Вот и не спалось. Пробегал мысленно по пачкам листов, ставших выжимкой из этого похода. Вспоминал даже те листы, которые порезал на бумажки и раздал на баки практически всем стругам эскадры. Вроде ничего не упустил. Красивая получается канонерка. И штурмовой катер мне нравится. Но начнем мы в Вавчуге не с этого.
Как и предполагал, суда потянули за собой станки — вот ими и будем заниматься. А главное, сделаем первый прототип судового двигателя, и поставим его обеспечивать энергией завод. Нужно оценить ресурс нашего будущего детища.
Двигатель мне нравился даже больше канонерки. Вот это действительно верхняя грань моих способностей. Если он еще и работать будет, как задумано — поставлю сам себе памятник, так как кроме меня никто все равно не оценит гигантский скачок, которым мы перепрыгиваем через пропасть поршневых машин, и сжимаем две сотни лет экспериментов до нескольких лет отладки «коловратной машины» Тверского. Лучше ее были только паровые турбины, но сделать судовую турбину на имеющемся уровне технологии — дело дохлое. А вот коловратную машину можно сделать даже проще, чем поршневой двигатель тройного расширения.
Запали в память эти двигатели, по той простой причине, что ими была оборудована яхта императора Николая, что само по себе говорит о многом. Вот и остановился на коловратной машине и водотрубных котлах. Причем, с котлами вопрос еще был открытый. Бродила мыслишка, о внешнем сгорании и парообразовании — но тут надо экспериментировать.
Выбил давно погасшую трубку. Поймал себя на мысли, что последнее время докурить трубку получается редко. То мысли отвлекают, то люди, то царевич. Прогресс Алексея, кстати, мне нравится даже больше судового двигателя, пожалуй, это самый значимый итог похода. Парню стало интересно жить, думать и мечтать — самое время отправлять его в море на апостоле, вместе с холмогорскими юнгами. Но это все завтра, а пока — пора спать.
Хмурое утро разбудило барабанной дробью и завыванием дудок. Обычный утренний будильник в этом походе. В очередной раз мысленно прикинул кары, которым надо подвергнуть семеновское капральство барабанщиков вместе с капральством дудочников. К дудочникам было особо много претензий, в войска надо горны вводить, а не эти писклявые трубы — а то действительно варварами смотримся, с этими завываниями. Того и гляди, всем полком улюлюкать начнут и в шкуры переоденутся. Углубил зарубку в памяти, на тему музыкального капральства для Двинского полка. Губные гармошки им выдам. Ну и барабан. Один. А если подумать, с трудом продирая глаза — не надо им барабана.
Убедившись, что с изобретением новых кар моя изобретательность выдохлась — повторяя то, что придумал еще две недели назад — вылез на палубу. Моцион.
Царящее вокруг оживление не портил мелкий дождик, зарядивший под самое утро. Солдаты суетились у костров и весело перекрикивались. Окончание похода радовало всех. Невольно заразился общим приподнятым настроением.
После отмачивания глаз ледяной Двинской водой и вояжа по кустам — благодушно простил семеновские капральства. В очередной раз. И направился на струг царевича, не сомневаясь, что найду там полуполковника, а заодно и очередной список почемучек.
Струги отваливали от берега, втягивая на свои борта причальную команду, только что столкнувшую, с кряхтением, их на воду. Команда, бывшая на борту, расходилась с кормы, куда мы перебегали для приподнимания носа, и рассаживалась по веслам. Мужики брались за весло, с таким видом — что становилось очевидно, этот день действительно будет окончанием похода, даже если впереди еще сотня миль. Надо было еще неделю назад объявить, что поход заканчивается — уже бы давно дома сидели.
Струги ходко шли по Двине, следуя ее прихотливым изгибам. Форштевень резал темную воду, напоминая пловца баттерфляем. При каждом молодецком гребке нашей отоспавшейся команды нос выныривал из буруна форштевня, после чего окунался в него обратно, разгоняя новые волны носовых усов.
Сидел на баке, наблюдая за этим зрелищем. Пока команда не подустала — было на что посмотреть. Потом станет не так интересно. Думал о таране, благо, обстановка и динамика располагала. Думал о нем уже не первый раз.
Дело все в том, что от таранного отсека канонерки отказался, предпочтя его мореходности. Теперь мучаюсь, может был и не прав, ведь миноноски, первой мировой поголовно имели тараны — вот только не помню гигантских списков таранных ударов, ими выполненных. Да и непонятно мне, какой бешенный запас прочности надо в таранную канонерку закладывать. Ведь таран, на скорости даже в 20 узлов — это не просто удар прочным носом по противнику! У меня же тяжеленные котлы внутри, не говоря про двигатели, и прочую машинерию. Есть обоснованные подозрения, что все эти внутренности посрывает с фундаментов и покрошит ими переборки, размалывая в фарш трюмную команду. Если уж так приспичит бросаться на амбразуры — то форма носа уже не принципиальна — моя канонерка и мореходным свесом форштевня борт проломит. Все равно ее после этого ремонтировать надо, так что — пусть на таран не рассчитывают. Да и вообще, что мешает подойти в упор, если захотелось ордена, и всадить в противника четыре 100 мм снаряда из двух носовых башен с 50 метров? Эффект будет не менее ошеломительным. А если учесть, что носовые обводы канонерки острые, то угол удара ядер противника, при атаке строго по траверзу, даст гарантированные рикошеты — ремонт канонерки окажется значительно меньше, чем при таране.
Снаряды кончились? Сразу расстреляю! Это как надо планировать сражение, что единственный способ поставить в сражении точку — таран!
Вспоминая воздушные тараны времен Великой Отечественной — 636 таранов из десятков тысяч воздушных боев. Верю, что может так сложиться, что таран — единственный выход. Но статистика, вещь упрямая — на более чем сотню боев — один таран. Пусть мои канонерки сначала сотню боев проведут. А то получится как с нашим воздушным ассом Ковзаном, четырежды ходившим на таран. По воспоминаниям маршала авиации Зимина, когда к ним в полк пришел молодой пилот, и сообщил, что отбился от своего полка — приняли летчика к себе. А когда он вернулся с задания с большим опозданием и сообщил, что пошел на таран — стали выяснять, как это получилось, ведь пулеметы работали, и половина боекомплекта осталась на месте. Пилот пытался замять это дело, но потом признался, что в своем полку летал на самолете связи У-2 и стрелять не умеет. И фамилия, у орла, была Ковзан. Правда, маршал, в своих мемуарах, не уточняет — как именно этот орденоносец провел еще три тарана. Но для вывода о необходимости иметь на канонерках, как и на остальном флоте, обученную команду и тактически грамотного командира — намеков достаточно. Канонерка, все же, гораздо дороже самолета. И душ, на ее борту побольше будет.
