Здравствуй, 1985-й (СИ) - Иванов Дмитрий

Бейбут сейчас чуть легче меня, хоть и одного мы роста, но в теле Штыбы опытный боец, а в теле Казаха он сам, пока, что не КМС ни разу, а второразрядник. Резкий, чертяка! Начал активно двигаться на меня, я на разворотах обхожу его с разных сторон, работая носками ног, и выдавая пока только двоечки. Бейбут мою работу вторым номером принял за неуверенность и слабость и попытался войти в близкое противостояние. Хлопс. Засаживаю ему по корпусу, и на отходе слегка по голове двоечку. Поплыл мой друг.

— Брейк! — слышу команду, но и сам не рвусь добивать пацана.

— Неплохо вас тренируют в Ростове, тебе лет сколько? — доволен тренер.

— Шестнадцать весной было.

— Ну, ты с Бейбутом, считай, одного года, ему в сентябре шестнадцать. Хочешь получить разряд? В кубке города поучаствовать? — делает «заманчивое» предложение тренер.

А он мне надо? Вот прилип же. Вообще, форму поддерживать надо — моторика при росте тела меняется, а я расту, знакомства, опять же. Но только, если не по шесть тренировок в неделю, как в прошлом теле.

— Я подумаю, я ещё и не поступил в школу, сегодня экзамен.

Идём назад, а неугомонный Бейбут болтает без умолку и про этого тренера, и про наш бой, и про то, как я сегодня вечером урою соседа сверху, и про экзамен, и про капу, которую мы сегодня сделаем. Захотелось ещё раз отработать ему по корпусу, хоть и вижу, он не со зла мне голову забивает, а по причине живости характера.

На вахте другой старичок, но до меня не докапывается, хотя пропуска ещё нет, фото надо сделать будет. Бейбут сказал, что себе сделал в гастрономе, около которого мы сегодня два раза прошли. Переодеваюсь в цивильное на зависть соседу. Джинса, кроссы-адики, рубаха с вышивкой «Техас», пожалуй, не хуже остальных выгляжу. Идём на обед. Там уже почти все сорок человек поступающих, что сегодня сдают экзамен. Девочки смотрят на меня оценивающе и, похоже, меняют обо мне своё мнение. Вечерники обедают чуть позже. Пока народу в общаге немного, второй и третий курс приедет к сентябрю, а это человек семьдесят, я полагаю. Заходит Анна Дмитриевна и говорит, во сколько идёт первая группа сдающих. На листке у двери вчерашней аудитории висят списки экзаменующихся. Насчитал семнадцать девочек и двадцать три мальчика. Я в первой группе, захожу вместе с Бейбутом. Солидная комиссия блестит сединой, орденами, а парочка стариков ещё и глазами.

«Накатили уже с утра», — опытно замечаю про себя я.

Плохо, что директора до сих пор нет, болеет бедолага. Да бог не выдаст, свинья не съест. Беру билет, готовлюсь, три источника марксизма, Манифест Коммунистической партии. Это школьная программа? Мы такое проходили? Память Толика не помнит по причине нежелания слушать подобную мутатень, а моя взрослая память не помнит по причине давности лет. Сую морду в листок соседа, там всё ровно, революционное движение на Кавказе, пару слов любой скажет. Бейбут сидит далеко от меня, что попалось ему я не знал, оказалось… декабристы! Казах выходит отвечать первым и отвечает всё с уклоном на дальнейшую судьбу участников восстания, хотя пару слов из вчерашнего семинара он вставил, и про само восстание. Назвал фамилию человека, который должен был арестовать царя, но испугался — некто капитан Якубович. Он, естественно, тоже был сидельцем в Красноярском крае. Выступление моего соседа было обречено на успех, счастливого Казаха, который и не знал ни о каких декабристах до вчерашнего вечера, и мог бы и не узнать, если бы я не дал слабину, все поздравляли. «Надо идти вслед за ним!», — понимаю я. Экзаменаторы в эйфории пока находятся.

— Что у вас, товарищ Штыба? — тихим голосом спросила немолодая уже женщина, с таким же значком участника съезда КПСС как у парнишки в вагоне-ресторане поезда.

