— Хороф-фый. Хороф-фый день.
— Что гронги?
— Отдыф-фают. Они уф-фтали. Слифком много…
— Я знаю, Орв, знаю. Нашим маленьким друзьям нужен отдых. Ну, не будем терять времени. Мы справимся и без них! — Бохан рассмеялся. — Уж со своими солдатами я справлюсь. Ты пойдешь со мной?
Орв опустился на корточки, неестественно вывернув колени. Бохан смотрел на помощника без восхищения, но с доброжелательностью и ждал, что тот решит.
— Много людей. Орв н-не любит много людей, — с тоской ответил мутант.
— Опять ты за свое… Ладно, оставайся. — И генерал, не оглядываясь на Орва, пошел на плац.
Нахохлившись, мутант смотрел ему в след. Потом прикрыл глаза и замер причудливой статуей. Он обманул покровителя: день вовсе не казался ему прекрасным. В контрастности солнца, скал, неба Орву чудилось недоброе: будто глубже, чем обычно, тени, будто ослепительней — свет, суше — ветер. И тянет откуда-то тленом. Орв отпустил свой разум, нащупал гронгов. «Маленькие друзья» спали чутко, в полглаза, сканируя окружающее пространство. Грядущее не нравилось даже им, лишенным разума в обыденном понимании этого слова. Орв коснулся гронгов мимолетной лаской, вернулся в свое тело. С плаца раздался дружный рев сотен глоток: солдаты Омеги приветствовали генерала Бохана.
На краю плаца генерала встретил полковник Ринг, верный соратник, боевой товарищ. Засеменил рядом, подстраиваясь под шаг Бохана:
— Мой генерал, — он всегда обращался к командующему именно так, — все на месте. Курсанты, действительные рядовые, офицерский состав… Вы будете держать речь, мой генерал?
— Да, полковник. Пришло время все объяснить бойцам, которые встанут на острие молнии нашей войны.
— Прекрасно сказано, мой генерал! — Полковник лучился счастьем и, пригнувшись, пытался заглянуть в огромные глаза генерала.
Всем в Омеге известно, что взгляд Бохана пробуждает в человеке боевой дух.
Не ответив на комплимент, отдающий лестью, генерал продолжил свой путь и замер посреди плаца, у флагштока. Сотни каблуков ударили друг о друга. Сотни ртов распахнулись, и воздух содрогнулся от ликующего:
— Здравия желаем, генерал Бохан!
— Здравствуйте, бойцы. — Он окинул взглядом строй, заглянув в лицо каждому, и завладел их вниманием. — Сегодня — великий день. Начало новой эры. Взгляните на это небо, взгляните на солнце — они приветствуют вас! Порядок и Закон — вот имена Омеги, наша жизнь посвящена служению им. Что видит светило, восходя над Пустошью? Разруху. Люди уподобились зверям, рвут на части друг друга, погружая клыки в теплую плоть врага. Люди забыли о долге, отринули цивилизацию. Лишь Омега — оплот прошлого, лишь Омега — предвестник будущего.
— Славься! — рявкнули бойцы.
Бохан выдержал паузу. Чистой радостью светились лица, обращенные к нему.
— Что видит это небо, белое от ненависти? Кровь, пролитую во имя наживы, смерть ради мимолетного удовольствия. Люди Пустоши не ведут счет времени, люди Пустоши не ведают себя самих. Правильно ли это? Так ли должно быть? Нет! Мы — слуги порядка! Мы — последний рубеж закона! Омега!
— Славься! — прокатилось над плацем.
Генерал движением руки заставил воинов замолчать и продолжил в абсолютной тишине:
— Что есть сердце зла? Где попраны все права человека, где гордость рода людского втоптана в грязь? В Москве. Очистить Пустошь — значит, очистить Москву. Вымести сор из великого города, выбить из него мразь. И мы сделаем это. Мы едины, и нас не победить. Омега нанесет удар, подобный удару молнии, и выжжет скверну жестокости. Омега прокатится по Пустоши, сметая бандитов. Вы, бойцы, пойдете на Москву! Вы принесете людям закон! Вы обновите этот мир! Закончатся войны! Из праха восстанут науки! Поднимет голову человечество! История начинается сегодня! Славься!
— Славься!!!
Рыдал от счастья, не стыдясь своих слез, полковник Ринг. И грянул гимн:
Славься, Омега, славься, твердыня!
Славься навечно, последний оплот!
Знамя твое поднимаем отныне,
Бохан великий к победе ведет!
Дрожали мужские голоса, истинным чувством полнились простые слова песни. Генерал Бохан вбирал свет преклонения, стремления к лучшей жизни. Отрадно видеть, что твои воины преданы тебе душой и телом, готовы следовать за тобой, разделить твои мечты, стать орудием, пальцами, сжавшимися в кулак.
