— Хорошо прошли. Даже отлично! — Судоплатов резко повернулся и, словно вспомнив что-то, быстро вернулся к столу. Схватил тетрадь, торопливо принялся листать страницы… — Вот! — он повернул документ к Эйтингону. — Вот именно такие и испытывали. На расстоянии до сорока метров из любого, кто не залег, дуршлаг делают. А из тех, кто ближе десяти, даже ситечко. Так что еще одну копию в Опалиху послать надо. Но не целиком, а только минные страницы и схемы.
Поселок Палик, Борисовский район, БССР. 19 августа 1941 года. 14:04.
— Ну ты и жук! — Трошин отправил в рот еще одну ложку вкуснейшей, с салом, пшенной каши и, прожевав, погрозил ложкой Новикову: — Тебя за введение Центра в заблуждение не накажут?
— А где же обман-то? — удивился последний, опускаясь на лавку рядом и подвигая поближе котелок со своей порцией.
— «Информация у нас есть…» — передразнил чекиста командир отряда.
— Есть, Слава, есть, — нисколько не смущаясь, ответил тот. — Я просто не успел сказать, что переписал ее всю. Вон, видишь, даже ложку с трудом теперь держу, — и протянул правую руку к лицу Трошина.
На среднем и указательном пальцах краснели внушительные бугорки мозолей.
— Прости, Сергей, — смутился командир. — Не знал, думал, ты начальству решил немного лапши на уши повесить.
— Угу, — буркнул с набитым ртом Новиков и, проглотив, добавил: — Нашему — хрен повесишь, у них кепки с четырьмя козырьками. Кто такую вкуснотищу приготовил? Марина?
— Да, но не она одна. Вся «женская дивизия» старалась. Но о каше потом, ты лучше объясни, зачем?
— Все довольно просто — мне самому нужна вся информация. А если бы в Москву уехало все до конца, то работать было бы тяжелее. Мы же что будем делать, а?
— Ну, если ты чего-нибудь еще тишком от меня не придумал, то на коммуникациях шалить!
— Вот, а экономические выкладки помогут нам правильнее распределять усилия.
— Ты скажешь тоже…
— И скажу, чего же не сказать-то? Анализ на месте проводить тоже не помешает. Вот…
Резкий зуммер немецкого полевого телефона оборвал Новикова на полуслове.
Трошин подумал, что не зря практически сразу, как отряд пришел к озеру, он распорядился протянуть провода и поставить на постах, караулящих три основные дороги к базе, телефоны. О приезде Новикова, кстати, он узнал так поздно только потому, что вели прибывших из столицы гостей тайными тропами через болота. И Куропаткин постоянно про важность связи говорил, а самой лучшей демонстрацией его слов стал бой в Налибоках, когда эсэсовцев били. Так что по личному приказу Трошина бойцы добыли кабель, и теперь у них связь была. Конечно, не такая качественная, как у членов спецгруппы, но всяко лучше, нежели гонцов через болота посылать.
— Четырнадцатый! — бросил он в трубку.
— Товарищ Четырнадцатый, — в голосе говорившего Слава явственно слышал тревогу, — на дороге от Ельницы много немцев на мотоциклах и машинах. Встали перед мостом, но уже броды ищут.
— Много — это сколько?
— Рота точно есть. Пулеметов много. Минимум десяток.
— Точно по нашу душу?
— Точно. Артюхин полицейские эмблемы разглядел. И петлицы у них эсэсовские…
«Да, не зря я народ гонял и натаскивал на вражеские знаки, — подумал Слава. — Черт, но как же все-таки не вовремя! Половина людей ушла со взрывчаткой на запад. Под рукой едва ли сотня наберется… Ну ничего, нас тоже не на огороде нашли!»
— При попытке переправиться открывайте огонь. Но не забывайте про мины. Как понял?
— Есть открывать огонь и не забывать про мины.
— Молодец! Подмогу высылаю.
— Что случилось? — спросил Новиков.
— Немцы. Полицейский батальон. Наверное, на рацию навелись — мы много болтали, — отрывисто сообщил Трошин и громко скомандовал: — Резниченко! Гуща!
Секунду спустя хлопнула дверь и в горницу влетели ординарцы.
— Общая тревога! Комиссара сюда! 5-му взводу усилиться двумя пулеметами и немедленно выдвинуться на пятую точку! — принялся отдавать приказы Слава.
В принципе, схемы действий давно отработаны, и, положа руку на сердце, ничего внезапного или неожиданного в прибытии врагов не было. Просто сейчас возникла угроза срыва задания Центра, и именно от этого Слава нервничал.
Посыльные умчались, а командир отряда нацепил гарнитуру телефониста и принялся названивать на дальние «точки»:
— Семерка? Это Четырнадцатый. Общая тревога! — За окном словно в подтверждение его слов часто застучали по рельсу, но этот пост располагался на северном берегу озера — почти в двух километрах от основной базы, так что рассчитывать на то, что там быстро услышат сигнал, не стоило. — Усилить бдительность!
Новиков тем временем выскочил из избы, бросив на ходу, что он «на радиоузел».
— Третий, Третий! — перекинув контакты на полевом коммутаторе, вызывал другого абонента Трошин. Боец-телефонист, как назло, полчаса назад ушел проверять барахлившую линию, проложенную в Осовины, где стояла вторая рота и куда сейчас пытался дозвониться бывший майор, но пользоваться коммутатором Вячеслав умел. Да и чего тут уметь, если в сети всего четыре абонента?
«Эх, если бы линию не из кусков собирали, а из цельного кабеля…» — подумал Трошин, потом снял наушники и бросился на крыльцо.
Район озера Палик, Борисовский район, БССР. 19 августа 1941 года.
14:43.
— Унтерштурмфюрер! — к Освальду подбежал высокий тощий обершарфюрер, командовавший одним из взводов. — Мы нашли брод, но, боюсь, мотоциклы придется тащить на буксире: берега очень топкие.
— Что на той стороне?
— Пока никого не обнаружили, но надо больше людей, одним отделением там не обойтись — подлесок очень густой.
Бойке покосился на стоявшего рядом Нуттеля, командира полицейской роты:
— Ну что скажете, гауптштурмфюрер?
— Здесь решаете вы, унтерштурмфюрер. — Несмотря на то что Нуттель был старше по званию, к посланнику самого Мюллера он относился с нескрываемым пиететом. — Если время терпит, то лучше починить мост и спокойно переправиться.
То, что мост был разрушен, стало для Освальда неприятной неожиданностью — они и так с трудом продрались через заторы на шоссе, потратив почти четыре часа на преодоление несчастных шестидесяти километров, а тут снова потеря времени! Но ругаться на русские дороги, как Освальд понял за последние два месяца, — дело бессмысленное. Однако обгорелые сваи, торчавшие над спокойной водой этой безвестной речушки и засыпанные старыми углями берега, вызвали у него приступ непонятного беспокойства.
