— Вот оно, возмездие за грехи, — пробормотал царь.
— Какое еще возмездие! Ты же образованный человек, а веришь рыночному бесноватому! — без особой внутренней уверенности воскликнул я. — Он такое всем говорит!
Мы шли от Красной площади в сторону Лубянки. Здесь уже начинались усадьбы знати и обычные городские улицы. Встреча с юродивым нарушила все мои планы. Царь был так подавлен, что добавлять ему новых негативных впечатлений явно не стоило.
— Ладно, посидим в кабаке и вернемся, — решил я. — Хорошего помаленьку.
— Мне нужно помолиться, — не слушая, сказал Федор. — Давайте зайдем в церковь.
Против этого возразить было нечего. Действительно, сейчас церковь была самым подходящим местом, чтобы помочь ему справиться с душевным разладом.
— Хорошо, церковь, так церковь, — согласился я. Федор повернул назад.
— Ты куда?
— Как куда, в Успенский собор.
Возвращаться в Кремль пока не стоило, выход царя в народ только начался, и стоило довести дело хоть до чего-то путного.
— Зачем нам идти в собор, что здесь, церквей мало, или Богу угодны только главные соборы? Посмотри, какая красивая церквушка, давай зайдем…
— Хорошо, — вяло согласился он.
Мы зашли под своды маленького однокупольного деревянного храма. Он был пуст. У икон горело всего лишь несколько дешевых свечей. Старик священник был занят в алтаре. Мы сняли шапки, перекрестились. Федор, не останавливаясь, прошел вперед к царским вратам, над которыми во втором поясе иконостаса располагалась трехличная икона Деисусного чина: Спаситель посередине, по сторонам его Богородица и Иоанн Предтеча.
Царь опустился на колени и погрузился в молитву. Мы с Кнутом остались в середине храма. Время шло, Федор продолжал молиться и, в конце концов, привлек внимание священника. Тот подошел к нему, наклонившись, что-то спросил. Царь перекрестился и, не вставая с колен, поцеловал попу руку. Потом они о чем-то заговорили. До нас с Кнутом долетали только отдельные слова, и понять суть беседы было невозможно. Неожиданно священник посмотрел на нас с Ваней и жестом приказал выйти из храма. Мне это очень не понравилось, но делать было нечего, пришлось подчиниться.
Мы вышли из церкви и остались стоять на паперти, дожидаясь царя. День был будничный, время неурочное, церковь скромная и обычно оккупирующих паперти нищих здесь не было. Ваня, обрадовавшись, что мы, наконец, остались с глазу на глаз, засыпал меня вопросами. Парнишка был дремучего происхождения, не искушен ни в чем, кроме пастушества и сельского хозяйства. Попав в столицу, он, по моей занятости, фактически оставался без присмотра и наставления, так что вопросов у него накопилось множество.
К сожалению, мне и сейчас было не до его наивного любопытства. Я ждал, чем кончится разговор царя со священником. Обстановка в государстве была слишком напряженная, интересы большинства власть имущих так далеко расходились с годуновскими, что любые лишние слухи, разговоры, подозрения могли ускорить трагическую развязку событий. Вряд ли боярам поправится, что царь вышел в свободное плаванье.
— А Федя теперь все время будет с нами? — задал очередной безответный вопрос Кнут. — Мне Федя понравился, только он какой-то смурой и молчаливый.
— Тебе в Москве нравится? — спросил я паренька.
— Нет, людей тут слишком много, все бегают, суетятся, у нас в деревне лучше. А какая на Феде кровь, что дяденька давеча говорил?
— Это он просто так, шутил. Долго он там еще торчать будет!
— Кто?
— Царь, тьфу, Федор!
— Так он и есть царь? — шепотом спросил оруженосец. — Я сразу на него подумал, да нарочно другое говорил.
— Подумал, так подумал, но об этом никто не должен знать. Если, конечно, он сам не растреплет!
Наконец церковная дверь приоткрылась, и к нам вышел самодержец с просветленным лицом.
— Заждались? — извиняющимся тоном спросил он. — Мы с батюшкой о просветлении святым духом говорили.
— Правда? — обрадовался я. — Очень интересная тема, главное — своевременная! Ты хоть не сказал ему, кто ты такой?
— Он сам догадался, — улыбнулся Федор, — сказал, ангельский лик не скрыть завесой.
Лик этот, скорее всего, было его лицо, а завеса — подвязанная платком щека.
— Ладно, коли так, но нам уже пора возвращаться, тебе скоро идти в трапезную и к обедне идти, пошли, сменишь дежурного царя.
Половину из того, что я говорил, Федор явно не понимал, но то ли уже привык к такому стилю разговора, то ли из самолюбия не хотел признаваться, почти никогда не переспрашивал.
— Успокоил тебе душу священник? — спросил я, когда мы подошли к Царскому двору.
— Ее не успокоишь, ее можно только утешить.
— Вот и славно. А как тебе понравилась прогулка? Завтра еще пойдем?
— Все по грехам нашим, в геене огненной гореть не слаще, — аллегорически ответил он.
— Ну, насчет геены ты явно преувеличиваешь. Это была просто обычная человеческая жизнь.
Мы вошли в дворцовые сени. Здесь, как обычно, толклось много народа, и никто особенно не интересовался чужими делами. Бояре и высшие чиновники ждали выхода государя и решали свои животрепещущие проблемы. Федор с Кнутом примостились в уголке, а я попросил слугу разыскать постельничего Языкова. Слуга состроил деловую мину и попытался улизнуть, но я купил его усердие мелкой взяткой, так что вскоре Языков отыскался и с глазами, горящими любопытством, отвел своего сюзерена в его покои.
Не знаю, чем во время нашего отсутствия здесь занимались Маруся с Лжефедором, но до «скоморошества» у них явно не дошло. Девушку так переполняли эмоции, что впечатлений ей хватало и без грешных услад. Федор, тот, как мне показалось, все это время не отходил от зеркала, любовался собой в царской одежде.
Годунов, как только попал в свои покои, сразу же рванул переодеваться.
— Ну, как выполнил я обещание? — спросил я Марусю. — Ты довольна?
Девушка просияла:
— Не сказать, как довольна! Такое поглядеть, и умирать не жаль! Расскажи у нас в слободе, где я побывала, никто не поверит! А царь-то как хорош, чисто Ангел Господень!
— Царевна Ксения заходила?
— Была, — слегка сбавив энтузиазм, ответила Маруся, — посидела с нами. Сказывала, мой Федька на самого царя похож. А по мне, так ни капельки.
Федор, слушая суженую, согласно кивал головой.
— И как тебе царевна, понравилась, хороша? — задал я девушке невинный вопрос.
— Слов нет, красавица, а так, в общем-то, ничего особенного. Ты не замечал, что глаза у нее какие-то странные и ходит некрасиво. У нее нога-то, случаем, не сухая?
— С чего ты взяла? — деланно удивился я. — По-моему, нога как нога.
