— Большая честь, господин министр, — Олег поклонился, а Анна присела в каком-то подобии реверанса — светским манерам дочь петроградского рабочего никто не учил, но вышло у нее довольно изящно.
— Большая честь ждет впереди, — Паук потер подбородок. — Я приглашаю вас с нами. Отправимся в палаточный лагерь около Кукушкино, там вождь будет выступать с речью перед представителями всей страны.
В Казань привезли не только аппаратчиков, из каждой губернии прибыл вагон с «простым народом», с людьми, прошедшими отбор в местном управлении ПНР и НД, но все же не профессиональными партийцами. Их поселили к югу от города, где поставили сотни огромных палаток — Олег еще, помнится, два месяца назад воевал с министерством земельных ресурсов насчет выделенной территории.
— Хм, конечно… — сказал он. — Но наша машина…
— Забудьте о ней, — сегодня министр оставил обычную свою язвительность, и был сама любезность. — Забирайтесь, прелестная дама, места в моем лимузине хватит человек на пять.
Анна, которой сегодня досталось больше комплиментов, чем за три последних года, вспыхнула и оглянулась на мужа.
— Конечно, спасибо за приглашение, — проговорил Олег, слегка подталкивая супругу. — Поспеши, дорогая…
Штилер не обманул, в пахнувшем кофе и кожей чреве его автомобиля поместился бы экипаж тяжелого танка. Пятнадцать минут мягкой езды, и они оказались за пределами Казани, притормозили у странного, уходящего вверх сооружения, из-за которого поднималось колеблющееся багровое свечение.
— Слава народу! — донесся усиленный динамиками крик Огневского.
— Слава! Слава! — ответили ему тысячи голосов.
— Немного опоздали, — с легкой досадой заметил Штилер. — Но самое интересное впереди. Прошу за мной.
Они выбрались из машины и двинулись в сторону сооружения, оказавшегося деревянной трибуной. «Опричники», стоявшие в оцеплении, при виде министра вытянулись и отдали честь, словно перед ними появился сам Хан.
Заскрипели под ногами ступеньки, они очутились на нижнем ярусе, среди губернских вождей ПНР. Олег увидел несколько знакомых лиц, но вот на коллежского асессора с супругой никто не обратил внимания.
Все смотрели вперед, на залитое светом факелов поле.
— Смотрииите, и наслаждааайтесь, — негромко велел Штилер, крепко сжав плеч Одинцова. — Я поднимусь туда, где мне положено быть, иначе мое отсутствие могут заметить и неправильно истолковать, а как все закончится, заберу вас…
На среднем ярусе стояли министры и лидеры партии, еще выше помещался Огневский, со вскинутыми руками, бешеным взглядом и мокрым от пота лицом выглядевший языческим жрецом, готовым принести в жертву человека.
Но самое интересное происходило не среди власть предержащих, а внизу, на земле.
Поле цепочкой окружали дружинники, сжимавшие в руках факелы, позади них толпился «простой народ» — погруженная во мрак масса, тысячи жадно вытаращенных глаз и распахнутых ртов. А по полю маршировали знаменосцы с черными флагами, красиво перестраивались, одну за другой создавая фигуры… и не только фигуры!
Вот они встали так, что получились громадные цифры: один, два, четыре, ноль.
— Слава нашим предкам, разбившим захватчиков на льду Чудского озера! — воскликнул Огневский, и Олег сообразил, что им показали дату славной победы.
— Слава! Слава! — раскатилось во тьме.
— Слава князю Александру, кто первым понял, что сила Руси не на Западе, а на Востоке!
— Слава! Слава! — словно гром отдаленной грозы, угрожающе наползающий из-за горизонта рокот.
Вот-вот полыхнет молния…
Честно говоря, Олег был не очень доволен, когда министр позвал их с собой — зрелищ на сегодня хватило, они устали, хотелось вернуться домой, в тишину и покой, выпить еще рюмочку и завалиться спать.
Но сейчас он стоял, смотрел, и чувствовал, как сила водопадом струится через его тело.
Если есть на земле счастье, то вот оно — видеть, как воплощается в жизнь мечта, борьбе за которую ты отдал большую часть своей жизни, и отдашь то, что еще тебе осталось, все годы, все силы, здоровье и дыхание…
Вот он, народ, обожающий своего вождя, готовый пойти за ним.
Вот она, страна, принявшая евразийство, готовая измениться, стать другой.
