пробормотал он. — Что за стишок?
— Ну как же! Стишок известный… О том, как река, услышав указ государя, что воде надлежит течь сверху вниз, а не иначе, рухнула с обрыва сразу на три сажени… А про кивающие молоты? Дескать, молоты кивали-кивали, а Улькар в ответ даже и не кивнул!.. Ох, досточтимый… — судья покачал головой. — Слушай, а что, у мухи в самом деле шесть лапок?
— Вообще‑то шесть, — сказал Ар‑Шарлахи, смакуя вино по глоточку. — Но я подозреваю, что секретари государя, вместо того чтобы поймать муху и пересчитать ей конечности, опять доверились трудам премудрого Андрбы. Он, видишь ли, тоже был убеждён, что лапок у мухи всего четыре. И что овёс — выродившаяся пшеница…
— Я смотрю, ты всерьёз учился в Харве, — заметил судья. — Я вот там всё больше дрался да пьянствовал… — его тяжёлое лицо глинистого цвета помрачнело, серебристая щетина на щеках залегла грузными кольчужными складками. — Да, времена… — глухо сказал он. — А знаешь… Я ведь учился вместе с Улькаром…
— С государем?! — Ар‑Шарлахи был настолько поражён, что даже отставил чашку. — И… что? Он уже тогда?..
— Нет, — бросил судья, жёстко усмехнувшись. — Тогда он был вполне нормален, если ты имеешь в виду именно это… Более скучного собеседника свет не видывал, да и способности у него были, помнится, самые средние…
Ар‑Маура помолчал, нахмурился, задумчиво покачнул вино в своей чашке.
— До сих пор не могу понять… — признался он вдруг с горестным недоумением. — Как ему всё это удалось? Ну ладно, отречение Орейи, мятеж в Харве… Но когда сказали, что во главе заговора стоит Улькар, знаешь, я удивился. Он ведь, между нами, и храбростью‑то особой никогда не блистал… А чему ты улыбаешься?
— Так… — лукаво молвил Ар‑Шарлахи, снова беря чашку. — Забавно… Узник и судья возлежат за вином и ведут крамольные беседы…
— Брось, — сказал Ар‑Маура. — Подслушивать некому… Да и с кем мне ещё об этом поговорить, сам подумай! Не с секретарём же… — помолчал, вздохнул. — Мне иногда кажется, что в жизни своей я знал трёх разных Улькаров…
— То есть?
Судья досадливо шевельнул седеющей бровью. Надо полагать, подобные мысли не давали ему покоя уже давно.
— Сам смотри… Первый — ничем не выдающийся отпрыск древнего рода. Великовозрастный оболтус, с которым я шатался по весёлым кварталам… Второй — вождь заговорщиков, дерзкий до безумия, удачливый во всём… Ну вот как это он, например, умудрился выиграть битву при Заугаре? Убей — не пойму…
— Он впервые применил там вогнутые щиты, — напомнил Ар‑Шарлахи. — У кимирцев их тогда ещё не было…
— А откуда они вообще взялись? — перебил судья. — Он что, сам их выдумал? Ты когда-нибудь в руках держал такой щит? Бросает солнечный свет в одну точку на двадцать-тридцать шагов! Кто их ему дал? Как такое вообще можно выковать?.. Нет, как хочешь, а без колдовства здесь не обошлось…
— Нганга ондонго, — меланхолически молвил Ар‑Шарлахи, в свою очередь разливая вино в чашки.
— Что‑что?
— Заклинание, — со вздохом пояснил тот. — А может, и ругательство. Я его услышал от Левве… Он ведь изучал, если помнишь, язык туземцев. За что и был затоптан сразу после воцарения… Однако, согласно указу государя, колдовства не существует. Странно, что я напоминаю об этом судье… Да! — он оживился. — Вот я что ещё слышал! Будто вогнутые щиты скованы для Улькара кивающими молотами…
Судья недоумённо сдвинул брови:
— Ты что‑нибудь о них знаешь?
— О кивающих молотах? Да нет, ничего… Знаю только, что все их боятся, но никто не видел… Премудрый Гоен считал их просто суеверием… Но мы, по‑моему, отвлеклись… Так что там третий Улькар?
— Третий… — тяжёлое лицо досточтимого Ар‑Мауры дрогнуло и застыло в скорбной гримасе. — А третий — безумец, которому ударила в голову власть. Знаешь, когда он разрушил храм Четырёх Верблюдов и объявил себя богом, мне стало страшно… Боги не прощают тех, кто помнит их ещё людьми… Потом этот указ о собственном бессмертии… А уж когда он начал издавать законы природы…
— Нет, почему же, — деликатно возразил Ар‑Шарлахи, а в глазах у самого тушканчики плясали. — Законы природы — это мудро. Воде надлежит течь сверху вниз. Стало быть, учись у воды, как надо исполнять законы…
Судья не слушал. Лицо его было по‑прежнему угрюмо.
— Я давно уже перестал понимать, что происходит, — устало пожаловался он. — Разворачиваешь свиток с новым указом — и заранее ждёшь бунта. А бунта всё нет и нет…
Ар‑Шарлахи с любопытством взглянул на судью.
— Зачем же бунтовать? — сказал он. — Можно просто не исполнять. Или исполнять, но наполовину… Как, собственно, и делается.
— Да? Ты так полагаешь? А вот представь: придёт завтра указ, что всем подданным надлежит ходить с открытыми лицами… И что тогда?
— Н‑ну… тогда, конечно, бунт, — признал Ар‑Шарлахи. — А кстати, чем ты хуже Улькара? Стань во главе. Тот отделил Харву от Кимира, а ты отделишь Пальмовую Дорогу от Харвы.
Досточтимый Ар‑Маура смотрел на шутника с улыбкой сожаления.
— Безнадёжно… — сказал он наконец и залпом осушил чашку. — Ни ты, ни я на это не способны. Я слишком стар, а ты… — тут судья вскинул глаза и взглянул на собеседника в упор. — Ты даже сам не знаешь, как ты меня разочаровал. Когда в пустыне объявился Шарлах, я поначалу подумал: да уж не ты ли это? Тем более на тебя был донос… Смешно, конечно, об этом говорить, но я обрадовался… Обрадовался, что хоть кто‑то из нас, бывших владык, покажет этим голорылым пеший путь к морю… Жаль, что это был не ты.
— А вдруг? — возразил слегка уже захмелевший Ар‑Шарлахи. — Разбойник, он ведь, знаешь, только при луне разбойник. А днём он может на базаре финиками торговать…
Досточтимый Ар‑Маура выслушал всё это без тени улыбки, с самым печальным видом.
— Да нет, — ответил он, вздохнув. — Никакого «вдруг» здесь быть не может. Вчера ночью шайка Шарлаха была уничтожена, а сам он захвачен. Странно… Государь отрядил на это целый караван, причём потребовал, чтобы главаря взяли живым. Возможно, к вечеру его доставят сюда…
Ар‑Шарлахи лежал лицом вверх и смотрел на вырезанный в камне круг ночного, чуть тронутого серебристой пылью неба. Где‑то совсем рядом сияла за кромкой разбойничья злая луна, или, как принято говорить в Харве, полная. Мерцало, растворяясь в лунной дымке, алмазное копыто голенастого созвездия Ганеб. Верблюд, на котором предки Ар‑Шарлахи прибыли в этот мир, шествовал теперь по ночному небу над Пальмовой Дорогой.
Большая честь — потомка владыки поместили в одну из главных ям, каменный колодец, сооружённый разбойничками-прадедами для особо знатных пленников. Кверху колодец слегка сужался, так что
