обратно, в первобытный коммунизм. И нахрена им, спрашивается, это всё? Неужели непонятно, что частная собственность — очень удобное и разумное установление? Опыт моей бывшей Родины наглядно показал, что все эти колхозы-совхозы-общины ни к чему хорошему не ведут. Пытаешься им тут привить прогрессивные идеи, а толку — ноль…
Сами просители даже толком не смогли объяснить, зачем им это надо.
— Нам будет удобнее. Так удобнее. Лучше вместе! — все, что они могли мне сказать. Конечно, нам мешал языковой барьер, но главная проблема — я не очень-то знал условия жизни людей в Керкироне. Их объяснения были просто непонятны.
Надо же. Мы с таким трудом внедрили среди поселян понятие собственности. Огородили огромные площади полей и пастбищ. Отряды рабов с дубинками охраняют посевы от потравы, а готовые к жатве поля — от хищений и поджогов. И вот — они хотят, чтобы все было общее! Идиоты.
Тем не менее, послушав почтительные просьбы жрецов, я решил отправиться на осмотр полей и ферм в районе Керкирона.
Сборы заняли некоторое время, и на следующий день мне подали «колесницу» (на самом деле — обычную арбу), выкрашенную белой известью и украшенную золотом и медью. Два белых вола были впряжены в нее, и мы неспешно, со скрипом, тронулись к Керкирону.
Дорогой я подумал о том, что в Керкирон было бы удобнее добираться по реке, и спросил сопровождающих, почему не используется водный путь. Но, подъехав ближе к берегу, стало очевидно, что плыть по реке вверх по течению — не лучшая идея. Берег был очень извилистый, местами топкий, а река у берегов была чересчур мелкой — где по пояс, где по колено. Можно было бы запрячь волов или рабов и тащить плот (или лодку) вверх по течению, но скорости бы это не прибавило, а вот путь, из-за извилистого берега, удлинился бы многократно.
Тем не менее, мысль использовать водяной путь запала мне в мозг. Явно что-то можно из этого извлечь, надо только подумать.
Осматривая окрестности с высоты своей нарядной арбы, я не мог не отметить, как все изменилось вокруг. На берегах появилось множество поселений — как только одно скрывалось из виду, на горизонте начинало маячить следующее. Стада быков и овец то и дело перекрывали путь. По реке скользили легкие лодки рыбаков, а пару раз мы видели торговые баржи и плоты.
— Торговцы с верховий Станубиса не утруждают себя постройкой кораблей. Они сколачивают плоты, грузят на них товар и сплавляют все это в Адажион. Там продают и товар, и древесину с плотов, и налегке возвращаются к себе — пояснял мне молодой жрец, один из сопровождавших меня в походе.
— А что они привозят?
— Шкуры, шерсть, камень для поделок, корни орроа, краситель, добываемый в горах — много всего!
Ладно. Варалан с ними, с торговцами. Мне больше хочется понять причины столь странной просьбы керкирских исаваров. Осматривая дорогой поля и фермы, выслушивая пояснения, как происходят сельхозработы, я пока нисколько не приблизился к пониманию их афронта.
— Так все же — что там с этими исаварами? Почему они не хотят владеть землей по отдельности?
— Вот посмотрите, ваше святейшество, на эти поля! Видите, они затапливаются рекой по-разному?
Действительно, поля не являются ровной, как стол поверхностью — где-то они выше, где-то — ниже.
— После того, как вода начинает спадать, — продолжил атур, — более высокие участки появляются из-под воды быстрее и быстрее же подсыхают; более низменные задерживают на себе воду дольше. Получается выгодно сначала всем вместе обрабатывать более высокие поля, а пока их пашут и сеют, более низкие поля постепенно подсыхают и становятся пригодны для обработки. Если поля все разделены, то у одного поселянина-земледельца поле высокое, и он обработает его ранней весной и потом просто ждет; его сосед с низким полем, наоборот, ждет, пока вода впитается в почву, и вынужденно бездельничает ранней весной. К тому же, бывает, что в жаркое лето высокие поля дают мало урожая; наоборот, если лето прохладное и с дождями, низкие поля могут дать меньше урожай, чем высокие — объяснил молодой жрец.
Ну что же, дело проясняется. Получается, обрабатывая поля вместе — сначала высокие, потом — более и более низкие, крестьяне могут в итоге засеять большую площадь земли, и получить больший урожай. Все же, я попытался спасти мою любимую частную собственность:
— Подумайте, как хорошо для поселянина иметь собственное поле! Его никто не отнимет, он передаст его детям и внукам. Если за им хорошо ухаживать — оно будет плодоносить долгие годы… Он сможет делать с ним, что захочет — разделит между детьми, или отдаст одному из них. Или, может продать поле и уехать в другие края!
Жрецы выслушали мой доводы довольно пренебрежительно.
— Если старейшины скажут отдать поле — его придется отдать, «собственность» оно у поселянина или нет. Продавать их некому — земли кругом много. Никто не будет покупать то, что можно получить бесплатно. А если много детей, то им даст наделы община — зачем делить одно маленькое поле?
Нда. В общем, не готовы они к либеральной рыночной экономике, увы. Даже незначительные преимущества, что дает общинное землевладение, оказались важнее ощутимых, но пока умозрительных выгод от правильного правового оформления землевладений. Ну да, и ладно.
В итоге, не только исавары, но и другие фары вернулись к общинному землевладению. Кстати, мои опасения насчет колхоза и связанной с ним безалаберности оказались беспочвенны — поля в начале лета разделяли по жребию, и дальше каждый поливал и собирал урожай самостоятельно. Они объединялись только для необходимых работ, тех которые реально выгодно делать вместе. Ладно, если вам так удобнее — делайте, как хотите. Похоже, не такие уж они идиоты, как я привык считать.
На следующий день мы прибыли в Керкирон. Как и столица, город стоял на берегу Станубиса на холме. Выглядел он, как хаотичное скопление глинобитных хижин, амбаров и овинов. Все строились, как хотели, никакого плана не было. Только центральная часть была выполнена как в столице — очаг города, алтарь, храм, перед храмом площадь, на которой стоят городское зернохранилище, арсенал и склад, а также «караван-сарай» — отдельный двор для торговцев из диких земель.
Первым делом я зашел в храм имени себя, и полюбовался на своего дубового истукана в венке из дубовых же листьев. Дуб тут, кстати, не растет — слишком жарко, его привозят с гор в верховьях Станубиса.
