Интересно, за что Крапивин попал в немилость к Никодимову, что тот ему такие мелкие пакости творит? — подумал я. — Метит на его место? Вполне возможно. Наше посольство еще та банка с пауками. Хотя не мое это дело. Главное, что от должности комсорга благополучно откосил.
Окончательно это выяснилось через неделю, на отчетно-перевыборном собрании, когда Крапивинвыдвинул кандидатом в комсорги делопроизводителя Галину Николаевну Зинченко.
Галю до этого времени я почти не замечал. Это была такая «серая мышка», незаметно появляющаяся на работе и незаметно с нее исчезающая.
Сейчас на собрании, на ее лице мы не видели никакого энтузиазма, по поводу новой нагрузки. Зато все остальные присутствующие комсомольцы резко приободрились.
— Хорошо, что не меня, — было написано на их лицах.
Естественно, что все собрание шло по накатанной дороге. Мы дружно признали отчет комсорга Крапивина удовлетворительным, и выразили благодарность за успешную работу. А затем также единогласно выбрали новым комсоргом комсомолку Зинченко Галину Николаевну.
Поднимая руки, все в душе надеялись, что она не будет нас так давить Ленинскими зачетами, и прочей ерундой, как это делал Крапивин. И мы, приняв новые социалистические обязательства в честь двадцать пятого съезда КПСС, на этом свою комсомольскую работу сможем завершить до следующего года.
В первое воскресенье октября у меня был выходной. Мы с Анатолием Владимировичем договорились, что будем давать друг другу отгулы через воскресенье. Коменданту на это было наплевать, главное, чтобы все те, кто питался в нашей столовой, получили свои завтраки, обеды и ужины, а как мы это делаем, его не волновало. Волновали его совсем другие проблемы, но в Финляндии они были трудно разрешимы. Не то, что в Сирии, или Иране, где такой же комендант посольства ухитрился продать на сторону все унитазы для строящегося здания дипмиссии. Эту историю рассказал мне еще Петрович.
Здесь в законопослушной стране с этим делом было намного сложней. Хотя я не сомневался, что наш Корней Несторович чем-нибудь да промышляет.
Ритта все же позвонила второй раз и посетовала, что я к ним не приезжаю. Намек я понял и в первый свой выходной за месяц решил съездить к ней в гости, не забыв, конечно, поставить в известность Никодимова.
Выехал рано утром, затемно. Дорога была знакомая. Машина, все свои восемь лет получавшая нормальное техобслуживание, финское масло в двигатель и приличную резину, почти бесшумно пожирала километры. Да, это не в Риттиной жучке катиться, когда Армас дышит в мою сторону перегаром.
К десяти утра я уже был на месте.
Родственники приняли меня приветливо. Ну, как приветливо? Для финнов, так очень здорово. Ритта улыбнулась и кивнула мне головой, когда открывала дверь. А Армас выглянул из кресла качалки, где он читал газеты и, приветственно махнув рукой, издал какой-то неопределенный звук, то ли кашлянул, то ли еще хуже.
До обеда я рассказывал им, как отдыхал дома, куда ездил. Между делом сообщил, что отец хотел бы получить приглашение не только на него, но и на жену. Ритте такой пассаж пришелся явно не по душе. Она тут же начала вспоминать своего деда Ярви, который в свое время обгулял чуть не половину женского населения Суоярви, небольшого городка в Карелии, где их семья жила до войны. И его правнук, то бишь мой папахен, явно пошел в него, раз завел себе вторую жену.
— Не пошлю я ему никакого вызова, — твердо заявила старушка. — Нечего сюда всяких horatsu привозить, их и без неё здесь хватает.
— Однако, у старушки характер не сахар, — подумал я. — То-то её Армас так явно побаивается.
От волнения Ритта даже порозовела, и чтобы её дальше не злить пришлось переводить разговор на другие темы.
Обед был скромный, без изысков, но я другого и не ожидал. После обеда за чашкой кофе Ритта вновь вернулась к теме моего переезда к ним, намекая, что все нажитое имущество она хотела бы оставить мне.
Тут я решил, что пришла пора поговорить о деньгах.
— Ритта, послушай, — обратился я к старушке. — Я смог привезти сюда деньги нашей семьи. Хотелось бы перевести их, или в марки, или доллары, как получится, и открыть счёт на меня в вашем банке.
