— И в чем же секрет?
— Секрет? Секрет в том, что не надо мелиорировать и поливать землю, как это делают сыны Сиона. Для того, чтобы получался такой виноград, нужно чтобы лоза страдала, чтобы ей не хватало воды. Тогда он получается насыщенный. А у евреев — пусть урожай и больше в три раза, чем у меня — но виноград получается — одна вода. Вот они и гонят из него дешевое пойло, а из выжимок — водку. Потому что ничего другого с виноградом делать они не умеют! Кстати, я послал несколько бутылок нового урожая в подарок Его Величеству — князь вдруг перескочил на другую тему.
— Думаю, Его Величество оценит подарок.
— Я тоже так думаю… А вы… с инспекцией? Или просто?
Я расхохотался — кажется, даже искренне.
— Помилуйте, сударь, какая инспекция. У меня нет прав вас инспектировать. Под вашим началом служит мой друг детства, Владимир Голицын, я решил проведать его, если мое место службы так близко оказалось от места его службы. А Их высочество, принц Хусейн и вовсе следует по своим делам, просто он любезно согласился подвезти, так сказать, меня до Багдада, вот и все. Никакой инспекции…
Когда я это говорил — я внимательно наблюдал за князем — реакции человека, часто непроизвольные, могут сказать гораздо больше о том что мы на самом деле думаем и чувствуем, чем сотни и тысячи слов. Так вот — когда я упомянул Голицына — князь на мгновение недовольно нахмурился. На принца реакции не было никакой.
— Господин Голицин в это время находится здесь. Минус второй этаж, вас известны здешние порядки?
— Думаю, что нет. Минус два — это второй подземный?
— Да, сударь, именно. Второй подземный, его вы найдете там.
— Второй подземный… Есть необходимость? — как бы впроброс спросил я
— В чем?
— Прятаться под землей, ваше превосходительство.
Князь Абашидзе понимающе улыбнулся — как же, поверил он мне что я не с инспекцией…
— Сейчас уже нет. Просто… раз там все налажено, какой смысл переносить?
— Это верно — я поднялся на ноги — тогда, с вашего позволения…
Тот же день
Штаб казачьей бригады
Уровень «минус два»
Уровень «минус два» — это значит, минус второй этаж. Минус один — общевойсковики, минус два — это казаки, минус три — это объединенный штаб группы войск на Востоке, запасы и огромный склад оружия и боеприпасов на длительном хранении, вроде как последний резерв. Про «минус четыре» и «минус пять» я вам не говорил.
Под землей было… как и везде бывает под землей. Мрачно, прохладно, у всех без исключения кто попадался мне навстречу озабоченные, смурные лица. Давит на плечи тяжесть земли и бетона, давит, однозначно.
На первом этаже мне выписали временный пропуск. Пока дошел до места, предъявил семь раз, считал специально. И это несмотря на то, что тот, кто ставил здесь караульную службу — знал что делает. Мина, пронесенная на третий уровень, камикадзе, который может походить на русского, а может и быть русским — и рванет так, что в Санкт Петербурге слышно будет.
Решил сделать сюрприз. Давно ведь не виделись.
Сделал…
Первое, что мне бросилось… не в глаза, в нос — это был запах. Несвежий такой запах пищи, перебиваемый острой вонью сивухи.
Здравствуйте…
Вообще, насчет этого в армии, среди офицерства единого мнения на это нет. Кто-то относится снисходительно, особенно здесь — мол, что в том такого, что человек немного выпьет. Или не немного. Кто-то наоборот борется. На флоте с этим строго — офицерам и нижним чинам в паек входит красное вино, что же касается «смирновочки», «столового вина N 21» — под строжайшим запретом. Даже один пьяный или похмельный член экипажа на корабле, особенно в походе — я уж не говорю про бой! — может таких дел натворить!
И я себе не позволял. Воспитание сказывалось, наверное. Столовое вино, шампанское по праздникам — и все. Точно также не позволял себе Его Величество и все это знали — при дворе с этим было строго, даже аскетично. Вообще, русский двор конца двадцатого века отличался от русского двора конца девятнадцатого почти во всем.
Господа офицеры, твою мать!
Господин офицер здесь был только один — в неуместном в повседневном бытии парадном мундире, он полулежал, полусидел в кресле, положив ноги на стол, как ковбой в дурном американском синематографе и издавал затейливые рулады носом. Он спал…
Я закрыл дверь, молча сел напротив и стал ждать, ничего не говоря. Было больно и горько смотреть на своего друга, и во что он превратился. И с этим надо что-то было делать — друзья на то и есть друзья, чтобы помочь оступившемуся, иногда даже и против его воли.
Минут через тридцать спящий в кресле офицер зашевелился, что-то бурча под нос. Какие то бумаги полетели на пол, он с трудом снял ноги с стола, потом придал себе вертикальное положение держась за тот же стол — и только тогда увидел меня.
— А вы кто такой… сударь?
— Тот же самый вопрос я мог бы задать и вам, светлейший князь Голицин — кто передо мной!?
Офицер подошел ближе, даже чуть склонился, пытаясь рассмотреть меня.
— Поросенок…[97] - лицо его просветлело пьяной, полудетской радостью — один поросенок пошел на базар, второй поросенок…
— На поросенка больше похож ты, Володя — я вынужден был его поддержать, потому что рассматривая меня он потерял равновесие и едва не упал.
— Да брось… — Голицин тяжело оперся о стол — ну, выпил немного, так что ж с того. Служба здесь такая.
— Служба?! Какая служба, Володя? Ты офицер — и это твоя служба?
Голицын тяжело махнул рукой, будто весила она тонну.
— Много ты понимаешь. Здесь такой бардак — только это и остается…
Меня уже несло. Потом, анализируя, почему я завелся с ходу, для меня это не свойственно, вообще то, понял — из-за этой гребаной катастрофы в Заливе. Нервы были на взводе, и требовалось сорваться. Вот и сорвался — на мало повинном в моих бедах Голицыне. Хотя и невиновным его тоже нельзя было назвать.
— Ты русский офицер, прикомандирован от Гвардии! Ты служишь здесь, чтобы в твоей стране не было этого бардака! Твою мать, посмотри на себя! Ты пьян, хотя не пробило и полудня!
Сорвало и Голицына
— Ты посмотри на себя!
— Мне нечего на себя смотреть!
— Тебе есть на чего смотреть герой газет Санкт-Петербурга!
Перчатки нынче в лицо бросать не принято, поэтому я просто дал пощечину. Сам не знаю зачем — просто одно на другое наложилось. Все одно к одному.
— Извольте прислать секунданта, сударь!
Сразу пожалев о том, что сделал, я развернулся и вышел. Захлопнул за собой дверь…