Начинаю вымучивать всё, что вспомнил, а вспомнил я мало и все по Манифесту. Забыл, сколько там было пунктов, но кое-какие врезались в память надежно. В мою, из прошлой жизни. Консфискация земельной собственности, конфискация имущества мятежников и эмигрантов, централизация транспорта, централизация кредита через создание национального банка, и что-то вроде всеобщего бесплатного образования. Надеюсь, до остальных пунктов не дойдёт, так как рассказываю я подробно, наливая ведра воды, используя все возможные прилагательные. И точно! На последнем пункте, который я немного знал, про образование, меня прервал один из датых старичков с орденами во весь старенький пиджачок.

— А что можете сказать про три источника марксизма? — спрашивает в азарте он.

Молчу как «рыба об лед». В упор не помню про что там, но мне помогает явный собутыльник вопрошающего.

— Смелее, я вижу, вы готовы хорошо, про утопический социализм слышали? — и, видя, что я молчу, добавляет. — А классическую немецкую философию?

Во валит, гад, — с грустью думаю я. Там этих философов — как собак нерезаных!

— Ничего товарищи, у молодого человека будет возможность изучить «тезисы о Фейербахе», — помогает мне тихая старушка.

В голове щелкает, оторва из книжного Полина и её политически подкованная начальница!

— Помню я их, растерялся просто, — беру себя в руки. Делать умное лицо, не зная ничего, я умею в совершенстве.

— Да? Не уверена! — смеётся старушка. — А вы хвастунишка! Ну и что Маркс имел в виду, говоря, что «практика — критерий истины»?

Бабафффф! Ружьё, висевшее на стене, оглушительно выстрелило! В голове дословно всплыли слова марксистки — ленинистки бабы Иры из книжного магазина в Ростове-на-Дону.

— Когда Маркс говорил это, он выражал этим точку зрения относительно истины в первую очередь. С изменением содержания практики людей изменяется и их истина! То, что было истиной в пределах более узкой практики, перестаёт ею быть в практике более широкой.

Ревизор, финальная сцена. На меня смотрели как на говорящего медведя.

— Уверена была, не знаете, — бормочет старушка. — Ах, какой сильный у вас набор в этом году!

— Утопический социализм, английская политэкономия и немецкая философия, в частности, работы упомянутого Фейербаха, — добиваю экзаменаторов я.

Оба старичка даже вызвались проводить меня до выхода, а ещё, уверен, продегустировать напиток из фляжки, которая виднеется во внутреннем кармане у одного из них.

— А вот и Толя наш, — натыкаемся мы на выходе на Анну Дмитриевну и полного сил толстячка лет сорока-пятидесяти, которого я вижу в первый раз.

Глава 5

Олег Павлович, а это оказался именно он, совсем не походил на больного,

— Анатолий, ну как экзамен? — голосом заботливого родственника спросил он.

— Прекрасно разбирается в вопросах марксизма и в немецкой философии, — ответил за меня один из парочки старичков и они потрусили в сторону столовой.

— Молодец, молодец. Как там Виктор Семёнович поживает? — сказал директор.

— Отлично, новую должность занял, второй секретарь обкома Ростовской области, и, насколько я знаю, с первым, вроде, уже контакт налажен, — говорю, что знаю, я.

— Позвоню ему сегодня вечером из дома. Можно и сейчас, но четыре часа разница во времени и, наверняка, у него с утра полно дел, — также приветливо улыбаясь, говорит Палыч, и добавляет вопрос. — Как встретили, как заселился? Всё нормально, а то спросит меня Виктор Семёнович, а я и не знаю что сказать-то.

— И встретили и разместили как родного, Анна Дмитриевна даже чайник нам выделила. Да тут же рядом комната, можем зайти, сосед уже там, он первым отстрелялся.

— Вообще, чайник не положено, директор оглянулся на Аннушку, стоящую с каменным лицом. — Но в виде исключения, зная, что ты человек ответственный и пожар не организуешь, разрешим. Показывай, куда идти.

— Потушить пожар могу, а устроить — нет, за электроприборами следим, не курим с соседом, я, кстати, пожар в школе потушил, кабинет труда горел, меня и грамотой поощрили, — хвастаюсь я, переживая, чтобы сосед не успел на радостях бардак навести в комнате, только ведь прибрались.

Сосед попался на входе, с директором он уже знаком был, и удивления его визит к нам не вызвал.