— Самый что ни на есть настоящий!
— Что ж вы сразу не сказали? Я-то, глупая, не поняла. Извините меня, пожалуйста, госпожа доктор!
Люси прошептала мне на ухо:
— Не нравится мне что-то её поведение. Не к добру это. Сейчас начнёт просить осмотреть её и полечить от какой-нибудь хронической хвори, которой страдает лет сорок.
Мышка оказалась недалека от истины:
— Я прошу прощения у многоуважаемых господ, — сказала женщина, — но у меня есть проблема по вашей части. Не согласитесь ли вы милостиво помочь мне?
— Куда ж от тебя деваться…
Мы без охоты побрели вслед за хозяйкой по расшатанной лестнице в глубины погреба, отчаянно воняющие плесенью, и попали в ледник. Тяжёлая дверь отворилась с надсадным скрипом. Нашим взорам предстал возлежащий на присыпанных опилками глыбах льда заиндевевший труп пожилого мужчины.
— Так…
— Господа, это мой свёкор. Он приехал ко мне в гости месяц назад, да через день и помер. Денег, чтобы похоронить его, у меня нет, отвезти к его родне — тем более.
— А от нас-то что требуется? — не поняли мы.
— Сделайте так, чтобы он пожил немного. Долго не надо. Пусть только до дому доедет, а там опять помирает.
— Как же мы это сделаем? Ведь он скончался давным-давно!
— Это уж вам виднее. Может, укольчик какой-нибудь… — Женщина умоляюще глядела на Люси.
— Не бывает таких уколов, милая.
Та недоверчиво осмотрела нас:
— Я бы вам деньги за обед вернула.
— Не выйдет ничего, понимаешь, не выйдет.
— Что, мало? Ну… я вам окорок ещё хороший добавлю.
— Ну пойми ты, женщина! Это же невозможно!
Глаза хозяйки неприятно сощурились:
— Значит, не хотите помочь?
— Не то чтобы не хотим. Не можем. Не в наших это силах.
— Сволочи вы. Не желаете выручить бедную женщину. А я-то, дура, для них старалась…
Пора было уносить ноги. Мы припустились к выходу, сопровождаемые воплями:
— Люди в белых халатах, называется! Только карман свои набить! А если я не могу дать столько, чтобы ваша жадность нажралась, так и помощи никакой! Я ещё разузнаю…
Вездеход резко взял с места и полетел прочь со всей скоростью, на какую был способен. Стоя на пороге трактира, хозяйка изрыгала проклятья. Она ещё долго махала руками, выкрикивая гадости нам вдогонку.
Реанимобиль стоял задом к дороге. Бригада тоскливо бродила вокруг, плюясь, переругиваясь и скучно куря. Люси приветливо помахала им из окошка:
— Салют, коллеги! Какие сложности в жизни?
— А, клиента везли. Расслаивающаяся аневризма аорты, кандидат на тот свет. Помереть он, конечно, обречён был, но зачем же делать это у нас в машине?! Полдня полицию ждали, да пока они ещё туда-сюда… Теперь вызов на контроль ЭКГ хрен знает куда, в Пески, а мы не жравши. Какие Пески на пустой желудок?
— Ну, это беда поправимая. Вы же прямо на дороге к злачному заведению стоите!
И Люси не пожалела красок, описывая кулинарное искусство конеобразной трактирщицы.
— Дорого, небось?
— Да вы что, задаром. За всю бригаду двадцатку отдали.
— Не врёшь?
— Помереть мне на этом месте. — Начальница препотешно осенила себя крестным знамением, используя вместо пальцев кончик хвоста.
Реаниматологи повеселели, дружно попрыгали в машину и отбыли в указанном направлении. Рат сияла, как начищенный пятак. Патрик кривился недовольно:
— Осмелюсь заметить, госпожа, делать своему ближнему пакости грешно, а уж радоваться этому и вовсе. Господь не одобрит вашего поступка, мэм.
— Разве тебе не понравился обед? — с невинным видом спросила мышка.
— Обед был замечательный, что правда, то правда, мэм. Мы дома такого и на Рождество не едали. Только от этой фурии на десерт может получиться несварение желудка.
— С таким нежным желудком на «Скорой» не фига делать, — авторитетно заявила начальница, — а что до ваших, сударь, беспочвенных обвинений, то я их решительно отметаю! Категорически! Личностью трактирщицы никто не интересовался. Пусть пообщаются, — заключила Люси злоехидно и, сложив лапки на животе, погрузилась в дрёму у меня на коленях.
Я переложил её на спальное место в тряпочки и последовал доброму примеру. Закрывая глаза, я про себя пожалел Патрика. Ему-то не видать послеобеденного отдыха. В Озёрах ждут.
Мы проскочили границу сектора. И тут же сзади захрустело, задвигалось, ударило по вискам головной болью перемещение. Мышка ворохнулась в постели и сонно пробурчала:
— Зря не послушали профессора Еггерта…
— Что?
Но Люси уже сопела, отвернувшись.
— Тьфу, зараза! Не чай, а писи сиротки Аси! — Войцех выплеснул остатки содержимого кружки прямо в пыль.
— Всё, заварка кончилась. Кофе тоже. Придётся на местную бурду переходить.
Уже сутки стояли мы в Фишече. Кроме нашей бригады здесь же обретались линейная — две смуглые дамы с непроизносимыми именами (охотно, впрочем, откликавшиеся на Бетти и Сару) — и инфекционная перевозка — фельдшер, с которым мы гоняли сейчас чаи, сидя на порожке его машины. Водители составили автомобили задними люками друг к другу, образовав на берегу обрыва, под которым лежал посёлок, трехконечную звезду.
— Что, связи так и нет?
— Нет и не предвидится.
Вопреки уверениям диспетчера, к нам за помощью никто не торопился. Как и к коллегам, получившим распоряжения, полностью аналогичные нашим.
— Может, рассосалось? — предположил Войцех. — Простоим до восстановления связи, да и отзовут.
— Это вряд ли. Что-то здесь назревает, и, судя по всему, серьёзное. Иначе бы этих здесь не было. — Я показал рукой в сторону.
Там, на противоположных друг другу холмах, господствовавших над местностью, стояли две машины с шестиконечными крестами на бортах. За всё время, что мы торчали здесь, из машин ни разу никто не выходил.
— Стервятники, пся крев! — плюнул Войцех. — Не к добру это, Шура, помяни моё слово.
Я поднялся с подножки и направился к своему вездеходу за сигаретами. По пути меня вновь остановил великолепный вид на долину.
Возвышенность шла широкой дугой, завершавшейся округлой скалой, называемой местными жителями Вратами Реки. Имя весьма точно характеризовало вид этого старого красного камня: он изгибался крутой аркой над низкой пещерой. Река брала своё начало где-то там, в тёмных глубинах скалы. Её воды за годы работы пробили в граните пологое ложе, обрывающееся в огромном природном бассейне у подножия. Оттуда река плавной излучиной изгибалась по равнине, неспешно унося свою волну вдаль. Берега её обильно поросли тростником, где гнездились целые стаи шумливых птиц. Местами вода подмыла рощицы кривоватых раскидистых деревьев, и те, из последних сил цепляясь корнями за прибрежные камни, старались удержаться на суше. С нависших над полотнищами серо-зелёной ряски плакучих ветвей ныряли вниз головой изумрудные зимородки с белыми щёчками и тяжёлыми клювами.
