Глава 3
— Товарищ капитан! Заключенный Манзырев по вашему приказу доставлен!
— Идите.
— Есть! — и конвоир хлопнул дверью.
— Садитесь, — кивнул на стул мне хозяин кабинета. — Слушаю вас.
Я тяжело присел на стул, нога еще побаливала, и посмотрел на него. Капитан стоял у окна и курил, выпуская дым в форточку. Я впервые увидел его так близко. Во время всех наших предыдущих встреч у меня как-то не хватало времени его рассмотреть. Тогда, на заводе, после того как, орудуя прикладами, конвой согнал остатки колонны в кучку, он к нам не подходил. Стоял, также вот курил и вполголоса что-то говорил стоящему рядом с ним лейтенанту. Да, и после этого, когда меня привели на заседание тройки, как-то вот не было ни времени, ни желания его рассматривать. Заседание… 10 минут времени, простая формальность. Сержант-секретарь зачитал показания, и я узнал о себе немало интересного. К моим многочисленным грехам добавились агитация в пользу немцев, подготовка массового побега, и как необходимый атрибут — контрреволюционная троцкистко-террористическая деятельность. Теперь и я попал под 58 статью. Закономерный итог — высшая мера социальной защиты. По-русски, стенка. По возвращению в камеру, я постучал в дверь и попросился на допрос. Терять было уже нечего, сидел я в одиночке и опасаться недоуменных вопросов (а, то и недвусмысленных действий) со стороны сокамерников уже не приходилось. Вообще, с момента так хорошо подготовленной ловушки на заводе (а, в этом я не сомневался ни на минуту, прямо как по нотам все было разыграно) я успел перекинуться едва ли парой слов с уцелевшими (за, что и получил прикладом по ноге), после чего уже неделю сижу в одиночке. Кормят, на прогулку не водят, допрос был всего два раза. Не знаю, как следователю, а мне так с самого начала было ясно, что вся история с мнимым побегом — подстава со стороны конвоя. Среди зеков у них наверняка были свои люди, да и сам маршрут был спланирован с умыслом. Стрелял естественно, конвой, кричали, скорее всего, тоже они. «ДП» стояли на заранее подготовленных позициях. Одного взгляда было достаточно, чтобы все это понять. Стрелки залегли на верхушках песчаных куч и там нас и поджидали. Следователь, однако, добросовестно валял ваньку, задавая никому не нужные вопросы. Все мои попытки сказать что-либо не по теме жестко пресекались им с помощью кулаков конвоя. Мое мнение его не интересовало абсолютно и, в конце концов, я, махнув рукой, подписал всю его писанину. Из нее явствовало, что я, совместно с другими заключенными (следовал перечень ничего не говорящих мне фамилий) организовал устойчивую группу заключенных. Нашей целью являлась организация нападения на конвой, после чего мы планировали перейти на сторону немцев. Итогом всего этого и явилось заседание тройки. Я не сомневался, что капитан и был истинным режиссером всей этой кровавой постановки.
— Итак? — прервал молчание капитан. — Вы хотели сообщить мне нечто важное?
— Да, гражданин капитан, хотел.
— Ну, так говорите. Время у вас пока есть.
И я начал говорить. Возможно, моя речь выглядела не слишком аргументированной, где-то я перескакивал с одного на другое, но в целом старался держаться обдуманной мною еще в камере линии повествования. Капитан не перебивал, молчал, изредка делая пометки на бумаге. Потом перестал, снова закурил и до самого конца моего монолога бумагу более не трогал.
— Это все?
— Нет, гражданин капитан, я еще много чего сказать могу. Только нужно специалистов привлечь, мне некоторые вещи трудно будет вам пояснить.
— Не сомневаюсь в ваших талантах рассказчика. Что-что, а говорить вы умеете. В вашем деле это хорошо описано. Читать это я и раньше читал, а вот так слышу впервые. Интересно и убедительно это у вас выходит. Я даже и сам сначала поверил было. Вас подводит незнание конкретных деталей и общей оперативной обстановки.
— Так я же и объясняю вам, что…
— Не трудитесь. Я все понял. На вашем месте я и сам постарался бы быть максимально убедительным. Другого-то выхода у вас нет. И в иное время, я бы, возможно и направил вас для вдумчивого допроса специалистами, но…
— Так, направьте! Вам же это еще и зачтется!
— Поздно, Александр Михайлович. Поздно. Железная дорога немцами перерезана, а самолет для вас никто не даст. Отправлять же с вами специальную группу у меня нет ни возможности, ни желания. Да и другие обстоятельства этому мешают, увы.
— Так вы что же, считаете, что я все вру?
— Возможно, что и не все. Какие-то вещи вы могли слышать, что-то сами домыслили, а что-то и откровенно придумали. Все, работавшие с вами ранее оперативники отмечают ваш незаурядный талант и способности. Аналитических способностей за вами ранее не замечалось, так и необходимости у вас к этому не было. А, тут ситуация для вас критическая, вот и открылись некоторые, ранее не нужные, грани вашего таланта. Интересно, не сталкивался я раньше с такими людьми, тут все больше откровенно прямолинейные типажи попадаются.
Как-то он странно выражается. Несвойственно это для обычного опера. Хотя, кто его знает, много я ТОГДАШНИХ оперов видел? Учителя у нас были из СТАРЫХ еще волкодавов, так у них и уклон был больше в другую сторону. Боевики, не опера. И про таких зубров (а это, точно не заяц!) они нам не рассказывали.
— Вам бы ко мне раньше подойти, Александр Михайлович. Может, и сработались бы мы с вами, очень даже возможно, да…
— Но, гражданин капитан, я ж вам говорил, что…
— Не считайте меня глухим! Склерозом я тоже не страдаю еще. Идите. Я подумаю над вашим рассказом.
Конвоир вывел меня из кабинета, и мы отправились обратным путем — в камеру. Шагая по коридору, я еще и еще раз прокручивал в памяти нашу с капитаном беседу. Где я допустил ляп? Ведь до какого-то момента он меня слушал внимательно, а потом? Что же я сказал? Или чего я НЕ сказал?
Прошел еще день. Канонада, ранее звучавшая фоновым шумом, усилилась. Стекла в окнах стали дребезжать. Судя по поведению охраны, они это тоже слышали и это их не радовало. Еще день… звуки боя слышались уже совсем недалеко, а от капитана не было никаких вестей. Я снова попросился на допрос, охранник, молча, выслушал меня и ничего не ответил. Уже смеркалось, когда в коридоре затопали шаги нескольких человек. Ну, наконец-то, а я уж думал, забыли про меня совсем. Лязгнул засов.
— Манзырев?
— Александр Михайлович! 1890 года рождения. Статья…
— На выход! Вещей не брать!
А, какие у меня вещи, окромя ложки и шапки? Ложка за голенищем, шапка на голове. По узкой лестнице мы спустились во внутренний двор. Там, в углу двора, я увидел несколько знакомых лиц. «Крест», надо же! Я думал его еще на заводе убили, не видел я его в толпе уцелевших. А, вон еще одна знакомая рожа, еще один… так, здесь выходит всех уцелевших собрали, зачем? Неужто этап, куда? Раньше не могли что ли, тут уже чуть не уличные бои идут, еще по дороге завалят и все.
