Оратор уже поднялся на ростры и начал речь. Клодий узнал Квинта, брата Цицерона. Вновь хлопочет за брата — теперь перед народом. Его мало кто слушал — в толпе толковали о своем.
— Ну вот, они опять за старое. Зосим, проберись-ка на ростры да столкни Квинта, чтоб не молол чепухи, — велел Клодий.
Однако выполнить приказ было не так-то легко. Едва Зосим двинулся к трибуне, как смуглый здоровяк пихнул вольноотпущенника в грудь, а второй взмахнул палкой, но Зосим пригнулся, и палка угодила стоявшему рядом зеваке в челюсть. Вмиг тога незадачливого квирита окрасилась кровью. Вокруг Зосима тут же образовалось пустое пространство — новобранцы-гладиаторы подались назад, не привычные к подобным сценам. Трусы! Они же собирались умирать на арене, а тут испугались палок и драки. Зосим выдернул меч из ножен и повернулся к нападавшим. Те отступили. Кто-то бросил Зосиму палку. Вольноотпущенник поймал ее левой рукой. Гладиаторы за его спиной сбились в кучу, не торопясь сражаться.
Клодий увидел в толпе народного трибуна Милона. Ну, как же! Стоило только Клодию стать частным лицом, как Милон принял на вооружение все методы предшественника.
— Все равно Цицерон не вернется! — крикнул Клодий.
— Посмотрим! — отвечал Милон, оглаживая складки пышной новенькой тоги.
Внешность у него была, как у греческого атлета, недаром Тит Анний выбрал себе в качестве прозвища имя борца Милона: широкие плечи, мощный торс, черные вьющиеся волосы; черты лица тоже больше схожие с греческими, нежели с римскими. Вот только рот у него был тонкогубый, изломленный ехидной усмешкой.
— А ну-ка! Проложим дорогу к рострам! — крикнул Клодий.
Он растолкал оробевших гладиаторов и встал в центре своего отряда, кто-то протянул ему короткую палку поувесистей, Зосим подался назад и очутился рядом, и они двинулись, рассекая толпу. Зеваки, что явились поглазеть, как будет унижен Клодий, тут же кинулись врассыпную. В двух или трех местах вскипели буруны стихийных драк; какой-то парень, придерживая руками клок сорванной с головы кожи, пронесся мимо Клодия. Пространство вдруг сузилось, форум стал тесен. Запах пота и чеснока, запах винного перегара, неуклюжее шевеленье тел и невозможность пробиться куда-то вперед… Куда — вперед? Да хотя бы к рострам.
Десятка три здоровяков с бритыми головами, с бычьими шеями, все в шрамах, с перекрестьями кожаных ремней на плоских животах, сомкнули строй и двинулись навстречу Клодию и его людям. Гладиаторы из опытных, те, кого называют «любимыми бойцами». Изрядно, как видно, потратились Помпей Магн с Милоном. Клодий поудобнее перехватил палку. Противники приблизились — из-под серых плащей сверкнула мутная синева стали.
Клодий тоже обнажил клинок. Зосим не подведет. Хорошо бы рядом был Полибий. Но испытанный гладиатор засел в храме Кастора и Поллукса. И ступени разобраны. Крепость, а не храм. Неужели не догадается помочь? Клодий огляделся. И тут увидел отряд, что двигался на форум со стороны улицы Аргилет. Впереди шел клиент Гай. А за ним толпой, в кожаных туниках, с палицами и мечами — башмачники. Увесистые кулаки, увесистые дубины. Вслед за башмачниками — торговцы книгами. Они спешили на помощь Клодию. Ну, Милон, поглядим, кто из нас на что способен!
Клодий ринулся в атаку. Звериными зубами клацнули мечи, кто-то взвыл от боли, кто-то захрипел, Зосим заорал от ярости, всаживая меч в плоть противника. Перед Клодием мелькнуло чье-то лицо, красное и влажное от пота, оскаленные зубы, повисшая на кончике носа мутная капля, трясущиеся от ярости синеватые бритые щеки. Клодий палкой отбил удар и тут же всадил клинок в живот краснорожему. Тот стал заваливаться на него, Клодий едва успел выдернуть меч и прикрыться телом умирающего от нового удара. Затем использовал убитого как таран — швырнул вперед, опрокинул противника и по телам обоих, как по мосту, ринулся в атаку. Меч его жалил, не убивая уже, но уродуя. А с фланга на Милоновых гладиаторов наседала коллегия с улицы Аргилет. Строй противника лопнул гнилой нитью, открылась дорога к ораторской трибуне. Здоровяк-гладиатор, нелепо прыгая на одной ноге, отступал. Бросив меч, он пытался зажать рану на бедре, но кровь била из-под пальцев струей. Кровь была повсюду — на лицах, на плащах и туниках, на мостовой. Долго придется отмывать форум.
Клодий почувствовал, как становится липкой туника на правом плече, и ощутил саднящую боль — он тоже был ранен, но, кажется, легко. Этого никто не должен видеть. Он, Клодий, — победитель. На нем может быть только чужая кровь.
Милон что-то приказал своим людям. Похоже, велел отступать.
