антуражу: потом, сыростью и грязными телами. Пройдя дальше, свернули направо и уперлись в камеры с решетками, прямо как в обычном КПЗ. Напротив сидит еще один боец из «Истока», выражая всем своим видом одновременно и ненависть к узникам, и недовольство своей обязанностью — караулить пленников в этом клоповнике. Князев подошел к решетке и отшатнулся назад от ударившего в нос запаха, словно зашел в придорожный туалет где-то на отшибе, в котором не убирались со времен революции.
— Обалдеть? Это вы уже так постарались нагадить, или вас таким ароматом встретили? — Саша прикрыл нос рукой и подошел обратно к камере. Внутри восемь человек, кто-то лежит на голом матрасе, кто-то просто сидит на полу.
— Нет здесь никого не знаю. — Сказал подошедший Серго, полностью проигнорировав вонь. — Пойдем к другим камерам.
Во второй тоже знакомых лиц не оказалось, но пленники в ней разделились на две группы, по разным сторонам помещения.
— Ну привет, паскуда. Не ожидал тебя здесь увидеть. — Серго хищно оскалился, увидев знакомое лицо в последней камере. — Вот этот, здоровый, Авак Есаян, бывший начальник «Полночи». Мразь конченная. Во время нашего восстания, собственноручно нескольких людей застрелил, простых гражданских, кто даже не знал о бунте. Насколько я знаю, он один из самых высокопоставленных нуклиевцев во всем крае.
— О! Так у нас тут у обоих знакомые есть. Привет, Пимон! Ну что, как тебе? Сменил комфортабельную комнату в Кабардинке на железную койку? Что-то ты пошел вниз по социальной лестнице. — Князев подошел ближе, моментально забыв о запахе и злобно улыбнулся, пытаясь скрыть за сарказмом внезапно нахлынувшую злость. — Как мы поменялись ролями, да? Теперь ты взаперти, и твоя судьба зависит от нас.
— Можете делать что хотите. — Ответил Эксархидис, лежа на койке в потерянном состоянии. — Вы от нас ничего не узнаете.
— Да нам ничего и не надо. Вот думаю, что будет если вас просто отдать людям, ну тем, что в «Истоке», которые знают, кто вы на самом деле.
Пимон закрыл глаза, пытаясь справиться с головокружением и галлюцинациями, Есаян лишь молча смотрел на людей за решеткой из-под бровей.
Оставили узников одних и вышли из мрачного помещения.
— Что будем с ними делать? — Стив посмотрел на Сашу с Серго.
— Не знаю, устроим общее собрание и решим. — Ответил Князев.
— Подождите. Есаяна надо приберечь, как и второго. Они могут знать очень важную информацию — где находится настоящий Нуклий. — Серго посмотрел на стены изолятора, так словно видел пленников через стены.
— И что? Даже если они и знают, то как мы заставим их говорить? Устроим здесь Гуантанамо? — Саша развел руками.
— Я сам с ними пообщаюсь для начала. А если Воеводов выкарабкается, то предоставим это ему. Он эксперт по добычи информации из людей.
— Могу представить, какими способами. — Стив передернул плечами.
23 сентября
Поселок Текос
База «Исток»
16.23 по московскому времени
Мила зашла в кабинет и бессильно рухнула в кресло. Вика, уснувшая за столом, моментально проснулась и осмотрелась по сторонам.
— Как все прошло? — Колмагорова встала и подошла к Людмиле.
— Я не знаю, что за человек этот Воеводов, но здоровья в нем на десяток. Любой другой на его месте умер бы несколько часов назад. — Мила закрыла глаза и откинула голову назад. — Двенадцать осколков. Повреждение внутренних органов и артерий, сильная кровопотеря. Две кости перебиты. Контузия. Если бы не Ваня, я бы точно не справилась.
— Жить будет?
— Надеюсь, а то столько стараний коту под хвост. Сейчас все зависит только от его организма. Необходим очень долгий период реабилитации и восстановления. Он у нас надолго.
— А что с Сахаровым?
— Проникающее ранение в брюшную полость. Внутреннее кровотечение. Операция была проще, чем у Воеводова. Вырезали часть кишечника, купировали кровоизлияние. Оправиться намного быстрее, но последствия этого ранения будут преследовать его всю жизнь. Четверо ребят из войска Вадима останутся навсегда калеками, без рук или ног. А уж сколько человек вчера получили ПТСР, мне и подумать страшно.
— Тебе надо отдохнуть. — Вика сочувствующее посмотрела на лицо Милы, уставшее, осунувшееся, с темными кругами под глазами. — Понимаю, что кроме тебя никто не поставит их на ноги, но о себе тоже нельзя забывать. Ты не машина, постоянно пахать на пределе — рано или поздно свалишься.