На крыльце перед штабом Орв вынырнул из транса и болезненно сморщился, уловив отзвук единения. Он знал о плане Бохана и разумом разделял мечту генерала. Но тьма клубилась на границах сознания, вкрадывалась фальшью в голоса людей, их мысли и чувства. И Орв никак не мог понять, откуда взялась тень.
Отзвучал гимн, и к зданию штаба потянулось высшее командование, умудренные опытом офицеры. Их лица хранили отпечаток неловкости, как после вырвавшегося против воли откровения. Орв тяжело поднялся, шагнул в сторону, пропуская людей. С ним здоровались: все знали, что мутант нужен генералу. Орв улыбался в ответ. Генерал Бохан появился последним. Бледное лицо его порозовело, а огромные серебристые глаза, которых Орв побаивался, понимая их силу, казалось, светились.
Орв надеялся, что его не позовут на совещание, но Бохан махнул рукой: заходи, и мутант поплелся следом за людьми, привычно сутулясь, бормоча шепотом: «Орв уф-фтал, Орв не любит много людей, Орв не хоф-фет»…
— Прекрати, — посоветовал Бохан, — никто не верит твоей игре. А ты все изображаешь убогого.
— Орв н-не… Тяф-фело, генерал. Трудно. Фто-то давит. Фто — Орв н-не фнает.
Остановившись, Бохан заглянул ему в лицо. Мутант выдержал, не отвел глаза.
— Это твои страхи, Орв. Успокойся. Ты боишься войны? Но представь, что война — это кровопускание…
— Варварство, — буркнул Орв.
Бохан расхохотался:
— И ты еще хочешь, чтобы мы верили в мутанта-дурачка! Нет, Орв, не варварство. Единственная возможность помочь укушенному ядовитой змеей. Ты хочешь посоветовать, чтобы я приберег красноречие для своих подчиненных? Не волнуйся, сегодня моим возможностям нет предела.
— Хороф-фо… Будь оф-фторожен…
— Спасибо за заботу, друг мой и собрат.
Все стулья за огромным Т-образным столом были заняты. Когда вошел генерал, офицеры поднялись и отдали честь. Орв занял место по левую руку от Бохана. На доске за спиной генерала была пришпилена огромная, самая подробная из существующих, карта Пустоши, составленная профессионалами Омеги. Разными цветами были помечены зоны некроза, территории разных кланов, болота, озера, пути миграций мутантов.
Генерал Бохан взял со стола указку и встал перед картой. Все взгляды устремились на Бохана, Орв тоже обернулся, облокотившись на спинку стула. Совещание было фикцией: собравшиеся не раз и не два видели карту и обсуждали план наступления. Лично Орв вносил поправки, касающиеся мутантов, и его слушали. Поэтому он позволил себе отключиться, не видеть и не слышать происходящее. Он обратился к своему прошлому, к жизни на просторах Пустоши — до Полигона, до Омеги, до знакомства с Боханом… Раньше, раньше, раньше.
…Шаман Орв жил наособицу, но содержала его община. Община же навязала ему Гопа, ученика. Сперва Орву показалось, что Гoп, как и он сам, наделен даром нестарения, но уже спустя четверть дня Орв осознал ошибку: Гоп просто был очень молод, несмотря на бороденку и усы. Ребенок этот, только переросший юношеские прыщи, внешне мало отличался от человека. Разве что ступни у него были огромные, а кожа на пятках — дубленая. В любую погоду, по камням ли, по колючкам, Гoп прыгал босиком. Именно прыгал — ходить он не умел. В душу Орва закралось сомнение: не пыталась ли община избавиться таким образом от непереносимого юнца?
За учебу Гоп принялся со всем старанием и энтузиазмом. Правда, усидеть за книгами, свитками, справочниками он не мог, а считал, что шаман коснется его пустой головы указательным пальцем, и знания образуются сами. Орв предпочел бы дубину. Через десять дней он растерял остатки невозмутимости и всерьез подумывал скрыться от ученика в Донной пустыне. Гоп бегал и прыгал вокруг шамана Орва и тарахтел без умолку:
— Скажи, учитель, а если представить, что Солнце вращается вокруг Земли? Скажи, учитель, а если представить, что мужчина может зачать от мужчины и размножиться? Скажи, учитель, а если бы у нас было по четыре ноги, как бы мы выглядели?
Ответы, естественно. Гопа не интересовали. Учитель, заикаясь больше обычного, пытался обратить внимание ученика на справочники, книги Древних, добытые предшественниками Орва с огромным трудом. Тщетно. Ни позабытая наука астрономия, ни медицина с биологией не трогали Гопа.
Еще через десять дней Орв понял, что не способен больше работать. Наладить контакт с недужными, когда вокруг вертится Гоп, шустрый, как речная рыба, было само по себе трудно, но шаман справился бы, если бы оставались силы. Все мысли Орва вращались вокруг одной задачи: как отвадить Гопа, не обидев общину.
