Мне было «ясно, как божий день», что бояре с монастырями априори желают полностью вывести свои вотчины из — под княжеской юрисдикции, получить большую самостоятельность во всех своих делах. Это вступало в противоречие с интересами центральной власти, олицетворённой в моём лице.
Проводя реформы, раздробляющие бояр и ставящие их в определённые законом рамки, я рассчитывал встретить серьёзное сопротивление, но его не было. Большинство дружинников (теперь ратьеров и пехотных командиров) и все прочие слои общества (купцы, ремесленники, посадские люди, горожане — мещане) эти нововведения очень даже устраивали. Молчание же большинства бояр и иерархов церкви объяснялось просто — они боялись и не решались вступать со мной в открытую конфронтацию. И церковь и бояре страстно желали заполучить большую политическую и экономическую самостоятельность, что могло привести, и приводило к открытому сепаратизму. Но сейчас авторитет смоленского государя и его войск был высок как никогда прежде.
Своим приближённым «служивым боярам» я прямо заявлял, что своими законами, ограничивающими и ставящими в рамки боярские вольности, я, прежде всего, желаю уничтожить всё ещё теплящиеся угольки боярской крамолы.
— Бороться с боярскими заговорами можно или силой оружия, но тогда кровь льётся рекой, либо силой закона, сберегая людские жизни. Поэтому я предпочитаю действовать силой закона, чтобы не приходилось постоянно лить людскую кровь. С такой новой постановкой вопроса народ ещё не сталкивался, а потому закрывал рот и задумывался.
Бояре — вотчинники, бояре — купцы (так называемые «бояре думающие») и бояре — служащие в бой в первых рядах никогда не рвались, а свою личную дружину предпочитали использовать для охраны своих же усадьб, торговых караванов, надсмотрщиками над холопами и в других подобных целях, далёких от ратной службы. А от иллюзорной возможности оказывать на смоленского князя какое — либо серьёзное политическое давление они уже отказались. Во всяком случае, рьяно со своими советами и думами лезть, особенно после нескольких отповедей с моей стороны, почти перестали. Впечатлились они, конечно, не моими разглагольствованиями, а понаблюдав за действиями недавно появившейся новой силы — пехотных полков. Их, буквально до печёнок, пробирала та лёгкость, с которой новые войска сокрушили своих врагов. Тут они и сообразили, что их немногочисленные, по сравнению с полками, дружины, даже объединив усилия, противостоять государевым войскам никак не смогут. Да и на основную часть населения городов — ремесленников, ключевой силой городских ополчений Руси, бояре имели лишь опосредованное влияние, а боярские холопы — ремесленники участвовать в политической жизни княжества по определению не могли (если не брать их в расчёт в качестве ломовой силы).
Тем более что новые законы существенно улучшили правовое положение «мизинных людей» — городского большинства, открыв им широко двери, дав зримые возможности для социального роста. Тем самым, последние крохи городской оппозиции окончательно превратились в маргиналов. А абсолютное большинство населения — плюнуло и забыло о своих вечевых вольностях. Люди хорошо помнили и понимали (за что отдельное спасибо моим «тайным народным агитаторам»), что раньше у них было много вечевых, ничего не значащих и не меняющих жизнь к лучшему общегородских сходок — пустопорожних говорилен, но было мало реальных, защищённых законом прав. Теперь же стало наоборот, закон защищал простых людей и даровал им невиданные ранее права и возможности. Поэтому, вносимые мной изменения в многовековые устои русского общества вполне устраивали большинство адекватных людей. Им «лезть на рожон» не было ни смысла, ни желания.
Ещё одна сторона медали — множество бояр, прочих торговцев и даже простых ремесленников были связаны со мной многочисленными совместными коммерческими проектами. Враждовать с государём, дающим им возможность недурно подзаработать, для них вовсе не было никакого прока, наоборот, пылинки с такого предприимчивого сюзерена должны были сдувать.
Как итог — подавляющее большинство населения, вполне искренне было готово, в случае чего, стать горой на защиту своего государя, а значит и выстроенных им новых экономических, правовых формаций и всего государственного строя в целом, живым олицетворением которого и являлся смоленский правитель. Именно такого результата я и добивался. Без всенародной поддержки, в тягчайшие времена нарастающей день ото дня смертельной опасности, проистекающей из азиатских степей, нельзя будет рассчитывать на победу. В условиях жестоких ураганов, постоянно дующих на Русь устоять можно только при условии общественного консенсуса и сплочения, «народ и партия» должны быть едины!
