения цели. Никто в мире не сможет скомпрометировать коммунистов, если сами коммунисты не скомпрометируют себя. Никто в мире не сможет помешать победе коммунистов, если сами коммунисты не помешают ей. Мы нашли вегную дорогу! Не сворачивать! Не сворачивать! Так победим!
После заседания в кабинете Ленина остались Сталин и Дзержинский. Ильич расхаживал взад и вперёд, заложив большие пальцы в вырезы жилета.
— Положение архисложное, — отрывисто говорил он. — Проститутка Тгоцкий меня не успокоил. Чёрта лысого он оздоровил фронт! А кто нам оздоговит тыл?! Белогвардейская сволочь поднимает мятежи в Ливнах, в Черни, в Тамбове, в Мугоме, в Костроме, в Ярославле, в Рыбинске! В Москве! Мы должны сгочно дать ответ пголетариату и всему миру, кто те враги тгудящихся, которые мешают им жить и габотать!
Дзержинский оживился.
— Владимир Ильич! — заявил он, ревниво посматривая на Авинова. — Я точно знаю, что в Москве действуют агенты англо-французских империалистов.
— Так-так, — прищурился Ленин. — Подгобнее, Феликс Эдмундович.
— Ещё в июне я отправил двух латышей, — заторопился председатель ВЧК, — Яна Буйкиса и Яна Спрогиса, под фамилиями Шмидхена и Бредиса — в Петроград, чтобы те проникли в антисоветское подполье. В латышском клубе они познакомились с моряками, через которых вышли на руководителя контрреволюционной организации — морского атташе английского посольства капитана Френсиса Аллена Кроми. Кроми свёл моих «Янов» с неким сотрудником угро Константиновым — он же турецкоподданный Массино,[117] он же антиквар Георгий Бергман. Подо всеми этими личинами скрывался матёрый английский шпион Сидней Рейли…
Авинов похолодел. Спешивший оправдаться Дзержинский продолжал:
— Приехав в Москву ещё в мае, он действовал слишком нагло и самоуверенно для профессионала — буквальным образом постучался в кремлёвские ворота, заявив охране, что является эмиссаром Ллойд-Джорджа, и потребовал личной встречи с вами, Владимир Ильич. Ему удалось-таки переговорить с Бонч-Бруевичем, оставив по себе странное впечатление…
— Короче, — поморщился Ленин.
— Рейли послал моих людей в Москву с пакетом для Роберта Локкарта, — заторопился председатель ВЧК, — возглавляющего специальную британскую миссию. Локкарт проверил моих людей — и стал через них налаживать контакты с командирами латышских стрелков. Я лично проинструктировал Эдуарда Петровича Берзиня, командира Латышской особой дивизии, охраняющей Кремль, и тот встретился с Рейли на Оленьих прудах. Рейли передал ему миллион двести тысяч рублей на агитацию среди латышских стрелков…
— Цель агитации? — резко спросил Ленин. — Цель Локкарта?
— Захват Кремля, арест народных комиссаров, убийство вождей партии большевиков, свержение Советской власти! — отбарабанил главный чекист.
— Очень хогошо, Феликс Эдмундович, — протянул Ильич, — очень хогошо… Пгосто замечательно. А теперь слушайте внимательно, что я вам скажу: «дело Локкарта» не фогсировать! Нельзя спугнуть таких нужных нам врагов. Никаких контактов! Строжайше проинструктируйте своих латышей, чтобы во всём слушались своих «хозяёв»! Дают им деньги — пусть берут. Возьмём заговогщиков с поличным! Ступайте, товарищ Дзегжинский, — и спасибо.
— Служу революции! — отчеканил ФД и вышел.
В кабинете зависла тишина, только стрёкот аппаратов Юза перебивал её, доносясь из-за двери.
— Локкарта взять будэт нэсложно, — проговорил Сталин, — он — официальное лицо, но вывэрнется, гад, дипломатическим путём викрутится.
— Тут главная фигура — Рейли… — задумчиво сказал Ильич. — Этого надо бгать на месте пгеступления. Скажем, когда «турецкоподданный Массино» совегшит покушение на Свегдлова…
— И тот скончается… от инфлюэнцы! — ухмыльнулся Иосиф Виссарионович.
— Именно, именно!
— Опасно, Владимир Ильич… Рейли нэпрост, а чекисты наши — новички… Хм… Погодить бы нам с облавой на этого зверя.
Ленин подумал.
— Согласен! Но покушение пусть всё-таки совегшит! — Вождь повернулся к Авинову и сказал: — Надеюсь на вас, товарищ Югковский. Именно вам я поручаю войти в доверие к Сиднею Рейли. Пусть этот подданный короля поохотится на пгедседателя ВЦИК, а вы при нём побудьте за егеря. Бегётесь?
— Берусь, Владимир Ильич, — твёрдо ответил Кирилл.
— Доброй охоты! — пожелал ему Сталин.
Газета «Одесские новости»:
Верховный правитель Корнилов поручил генералу Щербачёву войти в сношение с французским генералом Вертело,[118] главнокомандующим союзными силами в Румынии и Трансильвании, штаб которого находится в Бухаресте. Генерал Вертело, имеющий поддержку Клемансо,[119] заявил, что 12 французских и греческих дивизий, подчинённые русскому командованию, станут гарнизонами на смену австро-германцам по Югу России, «дабы сдерживать начинавшую бушевать волну анархии».
В Одессу, как в главную базу союзников, прибудет огромное количество всякого рода военных средств, оружия, боевых огнестрельных запасов, танков, одежды, аэронавтики, продовольствия. Богатые запасы бывшего Румынского фронта и Бессарабии, равно как и таковые Малороссии, можно считать в полном распоряжении Белой армии…
Солнце уже садилось, когда Авинов спустился в «Подполье». На улице моросило, было зябко, сыро и серо, а в кабаре Кирилла сразу окутало тепло. Душновато было, как всегда. Сизая пелена дыма плавала, как прирученное домашнее облако, да такое плотное, что потолка не разглядишь.
