Да, размечтался… А что хотите, если там практически всю службу меня готовили воевать именно против американцев (назовите в 2012-м другого вероятного противника России на море!) и, когда я вижу в море корабли под «матрацем», у меня скачет адреналин на чистом рефлексе?
Короче, пасем транспорт. Идем в трех милях к югу, глубина двести. Начальное удаление засекли, теперь можем вести его прокладку на планшете по угловому перемещению, ГАК в пассивном. Ждем.
— Контакт, пеленг двадцать пять, предположительно подводная лодка под дизелями!
— Сигнатура записана, с «семеркой» не совпадает.
— Пиши: предположительно немецкая «девятка». Вот и попалась нам наконец.
Ага, а то дважды уже англичан по ошибке утопили, за нее приняв. Плыви, бриллиантовый. Хотя пока еще нет, ему бриллианты к Рыцарскому кресту как раз за этот поход повесят, из которого он вернется с рекордным счетом. Ну какая в Индийском океане ПЛО?
Однако нам вступать рано. Во-первых, что со свидетелями делать, британца тоже топить, что ли? А во-вторых, и это главное, очень желательно перехватить и расшифровать его радиообмен. Как мы иначе будем от его имени рапортовать о победах?
А британец? За нашего я вступился бы, наплевав на все. Не демократ я, чтобы ради целесообразности быть в стороне, когда своих бьют. Ну а этот «Эмпайр», как его там, что ж, судьба ему такая. Остаемся на глубине. Слушаем, рисуем на планшете.
Точно, четыре атаки. От одной даже нам пришлось уклоняться. Стрелял-то он понятно, по транспорту — но вот не люблю, когда торпеды прямо на нас, пеленг не меняется, ясно, что дистанция почти пять миль и хрен попадешь под водой, ну а вдруг прилетит такое еврейское счастье? Боевые торпеды, как известно, по прохождении дистанции тонут. А какая у немецких торпед Второй мировой предельная дальность, я не помню, вдруг совпадет, и на нас достанет и на глубине? Пришлось рвануть в сторону, увеличив ход. Услышал ли нас фриц? Теоретически мог, на самом пределе, если у него очень хороший акустик.
Нет, не услышал. Продолжает охотиться на транспорт.
«В 5:50 U-181 выпустила еще 2 торпеды. Обе попали в „Эмпайр Умбрел“ — первая в корму, вторая в носовую часть. Экипаж сразу бросился к шлюпкам, а радист отправил сигнал бедствия. К утру „Эмпайр Умбрел“ все еще не затонул, хотя команда покинула его».[8]
А вот хрен вам! Пятой торпедной атаки не было. Доклад с ГАКа — лодка всплывает! Затем слышна артиллерийская стрельба, правда, с непонятной задержкой.
Ну да, Лют же у нас артиллерист! В самом начале флотской карьеры командир зенитного дивизиона на крейсере «Кенигсберг». И это пристрастие у него так и осталось, даже в биографии указано — «Нотр дам», «Клеантис», португалец какой-то, и этот «Эмпайр». Правда, там было написано, что стрелял уже по подбитому и брошенному судну. Это чем же был гружен транспорт, что выдержал два попадания торпедами, пустыми бочками, что ли? А так как про другие случаи записано, что он расстреливал шлюпки, то не завидую я сейчас экипажу «Эмпайра». Интересно, а это тоже было:
«Орудия U-181 молчали с момента потопления „Клеантиса“, то есть почти шесть месяцев. Они были грязны, а стволы забиты смазкой. Последние артиллерийские учения проводились очень давно, и можно было смело сказать, что кое-кто на борту лодки вообще ни разу не стрелял из орудий. И все-таки Лют вызывал наверх артиллеристов.
Первый снаряд, который попытались выпустить из тридцатисемимиллиметрового орудия, заклинило в стволе, и он взорвался с ужасным треском. Стальные осколки полетели во все стороны. Ствол орудия буквально вывернуло наизнанку, как зонтик, с которого содрали материю. Оглушенные люди стояли, пошатываясь. Проклятья, крики, плач… И кровь.
