император прихлопнет их, как муху. Он сокрушил могучую Персию, что уж говорить о каких-то полунищих наемниках, воюющих на облезлых верблюдах. Это же просто смешно.
Коста, будучи воином Тайного Приказа, относился ко всему происходящему крайне серьезно. Ведь и знал он куда больше, чем обычный лавочник, который годами не покидал городских стен. Он был дельцом до мозга костей, и там, где люди видели только беду, он искал возможность подзаработать немного деньжат. Или много, как получится.
Он сидел в своей любимой таверне, вдыхая ароматы готовящейся еды. Здесь было тепло, и даже жарко от множества людей, набившихся сюда. Время-то было обеденное. Огромный очаг ласкал теплом иззябшие тела, а три раба носились по залу, разнося заказы. Грубо сколоченные деревянные столы принимали тарелки, горшки и кувшины, содержимое которых проваливалось в бездонные глотки завсегдатаев. Повара стучали ножами, кроша мясо и зелень, шкворчали сковородки, где на сале пережаривалось мясо и овощи, а огромная печь выдала из своей утробы несколько пышных хлебов, сразу же наполнивших харчевню умопомрачительным запахом.
Миха сидел рядом, а его промокший от снега плащ сушился у очага, капая на стертые плиты пола талой водицей. Зима пришла и сюда. Было до того холодно, что на улице то и дело находили замерзших насмерть бродяг. И даже Золотой Рог подернулся синевато-прозрачной коркой льда, что случалось далеко не каждый год.
— Хозяин, тут неплохое дельце наклевывается…, - Миха заговорщицки понизил голос. — Получка от государя — дело, конечно хорошее, да только на хорошую жизнь в столице ее никак не хватает. Ты как, в деле?
— Никаких дел, — отрезал Коста. — Меня крокодилам скормят, если узнают. И мне это такой человек обещал, что свое слово железно держит. Ему врать вера не позволяет.
— Что? Вообще никогда не врет? — раскрыл рот Миха.
— Когда для дела нужно, то врет только так, — успокоил друга Коста. — Это для них даже грехом не считается. А так ни-ни, особенно со своими. Так что не могу я ни в какие новые дела влезать, только-только из старых выпутался.
— Жа-а-аль, — разочарованно протянул Миха. — Дело верное. Там пару сотен можно поднять, не меньше. Но мне без тебя боязно. Уж больно хорошо у тебя получается продумать все мелочи. Я не умею так.
Коста для себя уже давно все решил. Он не будет ввязываться в новые авантюры. Слишком уж страшно просыпаться, когда в комнате сидит и терпеливо ждет твоего пробуждения штатный княжеский душегуб, приносящий жертвы богине смерти.
— Что на улице слышно? — спросил Коста, с шумом прихлебывая подогретое вино с медом и корицей.
— Да ничего не слышно, — пожал плечами Михаил. — Мелочь всякая забилась в норы и не высовывается. Холодно очень. Пара сявок замерзла насмерть, теперь все тепла ждут.
— Что же они делают? — заинтересовался Коста. — Неужели опять в кости режутся?
— Конечно, — кивнул Миха. — Кто потолковей, тот в словенские куклы играет. Как их называют? Забыл… Шахматы, вот! А остальные в кости, как обычно.
— А Фока еще играет? — на лице Косты мелькнула застарелая боль.
— Само собой, — кивнул Миха. — Новичков опускает до земли. Они ему потом как собаки служат, чтобы тот долг отработать. Да только он как-то очень уж хитро договаривается с ними. Сколько ни трудись, а долг только больше становится. Он раньше по тавернам играл, да его теперь уже хорошо знают и гонят отовсюду. На одних несчастных и держится, которые недавно бродягами стали.
— Он все так же вторые кости в рукав прячет, когда жульничает? — спросил молодой купец.
— Конечно, — кивнул Миха. — Он же ничего не умеет больше.
— Руки бы сломать этой мрази, — простонал Коста, которого захлестнули давно забытые воспоминания. — Он бы у меня поиграл…
— Так я с тобой насчет него и хотел поговорить, — обрадовался Миха. — Мне верный человек шепнут, что он хорошие деньги скопил, хозяин. Его опустить — благое дело. Таким можно даже святому отцу на исповеди похвалиться. Он же сволочь, каких поискать!
— Я в деле, — решительно сказал Коста. — Рассказывай все, что знаешь!
— О как! — удивился Миха. — Чего это ты передумал? А крокодилы как же? Или Фока тебе тоже задолжал?
— Еще как задолжал! — криво усмехнулся Коста. — Видишь ли, мой отец не сразу попал в кабалу к ростовщику. Сначала он крупно проигрался в кости. И догадайся, кому?
* * *
В то же самое время. Мекка.
— Клац! — удар в челюсть был таким, что зубы Надира остались во рту лишь каким-то немыслимым чудом. За первым ударом последовал второй, потом третий, а за ним удары посыпались и вовсе без счета.
— Вот ведь упрямая скотина! Я чуть руку об него не сломал, а он еще и улыбается! — Аль-Каака посмотрел на Надира с немалым уважением и поморщился, глядя на разбитые в кровь кулаки. — Немногие устояли бы после такого на ногах. Ладно, живи, сволочь. Брат выкупил твою службу, и я отпускаю тебя с миром. Ты больше ничего не должен бану Тамим.
— Я слышал, что вы воюете в Персии. Почему вы здесь? — спросил Стефан у Халида ибн аль-Валида, который с веселым задором смотрел, как его друг выплеснул свой гнев на беглого слугу.
— Хадж, — коротко сказал Халид. — Разве ты не видишь, что наши головы обриты? Мы взяли самых резвых верблюдов и приехали сюда. Клянусь Аллахом, я вернусь так быстро, что в войске даже не заметят моего отсутствия [2].
— Видимо, это судьба, — философски произнес Стефан, глядя, как Надир сплевывает кровавую слюну. Под обоими его глазами наливались феерических размеров кровоподтеки. — В бескрайней Аравии полно места, но мой брат приехал сюда именно в тот день, когда ему суждено было получить в морду за то, что он сделал.
— Он это заслужил, — пожал плечами Халид. — Разве это не есть высшая справедливость?
— Воистину, — согласился Стефан. — Это даже удивительно.
— Ничего удивительного, — махнул рукой Халид. — Такова воля Аллаха! Он всегда воздает по заслугам. У твоего брата тоже обрита голова, именно поэтому Аль-Каака не убил его совсем.
— А куда подевалась шапка Хормуза? — вспомнил вдруг Стефан. — Я такое чудо видел только при дворе шахиншаха. Там каждый второй в такой шапке. Она же стоит немыслимых денег.
— Я подарил ее халифу, — усмехнулся Халид, — а он вернул ее мне назад. Сказал, что это не по обычаю. Одежда убитого воина принадлежит тому, кто его сразил. А шапка, как ни крути, это тоже одежда.
— И куда же ты ее дел? — жадно спросил Стефан.
— Продал, — пожал плечами Халид. — Сто тысяч персидских драхм на дороге не валяются. Кстати, а зачем вы здесь? Ты же нашел своего брата,
