Пока никто толком не знает, сколько нас, мы могли сколько-то времени держаться на страхе перед неизвестностью и мифической пушкой, но стоит магистру послать толкового разведчика, то блеф лопнет, как мыльный пузырь, и тогда нас уже ничего не спасет. Ребята, судя по всему, противостояли нам серьезные, а везение — дама капризная, может в какой-то момент и отвернуться.
Думаю, что пока за нас всерьез просто не брались. Сейчас, когда магистр узнал о своих потерях и понял, кто в этом виноват, он сделает все возможное, чтобы переломить ситуацию. Поэтому нужно было обязательно его опередить.
Когда начало темнеть, мы собрались ужинать. Горячую пищу готовить было по-прежнему некому, и хозяин, помявшись, опять предложил нам ржаного хлеба с квасом. Еда, бесспорно, была национальная, любимая патриотами, но без привычки плохо лезла в горло. Тогда я вспомнил про запас напитков и копченостей, что были у нас в карете.
— Ефим, принеси нашу еду, — попросил я кучера. — Как я забыл, у нас же в карете два полных короба припасов!
— Я тебе помогу, — вызвался хозяин, и они спешно вышли и перенесли в избу все наши съестные припасы. Не забыли и корзину со спиртным.
— Ишь ты, какие красивые штофы! — похвалил Александр Егорович аккуратно упакованные, переложенные соломой бутылки. — Поди, крепкая водка-то?
— Водка как водка, — ответил я, больше интересуясь свиным окороком и копченым налимом. — Будет время и возможность, разопьем.
— Давненько я не выпивал, — поделился своими горестями хуторянин. — Поди, господа кажный день выпивают?
— Кто как, те, кто каждый день пьет — долго не живут.
— Ну, это если лишку выпивать, а когда по уму, то вино только на пользу.
— Где это ты видел, чтобы у нас пили по уму. У нас если пьют, то до упора! — не согласился я.
— Голубчик, это о чем вы таком спорите? — спросил сверху Истомин.
— Да вот, говорим о пьянстве.
— А никак, у вас есть что выпить?
— Есть, — не сумел соврать я.
— Это чудесно! Пришлите мне сюда бутылочку, а то я совсем озяб!
— Может быть, вас спустить вниз? — предложил я.
— Не стоит, мне лучше остаться здесь. Только пришлите мне сюда штофик водки!
Капитан остался наверху, на чердаке, и ужинал в одиночестве. Коли разговор зашел о водке, мои сотрапезники тоже заинтересовались этим напитком, но я сказал, что пить мы будем только после дела, и они, кажется, обиделись.
— Вы, господа, привыкли над народом заноситься! — ни с того, ни с сего, высказал горькую истину хуторянин.
Я думал о плане предстоящего «похода» и не сразу понял, что он имеет в виду.
Когда до меня дошло, удивился:
— Это ты к чему говоришь?
— А к тому! Один с сошкой, семеро с ложкой!
— Ну и что? Это называется разделение труда.
— А то! Думаете, простой человек чувств не имеет! Небось, сало-то с картохой любите, а сохой пахать брезгуете!
— Точно, тебе обидно, что кто-то твое сало съел! А ты, когда коров держал и работников имел, с ними доходами делился?
— Не пойму я тебя, Алексей Григорьич, ты нарочно непонятное говоришь, чтобы простого человека унизить! А у меня, между просим, тоже душа есть!
Разговор становился интересным, но совсем не ясно, о чем, то ли о политэкономии, то ли о душе. Хотя, когда еще и поговорить о душе, как не перед лицом предстоящей опасности.
— Это хорошо, что ты про душу вспомнил! Как же без души? Без нее никак нельзя! — похвалил я.
— Во! Значит народ понимаешь, а как до дела доходит — так заносишься?!
— Это когда я заносился? Когда по твоей милости пленный чуть не сбежал? — ехидно спросил я.
Лицо хозяина стало скучным и обиженным.
— Вот вы, господа, только попрекать простого человека умеете. Коли надо было, сам бы за тем покойником и следил! А ты раз-два, только командовать можешь, ты туда, ты сюда. А если у человека горе, разве войдешь в сочувствие? Вон сосед Истомин, чем лучше меня? Только, что он дворянин, а я хлебопашец, вот ему и пожалуйте, а у меня горе, так мне — шиш!
Я начал путаться в претензиях и попросил говорить яснее.
— Ты чего от меня-то хочешь?
— Ничего я не хочу! Только мне обидно. Одному хоть залейся, а другому горе размочить нечем! — плачущим голосом закричал Александр Егорыч и, с шумом отодвинув скамью, стуча сапогами, вышел из горницы.
— Чего это он? — спросил я Ефима. — Какая муха его укусила?
— Обидно, знать, стало, что им, — Ефим показал пальцем в потолок, — целый штоф не пожалели, а ему, — он указал на дверь, — даже лафитника не поднесли!
— Какой еще лафитник, мы же ночью в поместье к Моргуну идем!
— Оно, конечно, так, но по справедливости угостить нужно было. За все наши труды!
— Тебе тоже обидно?
— Про меня речь не идет, наше дело по лошадям. Хотя, если взять в разумение, то уважение каждому лестно!
— Ну и ладно. Сейчас пойди отдохни, после полуночи выступаем. Я пока займусь подготовкой.
Ефим тяжело вздохнул и встал из-за стола,
— Благодарствуйте за угощение. Только дяде Саше нужно бы поднести!
— Ну да, как сразу, так сейчас, — сказал я, и оказался неправ.
Пока я собирал в предстоящий поход нужное снаряжение, хуторянин времени даром не терял и добился-таки социальной справедливости в распределении благ. К полуночи он находился уже в таком состоянии что об его участии в экспедиции не могло быть и речи. Короб со спиртными напитками был порядком опустошен, а сам Александр Егорыч плакал пьяными слезами, каялся в своей «слабости» и в одиночестве поминал покойную жену. Несколько пустых бутылок сиротливо валялись на полу. Пришлось его оставить на хуторе в компании с таким же пьяным штабс-капитаном.
Около часа ночи мы с Ефимом оседлали трофейных лошадей, погрузили на них оружие и «инвентарь» и выехали не лесную дорогу. Мы знали только направление, в котором находилось имение Моргуна, и пустили лошадей в нужную сторону без поводьев, в надежде, что они сами найдут дорогу к своим родным конюшням.
Ночь была холодной и ясной. В небе горели яркие осенние звезды. К полуночи подморозило так, что копыта лошадей звонко цокали о затвердевшую землю. Чувство внутренней тревоги почти против воли толкало меня на эту очень рискованную авантюру. Возможно, причиной тому была обостренная интуиция. Я где-то внутри себя ощущал надвигающуюся опасность. Преодолев четыре версты, мы оказывались в непосредственной близости к соседям, и дальше продвигаться следовало, проявляя максимальную осторожность. Однако, я продолжал подстегивать и так резво бегущего коня.
— Куда летим, на пожар? — спросил, догоняя меня, Ефим. — Как бы не попасть к ним прямо в лапы!
