– Иди ты, – говорит Сафронов без выраженной интонации. Из чего Филипенко делает вывод, что задел капитана до печенок.
– Я серьезно, Леша. Здесь война началась 3 июня – и нашим наступлением. Что получилось, ты знаешь. В первый месяц войны мы разгромили всю немецкую кадровую армию, захватили полутора миллиона пленных и вплотную вышли к границам самой Германии. И сейчас наши войска стоят у стен Берлина.
А там все получилось наоборот. Как в зеркале.
3 июня не было ничего. А 22 июня в 4 часа утра, без объявления войны германские регулярные войска напали на нашу страну, атаковали наши границы во многих местах и подвергли бомбардировке города: Житомир, Киев, Севастополь...
– Вот черт, – говорит Сафронов.
2005, март
– Зачем? – интересуется Айгуль.
Затем, что выбросить тебя может на высоте от минус пяти метров до полутора километров (Минус пять, это как? Под землей, что ли? – спрашивает Бисеров у Филипенко. Ага, – отвечает тот). И лучше бы сделать поправку и оказаться не под слоем грунта и не в качестве живого кирпича в стене здания, а где-нибудь под облаками. Для того и парашют.
Но Гуле сержант этого не рассказывает. Он говорит:
– Я спортсмен вообще-то.
И улыбается. Так, что Айгуль от смущения прячет глаза.
1942, февраль
– Объект «Мама» находится вот здесь, – Филипенко разворачивает карту. Карта 40-го года, а не 2005, но это уже не так важно. – Замаскирован под коллектор теплоцентрали. Смотри, Леша. Здесь мост через протоку, – он чиркает карандашом: раз и два. – Вот здесь дорога, лес, здесь жилые дома. А вот сам объект.
– Что там, на объекте «Мама»? Ты знаешь?
– Я не знаю, я предполагаю – с определенной степенью уверенности.
– Хватит вилять, Всеславыч! Что там?
– Как что? – говорит Филипенко спокойно. – Машина времени.
– Твою... – Сафронов вынужден сделать паузу, чтобы справиться с голосом. – Еще одна?
– Ну, конечно. А ты сомневался?
2005, март
Айгуль ушла гулять с Георгием, так что у сержанта есть полтора часа. Парашюты он подготовил заранее, осталось подбросать вещи в пакет и исчезнуть. Скорее всего, навсегда.
Домой еду, думает Бисеров.
Мысль почему-то не радует. Сержант проходит по комнатам, заглядывает в кроватку – словно мог что-то забыть. В кроватке лежит фиолетовый заяц с одним глазом. Здорово, боец. Жизнь-то тебя, смотрю, основательно потрепала. Поедешь со мной?
А что бы сейчас сказал Георгий? «Гу» или даже «А-гу»?
Да, дурак. Что делать.
В шкафу Бисеров находит альбомы с фотографиями, садится на пол и листает. Мелькают лица: Гуля, Гуля, какие-то незнакомые лица, Гуля. Потом, без перехода: Георгий, Георгий, Георгий.
Какого черта я делаю? – думает он, но все равно продолжает листать. Зачем мне это?
В первый момент Бисеров даже не понимает, что увидел. Машинально уходит на пару страниц вперед. Потом его будто по голове бьют. Пыльным мешком.
Он отлистывает назад. Ну, где?!
Вот.
Сержант сжимает зубы. Кажется, это уже слишком. Черно-белый снимок, но очень четкий, глубокий, таких у нас не делают. Еще не делают.
Обычное фото. На снимке пара. Девушка, несомненно, Гуля. Рядом с ней...
Сержант долго рассматривает фото, поворачивая его то так, то эдак. Бля, думает он. Нет, ну бля же, иначе не скажешь.
1942, февраль
Безопасники привозят его на «эмке», в закрытом кузове – небритого и веселого. На щеке алеет свежая царапина. Все дорогу он хохочет и травит байки. К концу путешествия он лучший друг ребят из охраны, пусть даже форма на нем без «лазоревых» петлиц. Бисеров спрыгивает, держась за борт; легко прихрамывая, идет к Филипенко.
– Товарищ старший лейтенант, по вашему прика...
Филипенко не дослушивает и стискивает Бисерова в объятиях.
– Живой?
– Так точно, товарищ лейтенант. – Бисеров улыбается. Ему кажется, что он лет двести не был дома. Здесь, в своем времени. От этого сержант немного рассеян и постоянно вертит головой. – Получили от меня посылки?
– Две уже, третью ищем. Найдем, Валя, не волнуйся. Чего хромаешь-то?
– Приземлился неудачно. Ногу подвернул. Ерунда.
В казарме его отлавливает Момалыкин. Торжественно вручает книжицу карманного размера, молча пожимает руку и уходит.
Озадаченный, сержант смотрит политруку вслед, затем открывает подарок и читает:
– Уот из дзы нэйм ов дзыс вилледж? Как называется это селение?
Бисеров думает: э? Читает дальше:
– Эвритсинг тэкен бай дзы Рэд Арми фром дзы инхэбитэнтс уил би пэйд фор. За все взятое у жителей войска Красной Армии заплатят!
Ничего себе. Это с какого языка? Сержант закрывает книжицу, смотрит на обложку. Там написано:
«Краткий русско-английский военный разговорник», Воениздат, 1942, тираж 100000 экз.
Ну, дела. Мы пока вроде даже до Англии не дошли?
Значит, дойдем.
Бисеров сует книжицу в карман и выходит.
1942, февраль
Филипенко не успевает отвернуться. В руках у сержанта фотография – не та, на который Гуля и Филипенко стоят, обнявшись. Другая. Здесь Гуля – одна. Но и этого вполне достаточно.
Старлей молчит. Что-то страшное с его лицом.
– Красивая? – спрашивает Бисеров. – Ведь правда?
– Да. Красивая. – слова идут с трудом. – Откуда у тебя это? Ах, да. Глупый вопрос.
Сержант усмехается.
– Что, хохлятина, обидно?
– Как ты сказал?
Филипенко трясет головой, словно в ушах у него вода.
– Валя, у тебя шок, – говорит старлей.
– Объект «Мама» построили вы, верно? Вторую... вернее, самую первую Машину времени. Можете не отвечать. Я не спрашиваю, такая штука. – сержант прячет фотографию в нагрудный карман. – Так кто это?
Филипенко долго молчит, прежде чем сказать:
– Это моя жена.
– Какая еще жена, товарищ лейтенант? – удивляется Бисеров. – Ничего не знаю. Уехали вы от жены, нет вас в две тыщи пятом. Я проверял.
До Филипенко, наконец, доходит.
– Убью, – говорит старлей.
– Это само собой, – легко соглашается Бисеров. – Жить мы с ней не можем, а вот убить за неё – запросто. Главное, напрягаться не надо. И не надо мне объяснять, товарищ лейтенант, что у вас было важное дело и цель жизни! У меня, блять, тоже важное. И тоже цель жизни. Можете мне поверить. А сейчас у меня цель жизни набить тебе морду, сука. Нет, не за неё. За себя.
Он расправляет плечи. Сержанта учили драться и убивать, но сейчас он не хочет никаких «уклонений от удара» и прочих «захватов на болевой». Сейчас его вполне устроит обычный бокс.
Он даже позволяет Филипенко ударить первым. Бум. Мир темнеет, уплывает вбок, возвращается. Во рту – соленый привкус крови.
Сержант выпрямляется. В голове приятно шумит. Ну, все, понеслась.
© Copyright: Шимун Врочек, 2008