Корабельный кок Вильгельм Виллингер корчился от боли, его колено было размозжено осколком. У боцманмата Кюне оказался сломан локоть. Матросу Эриху Виллу осколок величиной с кулак попал в спину, хотя он стоял в нескольких метрах. Многие получили порезы и ушибы».[9]
Что-то не понял. Артиллерист довел свою матчасть до такого безобразия? А куда командир БЧ-2 смотрел (как эта должность у немцев называлась)? Не похоже на мегааса, который во всем должен быть совершенством. Может, и его счет — сорок четыре утопленных — это такой же блеф, как триста сбитых самолетов Хартманна?
А у нас, кстати, сколько уже числится, утопленных абсолютно реально? Ровно пятьдесят фрицев, два британца, один «Канариас» и «Галисия». А до конца войны еще далеко…
Всплываем под перископ, выставляем антенну. Пока ночь, не увидят. Успеваем рассмотреть последние минуты горящего британца. А фриц не уходит, будто ждет чего-то. Ну и мы подождем…
Под утро поймали его радиограмму. Наши компы фрицевский шифр ломают быстро, опыт есть. Да, как вернусь, надо будет рассказать академику Александрову про «эластичность» истории. Все как там — на U-181 разорвало пушку, один убитый, двое тяжелораненых, просят любую лодку, возвращающуюся домой, их забрать.
«Виллингер был похоронен в море на экваторе. Приказ, отданный в понедельник 12 апреля, детально расписывал порядок похорон.
9.00. Форма экипажа — короткие коричневые брюки, тропические рубашки.
10.00. Погружение для панихиды. Два человека стоят в почетном карауле у тела. После погружения караул увеличивается до четырех человек. Старший механик собирает экипаж. При входе капитана команда „Смирно!“ не подается, матросы встают или остаются сидеть молча.
Речь капитана. Затем все поют песню „Ich hatt' einen Kameraden“. Лодка готовится к всплытию. Экипаж медленно расходится по боевым постам.
Капитан командует. Виллингера поднимают на мостик. Сопровождение — десять человек (кроме вахты). Боцман высвистывает „Отбой“.
Эту церемонию похорон в море придумал сам Лют. Позже, уже командуя флотилией, он напишет в руководстве для командиров лодок, ссылаясь на этот случай: „Время от времени необходимо проводить церемониальные мероприятия для поднятия духа матросов. Парадное построение экипажа для похорон товарища было наглядным выражением уважения и скорби. Оно напомнило, что все они — солдаты, а не просто толпа. Также церемонии заставляют людей следить за собой и соблюдать минимальную опрятность. Например, если кто-то имел чистую рубашку, он был обязан надеть ее в воскресенье. Этот день был на U-181 чем-то вроде маленького праздника — поздний подъем, улучшенная еда, праздничный распорядок и так далее. Другие приятные церемонии, вроде шахматного турнира или состязания певцов, помогают бороться со скукой“».
Воскресенье, одиннадцатого. Они, значит, празднуют, а мы болтаемся поодаль и слушаем эфир. С другой стороны, нельзя сказать, что без пользы. Этим самым путем, если все удастся как задумано, мы поведем транспорт. Остров Вознесения не так уж далеко — и где британская патрульная авиация? За все время наш радар не засек ни одного самолета, даже пролетающего в отдалении. И немцы это знают, болтаются в этих водах, как на курорте — не удивлюсь, если они там купание организовали! Но ближе подходить нельзя, по крайней мере днем — увидят антенну, гораздо более заметную, чем перископ. И на глубину уходить нежелательно — тогда прощай, радиоразведка, которая многое может рассказать о силах и намерениях не только немцев, но и союзников, что для нас сейчас важнее. В общем, ловим из эфира все. И достаточно успели прояснить картину. Нет тут никаких «летающих крепостей», «галифаксов» и «ланкастеров», эти четырехмоторники уже стали проклятьем для субмарин, но в северной Атлантике, на пути между Британией и США. А на периферию у англичан пока руки не доходят и матчасти не хватает. Все появится в конце этого года и в следующем, сорок четвертом, и сплошные зоны патрулирования противолодочной авиации, и достаточные ее силы, сидящие на всех береговых авиабазах, и корабельные поисковые группы, в каждом квадрате, в тесном взаимодействии с берегом и самолетами, и даже такая экзотика, как дирижабли, оказавшиеся против подлодок еще более эффективными, чем «летающие крепости»: висит в небе сутками, видит лучше, может зависнуть, точно сбросить глубинки. Ничего этого пока нет — судя по беспечности фрицев, явно знающих обстановку лучше нас.
