Ашота сгубило самомнение.
Наполеон говорил Меттерниху: «Государи, рожденные на троне, не могут понять чувства, которые меня воодушевляют. Они возвращаются побежденными в свои столицы, и для них это все равно. А я солдат, мне важны честь и слава, я не могу оказаться униженным перед моим народом. Мне нужно оставаться великим, славным, возбуждающим восхищение».
Так и Ашот, родившийся на троне трикотажных королей, не боялся конкурентов. И не боялся поражения. Вот почему он заказал в одном из лондонских банков миллион фунтов стерлингов наличными, посчитав, что этого будет вполне достаточно. В обеспечение покупки на аукционе у него был с собой чек.
Ну, кто при стартовой цене в 200 тысяч фунтов стерлингов мог предположить, что сабля уйдет за миллион двести?
Именно такую сумму предложил Михаил Иванович Романов.
Но, победив, он не испытал радости победы.
Потому что прямо там, в аукционном зале, к нему подошел долларовый миллиардер в дешевом, пахнущем потом пиджаке, со съехавшим набок старомодным галстуком, и прошипел сквозь выбитые в юношеской драке зубы:
– Зря ты это сделал, Миша, зря. Отдай по добру. Можно в Москве. Можно за полтора миллиона. Можно наличными.
– Нет, – уперся Михаил Иванович. Он уже успел полюбить дивную саблю с тонким клинком фантастической крепости и львом в рукоятке, доверчиво глядящим на мир изумрудными глазами.
– Зря ты это, Миша. Ты меня знаешь. Я за ценой не постою.
Он помолчал, тяжело вздохнул и выдохнул сквозь дыру в верхней челюсти короткое, но мускулистое слово:
– Убью.
И это был третий страшный сон Михаила Ивановича Романова.
Однако действительность, особенно в России, частенько превосходит все ожидания. Сон-то оказался в руку. По иронии судьбы – именно третий сон.
Убили Михаила Ивановича в его шикарной квартире в Лялином переулке. Страшно убили. Когда в ответ на вой запертой в ванне собаки по кличке Гарсон соседи вызвали милицию, та автогеном разворотила стальную дверь и проникла в дом известного промышленника и инвестора. Опера ОУР нашли на полу гостиной бездыханное тело Романова с кинжалом дивной работы в сердце.
Из коллекции пропала лишь сабля Наполеона. Да из рукояти кинжала было выломано навершие с драгоценным камнем. Судя по слайду в альбоме, найденному операми в сейфе убитого, это был большой рубин.
Глава вторая
Палаш Бонапарта
Марфа Викторовна Петрова, урожденная Марта Вильгельмовна Бутерброден, на первый взгляд производила отталкивающее впечатление. Она была сухонькой, чуть сгорбленной старушкой с большой бородавкой на массивном носу. Очки она носила с сильнейшими диоптриями, и потому никогда нельзя было точно знать, что она думает о собеседнике. И даже вообще – думает ли она о нем хоть что-то. Она внимательно выслушивала все, что ей говорили, но при этом на лице ее не отражалось ничего. После молчаливого впитывания новой для нее информации Mapфа Викторовна уходила в свою комнату, однако можно было быть абсолютно уверенным, что все пожелания будут исполнены.
К этому надо добавить, что Марфа была рафинированной чистюлей и дом, убираемый ею каждое утро с маниакальной точностью робота, сверкал чистотой. А еще только ее слушался злобный мопс по кличке Бонапарт. А если к тому же не забывать, что Марфа замечательно готовила, причем знала редчайшие рецепты немецкой, русской, еврейской и французской кухни, то нетрудно догадаться, что хозяева в ней души не чаяли.
Утром хозяин, Иван Иванович Долгополов, после сытного и обильного завтрака (причем он, будучи самозабвенным антисемитом, почему-то предпочитал именно еврейскую кухню в исполнении Марты Викторовны) спускался на лифте с площадки второго этажа, садился в «мерседес» и уезжал в свою фирму. Его супруга, по приятному стечению обстоятельств младше мужа на тридцать лет, не отягощенная комплексами и способная годами обходиться без какой-либо работы, уезжала на белом «вольво» к массажисту. После этого в квартире весь день царила Марфа Викторовна.
Она тщательно пылесосила все пять больших комнат и свою маленькую, без окон, переделанную из гардеробной в доме, построенном после войны военнопленными немцами. Сам факт, что дом был построен немцами, а Марта Вильгельмовна, как нетрудно догадаться, также принадлежала к этой основательной и аккуратной нации, ни о чем не говорит и к нашему сюжету отношения не имеет. Более того, кроме чистоплотности и аккуратности ничего немецкого в Марфе не было. Внешне она была типично русская старушка, одевалась во все русское, то есть произведенное на заводах и фабриках ее фактической родины. Она поддерживала тесную дружбу с экономками и гувернантками, прислугой из других квартир их элитного дома и охотно обсуждала с ними подробности жизни хозяев: кто с кем живет, а кто вообще ни с кем не живет, кто сколько получает, а кто сколько ворует, у кого и где стоит мебель и какая, какие драгоценности носят хозяйки и их дочечки и т. д.
При этом нельзя не обратить внимания на одну интересную деталь: все подруги по профессии в таких «посиделках» говорили о своих хозяевах чистую правду. Марфа же – никогда. Выдуманная жизнь ее хозяев не имела никакого отношения к реальной.
Если бы читатель, воспитанный в советскую эпоху на военно-патриотической литературе, знал некоторые подробности подлинной биографии этой, казалось бы, совсем обычной дамы, наверняка заподозрил бы ее в принадлежности к иностранной разведке, причем с гестаповским прошлым.
Увы, все проще и не столь романтично.
Марфа Петрова, урожденная Марта Бутерброден, была наводчицей.
И это мы отмечаем даже не в осуждение Марфы, а в оправдание.
В ее цепкой памяти остались высылка из Москвы в 1941 году, долгая, голодная, унизительная дорога до Иркутска, пересадка, и снова дорога до какого-то забытого Богом таежного полустанка. Потом – колючая проволока, голод, работа сукчорубом на лесоповале, голод, изнасилование вертухаями, голод, жизнь на поселении. Позже – Алма-Ата, голод, работа поварихой в рабочей столовой, потеря документов, голод, изнасилование сержантом милиции, голод, и чудо – новые документы. Потом работа прислугой у важного начальника, освоение рецептов еврейской, русской, татарской, казахской и, наконец, немецкой кухни. В зависимости от национальной принадлежности ее хозяев. И снова чудо – живший всю войну в Алма-Ате, избежавший за чудовищную взятку «трудармии» известный московский ювелир Генрих Форстер взял ее в Москву.
Потом случилось так, что в доме Форстера пропала брошь с изумрудами. Марфа знала, что ее взяла легкомысленная дочь Форстера, но ничего не сказала следователю, потому что без толку. Никто бы не поверил. И молча поехала в Сибирь за казенный счет, на привычный лесоповал. Где, правда, уже работала поварихой в столовой для комсостава колонии.
