— Странно… Кто бы это мог быть? — промелькнула мысль: — может я зря вчера на прощание наговорил Вальке кучу непотребств? — Впрочем, вслух завотделом добавил совсем другое: — А как зовут-то посетителя?
— Николай, ой, — тетка сбилась, явно заглянула в паспорт, и продолжила: — Третьяков Василий Николаевич.
— Ага, понятно! — чуток облегченно выдохнул Олег. — Оформите пожалуйста пропуск, все нормально.
Фамилия старого райкомовского друга не сулила ничего страшного, скорее наоборот, свежие сплетни об его похождениях котировались в среде комсомольского актива чуть выше анекдотов — сюжеты похожи, но реализма заметно больше.
Насколько Олег знал, еще в школе Василий показал себя как активный комсомолец из правильной семьи. В смысле, кроме умения красиво и политически верно говорить, он не чурался курева, водки и девчонок, не теряя при этом здравого смысла. Такое поведение имело особый вес в глазах присматривающей за порядком парторганизации, секретарь которой провел несколько предварительных бесед и по итогам "взял на карандаш" перспективного молодого человека. Воспитанник не подвел, хватило одного намека, что бы Василий сразу после школы "сорвался" подавать пример, а заодно — поднимать целину.
Вернулся всего через год с медалью "За освоение целинных и залежных земель", загорелый дочерна, веселый, и полный желания строить карьеру[170]. Впрочем, про трудовые подвиги предпочитал особо не распространяться, о награде тоже: "просто пил с правильными мужиками" — сказал он тогда Олегу. Дальше все пошло по накатанной: поступление в ЛЭТИ, комитет комсомола факультета, на втором курсе удачно прогнулся с организацией лыжной эстафеты, и вот Василий уже в вузовском бюро, а через год, перепрыгнув через ступеньку карьерной лестницы, — секретарем в аппарате райкома ВЛКСМ. Казалось, жизненный путь сам ложится под ноги, ведя к розоватым ковровым дорожкам ЦК КПСС. Подвела случайность.
Празднование годовщины революции райкомовцы предпочитали отмечать в подшефном совхозе. Причина была предельно проста — именно в начале ноября начинались морозы, а с ними массовый забой скота, процесс, быть поближе к которому очень полезно для создания запасов деликатесной снеди на зиму. Местное начальство в накладе не оставалось, дополнительно, приличия ради, для сельхозработников дяди и тети из города устраивали митинги, вытаскивая "на природу" какую-нибудь номенклатурную шишку поважнее.
По заведенной еще в перед войной традиции, на главные блюда праздника шел полуторалетний бычок-рекордсмен, забить которого и вызвался Василий. С утра пораньше животное привязали к столбу стальной цепью, комсомолец картинно вышел на него, поигрывая в руках инструментом с герба и флага великой страны. Замах, удар! Или директор совхоза слукавил, вывел куда более взрослого и опытного быка, или просто рука дрогнула, но вместо лба кувалда угодила под самый корешок рога. Могучий зверь рванулся, подгнивший столб сломался. Привязанная по центру тяжести цепь обеспечила окровавленному и очень злому быку путешествие навстречу спешащим в клуб людям с бревном наперевес.
В мгновение ока улица опустела. Люди перелазили через заборы и убегали во дворы. Приглашенная по случаю "звезда", член ЦК КПСС Прибалтийского РК[171], залез на пасынок телеграфного столба. И всё бы хорошо, но по неизвестной науке причине бык решило выместить зло именно на нем. Зверь расшатал и едва не повалил телеграфный столб, оборвав провод телефонной связи. А самое обидное было то, что он растоптал импортный портфель крокодиловой кожи. Броня нильского хищника не устояла перед натиском копыт советской скотины и не защитила важный партийный документ — текст доклада, с которым ответственный товарищ собирался выступить на торжественном собрании.
Пристрелили быка в упор подоспевшие деревенские охотники. Все живы, здоровы, коррида закончилась, и даже торжественная пьянка с зажаренным на вертеле "главным героем" удалась на славу. Но доклад гостю пришлось читать без бумажки. Делал он это "как впервые в жизни", и миссию провалил с позором. Бывало и хуже — но оказалось, что кому-то товарищ из Прибалтики "перешел дорогу", поэтому слухи неизвестным науке образом докатились до самой Москвы, да еще так удачно, что оказались последней соломинкой, сломавшей карьеру незадачливого "лектора". А так как самая страшная месть — партийная, откатом Василий получил строгий выговором с занесением в личное дело, да еще с убийственной формулировкой "За попытку подрыва авторитета работника ЦК КПСС".
От исключения из партии Василия спасли, товарищ Толстиков, первый секретарь Северо-Западного РК, дал указание рассмотреть дело на месте. Однако с подобным пятном об аппаратной работе лучше забыть, да и по хозяйственной линии высоко не подняться. Олег хорошо понимал состояние друга — для активиста, уже распробовавшего сладкий вкус власти, такой поворот судьбы может быть пострашнее смерти.
Известно, что снять выговор в СССР можно кровью, постелью, или… Попасть "в компанию". Не в ту, разумеется, в которой соображают на троих, а в правильную, личным примером поддержать актуальный на текущий момент призыв партии, и если не добиться на этом поприще грандиозных успехов, то по крайней мере "засветиться" в глазах высоких начальников. Так бывший секретарь по призыву партии "Комсомольцы к станкам!" перевелся с 4-го курса ЛЭТИ на 3-й "последний" ПТУ №39 по специальности 0501 — осваивать престижную рабочую профессию токаря-фрезеровщика.
Василий ворвался в кабинет как средней силы ураган:
— Сидишь все, бумажки строчишь? — заявил он с места в карьер, протягивая руку. — А пролетариат в две смены вкалывает!
— Неправда ваша, дяденька! — Олег, рассмеявшись, энергично ответил на рукопожатие, и кивнул в сторону приставного стола. — И вообще, — продолжил он мысль, устроившись напротив, — от работы сам знаешь кто дохнет.
— О, Данхил! — свободно развалившись на стуле, опальный комсомольский вожак щелчком толкнул пустую пачку по столу. — Палишься!
— Выкинуть рука не поднялась, — откровенно развел руками обитатель кабинета. — Приберу, конечно, но ведь как-то делают такую красоту буржуи, и всего на один раз!
— Знаешь, а я по делу к тебе, — лицо Василия стало серьезным, и сам он подобрался, так, что от прежней расхлябанности не осталось и следа. — У нас на Невском машиностроительном учеников после ПТУ притесняют почем зря. Комсомольцев! — он поднял вверх указательный палец, и потрясая им, продолжил гипертрофированно грубую, но судя по всему, хорошо подготовленную речь: — Сам понимаешь, ребята хотят работать и зарабатывать. А мастерам это как серпом по яйцам. Только попробуй до них дое. я, правильные речуги толкать с трибуны они насобачились не хуже преподов диамата. А что по курилкам один лишь русский мат стоит в пять этажей, к личному делу не подошьешь. И главное, придумали сволочи методу — отдают моим орлам только самые невыгодные детали! Я сам попробовал — надро…ся на одну сраную финтифлюшку как Акопян[172], говорят побил рекорд завода, но чтоб принести домой "стописят" нужно взья…ть как лошадь по от гудка до гудка, и даже поссать не отходить!
