головой. Крест — это, конечно, неплохо, но перспектива дальнего рейда отряда в обход Москвы, по местам, кишащим французскими фуражирами и патрулями, меня не слишком вдохновляла. Одна надежда — что Курин и павлоградцы справятся без нашей помощи.* * *
В Лопасне пришлось задержаться, хотя Ростовцев и планировал преодолеть за день не меньше половины пути и заночевать где-нибудь в окрестностях Бронниц. По сведениям, полученным Ростовцевым при штабе Кутузова, неприятельские фуражирские команды появлялись и там — однако в окрестностях городка было достаточно дворянских поместий, куда французы добраться пока не успели. Но — человек предполагает, а Бог располагает; на подъезде к Лопасне лошадь Ростовцева потеряла подкову, и нам волей-неволей пришлось сбавить темп. Остановились мы в имении Зачатьевское, принадлежавшем старинному дворянскому роду Васильчиковых; пока бегали в близлежащее село за ковалем, пока тот возился с охромевшей кобылой Ростовцева, а заодно менял побитые подковы другим лошадям — стал накрапывать дождь, быстро превратившийся в полноценный ливень. Плестись на ночь глядя по раскисшим глиняным просёлкам удовольствие ниже среднего. Мы с поручиком, оставив на попечение Прокопыча наш четвероногий транспорт, приняли приглашение хозяйки имения — поужинать, чем бог послал, переночевать, а с утречка пораньше, с первыми лучами солнца, двинуться в путь.
Наталья Петровна Васильчикова, статная, красивая дама лет сорока, из числа тех, про кого говорят «кровь с молоком», приняла нас именно так, как это представлялось мне из многочисленных книг и фильмов о «грозе двенадцатого года». Стол, ломящийся от наливок и вин из барского подвала, запечённый с яблоками поросёнок, простившийся с жизнью не больше двух часов назад, караси в сметане и какая-то дичь — то ли тетерева, то ли рябчики. Наталья Петровна вовсю расхваливала своего повара, крещёного татарина Артамошку (покойный Иван Николаевич триста пятьдесят рублей серебром за него отдал и ни разу о том не пожалел!), а я слушал, жевал и нахваливал — в те редкие моменты, когда челюсти не были заняты пережёвыванием деревенских деликатесов. А когда всё-таки отвлекался, чтобы произнести очередной витиеватый тост, посвящённый хозяйке дома, то ловил брошенные на себя довольно-таки откровенные взгляды. Что ж, дело житейское — супруг Натальи Петровны, отставной бригадир Иван Николаевич Васильчиков оставил её вдовой десять лет назад, и с тех пор она почти не покидала имения, лишь изредка выбираясь в близлежащий Серпухов. Крутить романы с кучерами и садовниками не позволяло воспитание, а естество далеко не старой женщины настойчиво требовало положенного от природы. Ох, дождусь я сюрприза сегодняшней ночью — не зря же что Наталья Петровна не раз упоминала о мягких перинах, которые она велела приготовить для дорогих гостей. В разных комнатах, что характерно — поручику во флигеле, а мне в большом барском доме, причём её собственную спальню отделяет от моей недлинный коридор.
Ростовцев, видимо, что-то такое заметил и постарался перевести разговор на сына хозяйки. Тот служил в кавалергардах, отличился в бородинском сражении и представлен, как нам с гордостью сообщила Наталья Петровна, к ордену Анны третьей степени «За храбрость». Потом стали вспоминать общих знакомых и общую же родню — нашлась и такая. Беседа неспешно текла, и под её журчание я сам не заметил, как начал клевать носом — к неудовольствию милейшей Натальи Петровны, то и дело постреливавшей в мою сторону глазами самым недвусмысленным образом.
III
— Берегитесь, мсье! Справа!
Д'Эрваль пригнулся, одновременно пытаясь натянуть на голову ментик. И вовремя — густой сноп искр, порождённый обрушившимся куском кровли, вихрем пронёсся над улицей. Лошади испуганно заржали, попятились, несмотря на то, что головы у них были предусмотрительно укутаны плащами и попонами.
Лейтенант выпрямился и принялся стряхивать с себя тлеющие искры. В нескольких местах серое сукно ментика было прожжено насквозь и бесстыдно чернело обугленными, дымящимися краями.
«…ну вот, вконец испортил! А когда они только въезжали в охваченный пожаром город, сопровождавший д'Эрваля голландец-шеволежёр толковый совет: укутаться от искры в кусок парусины от тента обозного фургона. Не согласился — показалось ущербом для чести офицерского мундира заматываться в какие-то драные тряпки. Вот и не жалуйся теперь на дырки в этом самом мундире…
За те две недели, что Д'Эрваль прослужил на новом месте, он почти не бывал в Москве. Не прошло и двух часов после того, как лейтенант доложился дежурному офицеру при штабе маршала Нея, а его уже отправили с первым поручением — сопровождать фуражирскую партию в один из подмосковных уездов. Им тогда повезло — крестьяне безропотно продавали муку, масло, сено, рыщущие по окрестностям города шайки герильясов и партии казаков и легкоконные армейские разъезды, миновали их стороной. Вернувшись в Москву с полными телегами разного добра, он застал начало пожара и долго и мучительно пробирался по охваченным огнём улицам, потеряв при этом два воза с сеном, подожжённые сыплющимися со всех сторон искрами. Тем не менее, с заданием д'Эрваль справился, о чём ему не преминул сообщить сам маршал — и тут же отправил с новой фуражирской партией. На этот раз вылазка ограничилась тремя днями и тоже обошлась без потерь, хотя провианта взяли не в пример меньше — до них в деревнях побывали фуражиры корпуса Понятовского, а после этой публики редко остаётся, чем поживиться. Зато снова обошлось без стычек с русскими герильясами — бравые уланы герцогства Варшавского крепко наподдали мужикам, и те не решились высунуться из своих чащоб и болот.
И вот — третья вылазка, закончившаяся, увы, далеко не так радужно. Отряд, к которому был прикомандирован лейтенант, угодил в засаду, не успев добраться до цели. Потеряв в схватке с казаками до трети прикрытия и почти все обозные телеги, они сумели отбиться и отступить, сохранив относительный порядок. Казаки же, обнаружив, что взятые с боя возы пусты, потеряли к французам интерес — всякому известно, что этим сынам диких степей подавай в первую очередь возможность пограбить. Недаром прусский король Фридрих Второй, немало хлебнувший лиха от казаков, говорил, что самый верный способ остановить нападение казачьей лавы — это бросить у неё на пути богатый обоз…
Так что приходилось возвращаться, несолоно хлебавши. Оставив остатки обоза возле одной из московских застав, Д'Эрваль взял в сопровождение четверых голландских шеволежёров во главе с бригадиром-фурьером из состава потрёпанного конвоя и с этим отрядом направился в сторону Кремля. Задачка эта оказалась не из лёгких. Улицы, по которым они проезжали всего два дня назад сделались неузнаваемы. В дыму и языках пламени угадывались только закопченные маковки церквей и колоколен, которых в этом варварском городе было великое множество. Кое-где пожар превратил в уголья целые кварталы; в других местах
