— Вот смотри. У нас есть большой дом с множеством комнат и тихих закутков, в котором живет много мух. Как их всех извести? Бегать за каждой с мухобойкой? Это слишком долго и не продуктивно. Умаешься, но даже половины не перебьешь.
— Но как же еще?
— Повесить в самом большом зале бумажную ленту, измазанную клеем, пахнущим чем-нибудь безумно вкусным для мух. Можно, конечно, и испражнениями, но так как лента висит в жилых помещениях, то лучше использовать для этих целей варенье. Перспективу вкусной трапезы. Или просто перспективу, надежду. Ее аромат через некоторое время достигнет всех самых дальних уголков дома, и мухи сами слетятся на эту ленту, прилипнув к ней и оказавшись в ловушке.
— Так Софья тебе нужна только в качестве такой ленты? Эм… варенья?
— Отчасти. Понимаешь, с одной стороны, она хоть и не самая умная женщина, но имеет хоть какой-никакой, а опыт государственного управления. В той глуши его должно хватит. С другой стороны, она жива и при деле. Через пару лет я дарую ей новый дворянский титул, немалый, к слову. И вот тогда к ней потянутся ходоки и письма. То есть, она станет той самой липкой лентой, которая притягивает авантюристов и негодяев разного фасона.
— И как ты их отследишь? Она ведь далеко.
— Не далеко, а обособленно. Так специально задумано. Ведь все, что к ней доставляют, контролируют голландские моряки, которые заинтересованы в дружбе со мной. Поэтому там немало моих… эм… информаторов. На каждом кораблей есть несколько наблюдателей, готовящих мне подробных отчет о каждом плавании. По дням. Не бесплатно, конечно. Кроме того, на самом Сахалине, где она теперь "царствует", есть несколько моих людей, передающих отчеты через связных.
— Оу… — удивленно покачала головой Анна.
— Да, вот так и живем. Впрочем, для Софьи это неплохой вариант. Потому что самая безобидная альтернатива — это пожизненно сесть в каком-нибудь монастыре. Не говоря уже о смертной казни или пожизненной каторги в адских условиях. Полагаю, что она через некоторое время все поймет, но дергаться не станет. Желание жить не позволит, причем не только за себя, но и за своих детей. Ведь первенца она уже родила.
— Ты оставишь их ей на воспитание?
— Зачем? Вот подрастут немного — заберу в Москву. Им нужно дать хорошее образование. Да и подальше от ее влияния убрать, чтобы годам к восемнадцати они были полностью лояльны мне.
— А Софья там до конца своей жизни и будет сидеть?
— Отнюдь. Если долго сидеть на одном месте, то хочешь-не хочешь, а обрастешь связями, совершенно не нужными при ее роли. Да и отслеживать заговорщиков так проще. Ведь одно дело, если к ней стараются подлизать, говоря глупости в угоду тщеславию, если что нужно на этом конкретном месте. И совсем другое, когда кто-то это продолжает делать независимо от должности.
— И ты к этим людям начнешь присматриваться?
— Конечно.
— А не взбунтуют?
— Ты знаешь, что я стремлюсь к тому, чтобы наказание за нарушение закона было неотвратимым вне зависимости от происхождения. Но контролировать все население не только глупо, но и не реально. Поэтому меня вполне устроит ситуация, при которой особое внимание будет уделяться моим политическим противникам.
— Какая прелесть, — с милой улыбкой Анна. — А ведь столько всяких сказок народ навыдумывал о том, почему ты Софью головы не лишил, даже несмотря на то, что бояре этого хотели.
— Конечно, они хотели! — Усмехнулся Петр. — Еще бы! Для них она очень опасный свидетель. Я ведь последние три года ее царствования тщательно за ней наблюдал. У меня есть стенограммы очень многих серьезных разговоров. Там половину бояр уже сейчас можно смело отправлять на Новую землю свинец добывать.
— Но ты это не стал обнародовать… — задумчиво произнесла Анна. — Почему?
— Потому что абсолютному большинству людей не нужна правда. И никогда не была нужна. Ведь правда, сама по себе, очень изменчива и противоречива, настолько, что у всех она своя. Из-за чего людям намного важнее, чтобы они хорошо жили, а уж правдой или хитростью — дело глубоко десятое. Хотя, конечно, красивые слова все горазды говорить про справедливость, истину и прочие умозрительные сказки. Вот скажи, обнародуй я сейчас все как есть, поддержат меня бояре?
— Вряд ли, — усмехнулась Анна. — Думаю, что бунт поднимут, даже несмотря на победы над татарами.
— Вот именно. Поэтому слона нужно кушать маленькими кусочками. Так что, я буду терпеливо ждать промахов в делах, далеких от политики, и, распутывая эти преступления, накручивать "товарищу" всю полноту ответственности. Само собой, всех одинаково топить тоже не нужно, чтобы не вызвать раздражение и панику в их нестройных рядах.
— А если догадаются? Ведь могут же, — с некоторым скепсисом спросила Анна.
— Могут. Не спорю. Но чтобы эти мысли дальше беспочвенных догадок не пошли, нужно не забывать карать и лояльных представителей аристократии. Да, бить мягче, да не всех, но наказывать. Особенно за вопиющие вещи или то, что они попались. Как говориться, воруешь — воруй, но не мешай людям делом заниматься. Причем важно не забывать трубить об этих судах и всячески их выпячивать, а наказание политических противников подавать как заурядные вещи, не требующие особого внимания.
7 мая 1692 года. Крым. Бахчисарай— Таврида, — медленно произнес Петр буквально себе под нос, наблюдая за ярко красным закатом.
— И ты завоевал ее, — приобняв его со спины промурлыкала Анна, вновь сопровождавшая царя в походе. — Мой победитель.
— Скорее не завоевал, а захватил. Всего две битвы, причем далекие от генерального сражения, и много хитрых маневров, чтобы сохранить как можно больше своих солдат и ресурсов. Так не завоевывают.
— А что, там, — махнула головой рыжая шотландка, — ее как-то иначе завоевывали?
— Ты имеешь в виду, изменил ли я будущее?
— Да, — после небольшой паузы кивнула женщина.
— Изменил и сильно. И довольно решительно. В том варианте развития истории Тавриду смогли подчинить власти царя только в конце следующего века, да не так, как я, а получив в подарок крымских татар, с которыми совершенно непонятно что было делать. Ведь поколения же выросли только на одном разбое и к честному труду совершенно не приучены. Натуральный рассадник проблем получился, а не народец.
— Погоди-ка, — ахнула Анна. — То есть, ты смог захватить Крым почти на целый век раньше?
— Можно считать, что так. Нам бы еще документы все оформить, но думаю, еще год-два и султан взвоет. А греки, армяне и евреи, что остались в этих моих владениях так и вообще довольны. По крайней мере, на мое предложение принять подданство они согласились поголовно, даже несмотря на то, что в условиях стояло изучение русского языка в десятилетний срок в обязательном порядке.