— Сейчас в душ и несколько часов сна, обещаю. — Мила попыталась улыбнуться.
— И поесть не забудь, ты уже сутки почти не ела.
— Обязательно. А потом — в «Восход». Там еще работы непочатый край. Неизвестно, как это химоружие скажется на людях, надо постоянно контролировать их состояние.
— Со мной Саша связывался, люди Воеводова, оставшиеся на базе под Майкопом, предложили свою помощь и уже приехали в «Восход». Помогают с охраной. Среди них два медика, уже начали осмотр пленных.
— Хоть какая-то хорошая новость за последнее время. — Людмила облегченно вздохнула. — А Князев уже стал Сашей? Первый раз слышу, чтобы ты его так называла.
Вика посмотрела на Милу, вскинув одну бровь.
— Шучу, щучу. Не обращай внимания, это уже нервное. — Отмахнулась Людмила. — Вот теперь я тебя узнаю — колючку.
* * *
Продрав глаза, первое, что увидел — потолок медблока.
«Опять? Только недавно лежал здесь после стычки с нуклиевцами, и вот снова валяюсь на этой койке. Прописался что ли в этих палатах?»
Сахаров попробовал пошевелиться, но туго перетянутый торс помешал. Осмотрелся по сторонам: та же палата, в которой лежал полтора месяца назад, ничего не изменилось. Мила позаботилась, поместила в одиночную, знает, как он любит одиночество. Солнечные лучи пробиваются через жалюзи, разрезая комнату горизонтальными полосами. В кресле у стены дремлет Кочарян, уронив голову на грудь. Будить его не хочется. Приподнял одеяло и посмотрел на забинтованный живот и торчащие из него трубки, уходящие под кровать. Выглядит жутко. Еще больше нервирует, что нельзя встать. Опять ограничение. Опять он в больнице. Может это судьба? Всю жизнь провести, не выбираясь из медицинских казематов? Вроде и покинул «Исток», но волей случая опять оказался здесь.
Джавид зашевелился, открыл глаза и потянулся. Заметив пришедшего в себя Марка, он подскочил, оступившись на отсиженной ноге. Замахал руками, ловя равновесие и шлепнулся обратно на стул.
— Блин, вырубился и всю задницу отсидел. Ох, как же я ненавижу это чувство. — Кочарян потер ноги. — Словно сотни крошечных ежей бегают под кожей. Ты как? Медсестру позвать?
— Нормально. Пить только хочу очень, во рту — Сахара. — Ответил Марк, облизнув пересохшие губы.
— Тебе нельзя, Мила сказала. Можно рот смачивать. Сильно болит?
— Пока не чувствую ничего. Может потом накроет. Ты давно здесь сидишь?
— Да как тебя на операцию увезли, так в палате ждал. Потом караулил, когда ты очнешься. Я же тебя знаю, подорвешься еще убегать, а тебе нельзя. У тебя пол пуза в шлангах. Ты «Дюну» старую, которая Девида Линча видел?
— Нет.
— Вот там был барон Харконен, жирный просто ужас, у него тоже из живота шланги торчали. Ему их вырвали, и он помер. Точно не помню, как там было, совсем мелким смотрел, но уверен, что, если тебе их выдрать, тоже долго не проживешь.
Марк вздохнул, и покачал головой.
— Что ты вздыхаешь? А кто еще если не я, будет тебя просвещать? Ты же полжизни в психушках провел. — Джавид подошел ближе, взял губку, пропитанную водой, и протянул Сахарову.
— Не пол жизни, а всего несколько лет, и со знанием кинематографа у меня все в порядке. — Марк смочил губы, хоть и хотелось выпить воды большими глотками. — А у тебя работы нет, весь день так сидеть?
— Есть, но сейчас на базе тишина. Большая часть мужчин в «Восходе», по твоему совету, присматривают за пленными. Так что стройку приостановили. И так-то мне и помимо работы есть чем заняться. Я здесь с девушкой общаться начал. — Заявил Джавид, от гордости выпрямившись и театрально задрав голову.
— С девушкой? Ого, а я думал, что ты гей.
— Да пошел ты. Сам ты гей. — Марк обиженно отвернулся. — Что с этим миром не так? Уже простую мужскую дружбу сразу за гомосексуализм принимают.
— Ладно, прости, я пошутил. Я это… — Марк замешкался. — Я ценю, что ты для меня делаешь, честно. Хоть никогда об этом и не говорил. Спасибо тебе. Мне твоя поддержка помогает. Понимаю, что часто веду себя как мудак, но ничего с этим поделать не могу.
Джавид замолчал, ошарашенный откровением