Благодушное выражение вмиг ушло с лица родственницы. На меня смотрела деловая женщина. Та, что беженцем вместе с отступающей армией попала в Финляндию, не имея ни копейки денег и ни родственников. И за прошедшие годы смогла из посудомойки и подавальщицы в мелкой забегаловке стать владелицей неплохого кафе и хозяйкой большого дома. Вот только бог не дал им с Армасом детей. Видимо, голод военных лет дал себя знать
Она не спрашивала, откуда у меня такие деньги, по финским понятиям это крайне невежливо.
Пару минут молчала, видимо, думая, что ответить, а потом сообщила:
— Алекс, у меня есть кое-какие знакомства, но хотелось бы уточнить, сколько именно денег у тебя на руках.
Вместо ответа я вынул из карманов пять пачек сторублевок и положил на стол.
Ритта сняла резинку с одной пачки и задумчиво повертела в руках одну банкноту.
— Интересно, вроде бы до войны в России были другие деньги, Это ведь Ленин на банкноте изображен? — задумчиво спросила она.
Я подтвердил.
— Да, бабушка, такие купюры у нас начали выпускать с 1961 года, а ты, значит, еще довоенные помнишь.
— Почему бы и нет, — улыбнулась та. — Мне в сорок первом году уже тридцать четыре года исполнилось, я сучкорубом в леспромхозе работала.
Я неверящим взглядом смотрел на сухую фигурку бабули. Неужели она могла обрубать сучки тяжелым топором?
— Что не верится? — улыбнулась она. — Я в молодости сильная была, не то, что сейчас. Правда, Армас?
Толстяк, внимательно разглядывающий деньги, сразу подтвердил.
— Да Ритта очень сильная была и красивая.
Он встал и вышел из кухни и скоро пришел назад с толстым альбомом. На его первой странице была вставлена в рамку их свадебная фотография. Ритта в свадебном платье действительно оказалась довольно крупной женщиной, правда, красивой ее мог назвать только, тогда ещё стройный Армас, стоявший рядом с ней с глуповатым видом.
Как-то незаметно тема моих денежных средств ушла на второй план, перейдя в рассматривание семейного альбома. Видимо, до Ритты еще не дошло, сколько марок можно получить за мои пятьдесят тысяч рублей, если обменять их с умом.
К счастью, в толстом альбоме фотографий имелось немного. У Ритты фотографий родных почти не было. Только фото матери и пресловутого деда Ярви, на которого, действительно, очень был похож мой отец. У Армаса фотографий имелось больше, но в основном родителей и брата с женой.
Покончив с альбомом, мы вновь вернулись к моим деньгам.
Ритта, аккуратно сложила разлетевшиеся по столу купюры в пачку, перетянула её резинкой и спросила.
— Алекс, ты оставишь у меня эти деньги, или заберёшь с собой?
Думал я недолго. Дома у меня оставалось сто шестьдесят пять тысяч рублей. И даже если с Риттой что-то произойдет и деньги пропадут, ничего страшного не случится. Как деньги пришли, так и ушли.
— Бабушка, конечно, оставлю. Если что-то у тебя получится сделать, просто позвони и попроси приехать в гости, по телефону ничего говорить не надо.
— Я понимаю, — с серьёзным видом ответила Ритта. — мы знаем, что за вами следит Кагебе, у нас в газетах постоянно об этом пишут. До того, как я тебя нашла, мне это было читать неинтересно, а сейчас всё читаю, что пишут о Советском Союзе. Вот собираюсь на могилу родителей съездить, мне говорили, что сейчас это можно сделать. Хочется побывать в местах, где молодость прошла, пока ещё жива. Глава 4
Вечером в сторону Хельсинки я возвращался с чувством исполненного долга.
Что не говори, а деньги, спрятанные в машине, меня изрядно напрягали.
Странно было испытывать облегчение, расставшись с суммой, на которую сейчас можно было купить десять двухкомнатных квартир. Притом отдал я эту сумму просто в руки дальней родственницы, без всяких расписок и прочих ухищрений. Но я уже решил, будь, что будет. Если что, как пришли, так и ушли. Плакать не буду.