Да, путь к этому моменту был тяжел, и впереди не ждут легкие победы, но это не имеет значения… они вместе, они едины, все, от последнего солдата на польской границы и оленевода в чукотской тундре, от рабочего любого из новых сибирских заводов и клерка в петроградской конторе до самого вождя и премьер-министра!
Даты и события, великое прошлое… взятие Казани Иваном Грозным, изгнание поляков из Москвы, присоединение Украины, Полтава и победа над Наполеоном, занятие Туркестана и основание Порт-Артура, все еще находящегося в руках японцев, но ненадолго, совсем ненадолго.
И напоследок — тысяча девятьсот двадцать девятый, год, когда Огневский стал премьером.
Эти четыре цифры образовали уже не знаменосцы, а дружинники с факелами, и по полю потекли настоящие реки пламени. Олегу вспомнилась «огненная ночь» в холодном марте, и костры мая тридцать первого, когда на центральных площадях крупных городов жгли книги, не соответствующие евразийскому духу, вредные, разлагающие душу сочинения романо-германцев и европеизированных предателей.
Символ начавшейся в то время унификации образования…
Мгновение полыхали среди тьмы четыре цифры, а затем ряды «опричников» смешались, чтобы образовать новую фигуру — трезубец, раскинувший острые крылья кречет, символ Борджигинов, и он же — сокол, бывший, если верить преданию, на щите Рюрика, и он же — орел, герб императорской России и дома Романовых.
Великое прошлое, что должно стать основой для еще более великого будущего!
— Слава вождю! Слава! — орали со всех сторон так, что деревянная трибуна колыхалась.
Вновь струились потоки багрового пламени, плескали на свежем ночном ветру знамена, сами похожие на ветер, на ураган, обладающий силой, что в состоянии встряхнуть земной шар.
Стояла рядом Анна, молчаливая, ошеломленная.
А Олег смотрел и смотрел, и слезы восторга наворачивались ему на глаза.
3 октября 1938 г.
Нижний Новгород
Прежде чем открыть дверцу машины, Олег несколько мгновений собирался с духом.
Покидать теплый салон не хотелось, снаружи лил дождь вперемешку со снегом, и под ногами чавкала мерзкая слякоть. Похоже, осень решила, что с нее в этом году хватит, что пора передать вахту зиме, а самой отправиться куда-нибудь сильно южнее, туда, где море, пальмы и желтый песок.
— Отвратительная погода, — проворчал Кириченко, тоже вылезая из автомобиля. — Отвратительный старик… почему у меня все время такое ощущение, что он водит нас за нос?
Последняя фраза относилась к Проферансову.
Да, заключенный номер семьдесят одна тысяча сто пятьдесят пять согласился сотрудничать с жандармами, но пользы от целого дня допросов оказалось на удивление мало. Розенкрейцер назвал кое-какие фамилии, частью совпавшие с теми, что имелись в показаниях Павлова, но все упомянутые им люди были либо мертвы, либо сменили место жительства…
Кончилось все тем, что старик попросил бумаги, карандашей и времени, чтобы «повспоминать как следует».
Придерживая шляпы, чтобы их не унесло ветром, и вжимая головы в воротники плащей, они поспешили к входу в гостиницу. Олег краем глаза заметил двоих мужчин, неспешно шагавших к «Казани» со стороны театра… гулять, в такое ненастье, когда хозяин собаку из дому не выгонит?
— И темник… как он на меня орал сегодня? Оно того не стоит, — продолжал Кириченко. — Приехать обещал… медленно работаете, ничего не двигается, того гляди будут новые взрывы… Откуда он это знает?
Этот разговор Олег слышал — тысячник стоял навытяжку, держа трубку наотлет от уха, а из черной мембраны доносился отборный мат Голубова, проявившего в этот раз весь свой темперамент… показалось, что начальник штаба ОКЖ разозлен по-настоящему, что отсутствие успеха в расследовании задевает его до глубины души.
Хотя, наверное, так и должно быть.
Хлопнула закрывшаяся за спиной дверь, и Олег с облегчением вздохнул — снег, дождь, и все прочее остались позади. Стащил шляпу, чтобы как следует отряхнуть ее, а заодно вытереть лицо… весь сырой, и головной убор не помог.
— Господин Одинцов, — позвал портье. — Прошу пардона, но вам телеграмма.
— Мне? — удивился Олег. — Хм, давайте.
Он получил прямоугольник разграфленной коричневой бумаги с обычными почтовыми пометками, и несколько мгновений тупо вглядывался в единственную строчку, пытаясь понять, то ли буквы кривые, то ли плывут перед глазами.
анна мертва тчк тромбоэмболия зпт инсульт тчк лисицын