Глава 2
Сегодня Параскева Брячиславна особенно переживала. Её муж Владимир обещался устроить ей прогулку по своему любимому детищу — огромному заводу! Беспрестанно чадящий дымом и издающий всевозможные шумы, он даже издали почему — то вселял в молодую смоленскую княгиню какой — то безотчётный страх и ужас.
Параскева прижавшись к князю, взяла его под руку. Владимир начал представление своего завода с осмотра механического цеха. Стоило им лишь войти в это огромное кирпичное строение, как Параскева с испугом замерла. Здесь внутри всё ходило ходуном. Над головой с шипением мельтешили какие — то змеевидные тени. Княгиня встала как вкопанная на месте, не в силах и шага ступить. Заметив выражение её лица, муж лишь улыбнулся, стал её успокаивать и уверять, что бояться здесь нечего. Но как бы ни так! Внутри цеха на Параскеву обрушились шумы, стуки и всеобщая суета от сновавших туда — сюда фигур людей, вращений зубчатых колёс, безостановочных движений шатунов. Она словно попала в Другой Мир, всё время стараясь держаться от внушающих ей страх машин подальше. Ей постоянно что — то говорил Владимир, но из — за шума она ничего не могла разобрать, к тому же, внимание её отвлекалось совсем другими вещами. Задрав голову, княгиня рассматривала движение приводных ремней, их длинные ленты сплетались на потолке в огромную паутину, каждая нить которой разматывалась без конца. От созерцания такого зрелища у неё даже слегка закружилась голова, всё словно заплясало перед глазами.
Тем временем князь подвёл её к «воздушным двигателям». Они помещались за невысокой кирпичной стенкой. Эти странные чудища издавали целую какофонию звуков — и металлические стуки и шелест приводных ремней и ещё Бог знает что! От некоторых двигателей тянулись в разные стороны глиняные трубы, проложенные прямо по плотно утрамбованному полу. Припав к её уху, князь объяснил Параскеве, что это вентиляторы, нагнетавшие воздух в горны около машин. Затем они подошли к одному такому горну, где под действием струй воздуха, шедших по трубе, в нём полыхали большие языки пламени, освещая всё вокруг ярким розоватым светом.
Затем они двинулись к «машинному парку», как князь назвал скопление дивных станков. Механические резцы этих машин разгрызали железные брусья, они перекусывали их одним ударом стальных челюстей и кусок за куском выплевывали назад. Каждая из этих машин, по словам князя, имела собственное название. Полировальная машина с чугунным маховиком и бешено крутящимся диском, снимающая закалины с деталей. По — соседству стояли сверлильные, винтовые, гвоздильные машины. Мерно постукивая блестящими от масла колесами, машины при минимальном вмешательстве приставленным к ним рабочим, спокойно и деловито нарезали резьбу на болтах и гайках.
Князь вдруг обратился к ней громко, так, чтобы расслышали и окружающие их мастера, он торжественно продекламировал.
— Здесь, на СМЗ, куётся сила и военная мощь нашего княжества!
Услышав такую похвальбу из уст князя, мастера довольно ощерились, заулыбались.
Тут к Владимиру совсем непочтительно подскочил какой — то вымазанный, не пойми в чём мастер, и они вдвоём с князем куда — то исчезли. Параскеве сразу сделалось жутко. Она почувствовала себя маленькой, хрупкой девчушкой среди этих металлических гигантов, а глухие удары страшной машины всякий раз заставляли ее вздрагивать и оборачиваться. Глаза ее уже привыкли к темноте, и в глубине цеха она различала заводских рабочих, которые налаживали прерывистый танец маховиков, когда какой — нибудь из горнов внезапно оживал, выбрасывая сверкающие огненные отсветы пламени. Но взгляд Параскевы все время невольно устремлялся к потолку. Там, под самыми балками, в глубоком, смутном мраке, пульсировала кровь машин — с шелестящим звуком скользили приводные ремни, и эта чудовищная, немая сила вливала жизнь, придавала силы всем этим многочисленным металлическим чудовищам, оживляя не только их, но и, казалось бы, весь завод целиком.
