В паре метров перед ним стояла бревенчатая стена, на которой висело несколько костюмов. Обычная полевая хэбэшка, зимний комплект из ватных штанов и куртки с меховым воротником, кальсоны и белая нижняя рубаха, и здесь же почему-то — немецкая форма времен Второй мировой войны.
Андрей чертыхнулся. Ему показалось, что сон все еще не закончился и если чуть-чуть подождать, то разум окончательно прояснится и перенесет его в мир реальности. Однако минута проходила за минутой, а стена впереди продолжала оставаться бревенчатой, потолок был единой светящейся панелью, постель — по виду грубо сколоченный топчан, на ощупь — нечто мягкое, как поролон. Окон в помещении не имелось вовсе, дверей тоже. Земляной пол излучал нежное приятное тепло.
— Вот черт! — Сидеть надоело, поэтому Матях поднялся, натянул кальсоны с рубахой, поверх надел хэбэшку без знаков различия. Подпоясался ремнем. Вся остальная одежда мгновенно исчезла, а вместе с ней и сама стена. Перед сержантом открылась обширная залитая белым светом комната с круглым столом посередине. Здесь находились его ребята, давешний лейтенант, а также несколько чудиков, одетых под немцев.
— Слава Богу, живы! — Не удержавшись, Андрей подбежал к подчиненным, сгреб сразу обоих мордвинов. Потом, отдельно, обнял Колю Харитонова. — Целы, значит? Ну, тогда все хорошо. Мы где находимся? Что это за ванна была? Меня что, ранили?
— Хрен тут чего разберешь, командир, — пожал плечами Смирнов. — Мы с Витей сами только вчера проснулись. Потом эти фрицы появились, потом Харитон, лейтенант. Ну, и вы тоже. Кормят вроде нормально. Но пока ничего не объясняют. В Москве мы, наверное. Где еще такие устройства быть могут?
— Внимание! — Свет мигнул и зажегся снова. — Подойдите к столу и приступите к трапезе. Вы получите полностью сбалансированную пищу.
— Вот, — кивнул Смирнов. — Роботы одни и компьютеры. Точно, Москва. Не в Японию же нас занесло?
— Kommt zu den Tisch und beginnt zu essen. Hier bekommt ihr vollstandig ausgeglichene Ernahrung, — повторил голос на немецком языке. Правда, на этот раз свет не мигал.
— Сейчас какой-нибудь слизью накормят, из витаминов и протеина, — предположил Харитонов, но ошибся. Над поверхностью стола прокатилась дрожащая волна, словно от горячего воздуха, и на столешнице обнаружились овальные тарелки. На них парило горячее картофельное пюре, присыпанное с краю крупным зеленым горошком, а рядом — пара ровненьких толстых бифштексов.
Матях ощутил, как рот его моментально наполнился слюной, и решил отложить все вопросы на потом.
— Точно, Москва, — кивнул Новиков. — Еда как из ресторана.
— Von welchem Moskau sprechen sie immer?[2] — достаточно громко высказался один из одетых в немецкую форму солдат.
— Ich weiss nicht. Vielleieht, sind sie aus der Polizei?[3] — пожал плечами другой и прямо обратился к Матяху: — Woher komraen Sie, aus Russland?[4]
Сержант промолчал, уселся за стол, придвинул к себе тарелку и принялся торопливо наворачивать картошку и горох алюминиевой ложкой — других столовых приборов все равно не имелось. Следом расселись за столом и все остальные.
— Скажите, лейтенант, — осторожно поинтересовался Матях, — вы знаете, куда мы попали?
Офицер, разламывая ложкой бифштекс, ничего не ответил.
— А это не связано с тем, что вы у нас на заставе делали?
— А разве я что-нибудь делал?
— Вы с нами зачем пошли, товарищ лейтенант? С каких это пор в пограничный наряд стали отправлять наблюдателей из штаба? Как на заставу попали? Вертолета я не слышал.
— На машине приехал. А дальше — по ущелью пешком.
— На машине? — недоверчиво прищурился Матях. — В одиночку через всю Чечню?
— А что в этом такого? — ухмыльнулся офицер. — Я русский воин. Что мне какие-то басурмане сделать могут? Это же просто тати. Разбойники.
— Странно все это, лейтенант. И вы странный, извините за прямоту, и появились странно. И теперь еще это… — Матях развел руками.
— Успокойся, сержант. — Лейтенант оторвался от еды и повернул голову к Андрею: — Потерпи пару часов. Думаю, очень скоро все разъяснится.
— Так вы все-таки знаете, что все это значит?
— Потерпи, сержант, — повторил офицер и вернулся к еде.
Матях, вздохнув, доел мясо, запил стаканом сока, по вкусу напоминавшего абрикосовый, сладко потянулся и привычно окинул взглядом подчиненных: не пора ли давать команду «встать из-за стола»?
— Больные! — оборвал его раздумья мигнувший свет. — Вы должны вернуться в свои комнаты и лечь в постель. Вам будут введены знания тюркского и русского языков. Die Krankent Sie sollen in ihren Zimmer zurueckkehren und ins Bett gehen. Ihnen werden die Kenntnisse der turkischen und der russischen Sprachen eingefuhrt.
— Что значит «введены»? — удивленно поднял голову к потолку Харитонов. Среди солдат вермахта тоже наблюдалось некоторое недоумение.
— Ну, пока еще нас никто не калечил, а, наоборот, лечили, — поднялся из-за стола лейтенант. — Наверное, не для того, чтобы угробить по дурости. Давайте, ребята, по койкам.
Офицер первым ушел в одну из комнат — вместо прохода тотчас образовалась бревенчатая стена.
— Ладно, ребята, раз так нужно… — Матях направился к «своей» конурке, лег на непривычно мягкий топчан. Стрельнул глазами влево, вправо, ожидая, что сейчас откуда-нибудь вылезет мощный футуристический агрегат. Но вместо этого голову внезапно бросило в жар, на миг он ощутил свой разум отстраненным и даже вроде как увидел свое тело со стороны.
Сержант рывком сел, прижал пальцы к вискам, пытаясь заметить изменения в сознании. Изменений не чувствовалось, зато пришло понимание того, что они находятся явно не в Москве. «Введение» языков, исчезающие и появляющиеся стены, вырастающая из ничего еда. Вряд ли подобное возможно даже в Москве… Или уже возможно?
— Процедура окончена. Выходите в центральный зал. Die Prozedur ist beendett Kommen Sie in die Haupthalle heraus.
Стена исчезла. Матях медленными шагами вышел к столу. Со всех сторон в помещение так же неуверенно выбирались остальные обитатели странного места. Похоже, не только у сержанта развеялись последние иллюзии относительно их местонахождения.
— Сядьте, собратья. Сейчас с вами станет говорить хан замысла.
Слова прозвучали не на русском и явно не на немецком языке — но Андрей понял все. И почувствовал, что может ответить на точно таком же наречии.
«Кто-то действительно поковырялся в наших мозгах», — попытался для пробы сказать он, но вместо этого прозвучало:
— Чужак копал яму в нашей голове…
— Он оторвал память, — ответил Новиков.
— Это тюркский язык? — спросил один из немцев.
— Хватит трепаться, садитесь за стол, — предложил лейтенант. — Нам обещали показать «руководителя проекта».