— Эй, Тит Анний, как поживает твой друг Цицерон? — крикнул Клодий.
Народный трибун зашипел от злости, скинул тогу — под ней оказалась кольчуга — и кинулся на врага. Звон мечей, хрип в груди и вопль, похожий на всхлип. Ну как, Милон, нравится должность народного трибуна? Не языком нынче надо работать, а мечом. Вот удар, и вот еще! Отбивай! А такой? По левой руке Милона побежала алая струйка. Еще удар — отобьешь? Меч Милона, описав дугу, со звоном упал на мостовую.
— Твои доводы не убедительны! — захохотал Клодий, отирая пот с лица.
Милон рванулся, поднял меч.
— Он хочет снова драться! А ну-ка, Зосим, надавай-ка ему по заднице хорошенько, чтобы знал, что с Клодием спорить бесполезно.
Но Милон не полез вновь в драку: башмачники оказались крепкими ребятами, и народный трибун решил удалиться и увести своих людей с форума. За ним бегом припустил раб, неся в охапке новенькую белую тогу народного трибуна. Подоспевший Зосим ухватил за край, рванул на себя, раб упал, тога перепачкалась о плиты мостовой. Раб вскочил, однако тогу господина не выпустил. Несколько мгновений Зосим и Милонов слуга кружили на месте, вырывая друг у друга тогу. Наконец вольноотпущенник разжал пальцы, и раб вновь растянулся на мостовой.
Что было дальше — Клодий не видел, он повернулся к ораторской трибуне. Толпа вновь прихлынула, но для Клодия оставили свободным проход к рострам. Несколько башмачников сдерживали напиравших сзади. На миг Клодию показалось, что он вновь народный трибун. Но он был теперь только сенатором — одним из шестисот.
— Эй, квириты! — крикнул он. — Вы так полюбили Милона, что позабыли, кто дал вам бесплатный хлеб!
— А где он, твой хлеб? — тут же отозвались несколько голосов.
— С хлебом плохо, — забормотал какой-то старик с орлиным носом и впалыми щеками, норовя ухватить бывшего народного трибуна за руку. — Есть нечего. Модий[116] пшеницы выдали лишь в прошлом году. А нынче ничего не дают.
По манерам и осанке в старике с первого взгляда угадывался военный, и не из простолюдинов, но многолетняя нищета скрутила его и смяла.
Клодий остановился — идти вдруг стало некуда и незачем. Проход к рострам тут же закрылся. Сенатора окружили.
— Хозяин отпустил меня на свободу, — рассказывал тощий парень с длинными светлыми волосами, свисающими вдоль впалых щек. Его никто не слушал, но он продолжал говорить, бубнил за спиной, как номенклатор. — Заставляет работать и денег не платит — говорит, хлеб нынче бесплатный должен раздаваться. Я в списках, а ничего получить не могу. Что ж такое?
— Мне тоже хозяин не платит почти. Два асса в Календы дал, говорит, больше нет у него. Сам столовое серебро купил.
Было почти не разобрать слов — все говорили разом, каждый о своем. Только одно звучало отчетливо и на все лады: «Хлеб!» Если бы Помпей поддержал Клодия, никаких бы проблем с хлебом не было. Но Помпей припас это поручение для себя, решив, что добавит себе этим величия.
Клодий отстегнул от пояса кошелек и стал раздавать остатки армянских денег, плата за побег царевича Тиграна, — быстро же они улетели. Всем дай, дай…
Сенатор рассовывал по грязным, заскорузлым ладоням по два, по четыре асса. Счастливцам попадался целый денарий. Уж коли руки грязны — бедняки настоящие — нет у них пары квадрантов сходить в термы, помыться.
— Ты обещал эти деньги гладиаторам, если будут хорошо драться! — напомнил Зосим.
— Подумаешь, деньги! Еще найду! — беспечно откликнулся Клодий. — К тому же дерутся эти новички фекально.
Квинт Цицерон все еще стоял на рострах и что-то говорил, время от времени повышая изрядно охрипший голос. Его не слушали — все столпились вокруг Клодия. Его теребили, ему кричали наперебой.
— Я только что женился, жена ждет ребенка, — бормотал светловолосый.
Кто-то хватал Клодия за руку, кто-то — за плащ.
— А меня трижды вычеркивали из списка! — Лица кричащего Клодий не видел, сквозь толпу человек напрасно тянул к нему руку.
— Все — обман! Обманщик!
— Это Милон! Милон виноват!
Толпа все плотнее и плотнее обступала его. Уже не люди, и даже не тела, а некая студенистая тепловатая масса. Зыбь непрерывно шла по ней, и она вся дрожала — на холодном ветру, под начинавшимся дождем. Клодий не мог различить глаз, но чувствовал взгляд, упрекающий и молящий; не различал ртов, но слышал непрерывный ропот: «Хлеба!» Гладиаторов, что пришли с ним, оттеснили. Рядом был лишь Зосим. Из всей продажной толпы — один лишь верный Зосим. Ему почудилось, что он сжимает в руке вожжи, и кони рвутся, и в лицо пышет жаром. Фаэтон… Фаэтон! Почему ты не можешь удержать коней?
