них атомную бомбу сбросили, и будут думать, что это СССР сделал, — мрачно пророчествую я.
Хотя почему пророчествую? Приоткрываю будущее для молодёжи.
— Ну, уж это ты перегнул, — вступила в бой девушка.
— Сами увидите, лет через двадцать, — не спорю я.
— Это когда ещё будет! Я совсем старая буду, сорок лет! И к тому времени уже коммунизм построят, — безапелляционно заявила девушка.
Я посмотрел на неё как на идиотку, и что характерно, стиляга тоже.
— Причем тут коммунизм в СССР и политическая грамотность японцев? — всё-таки ввязался в бесполезную дискуссию я.
— В Японии тоже к тому времени будет коммунизм, — пояснила мне девица, лениво поедая ром-бабу.
Сочная такая, налитая, аппетитная! Я про десерт, а не про девицу, конечно.
— Куплю себе тоже ром-бабу, — сказал я вставая.
— Да я тоже, — вслед за мной встал парень. — А тебе, Лизонька, купить чего?
— Ой, мне хватит, а то я и так толстая, — и Лизонька попыталась найти у себя на ребрах жир.
— Фотик продашь? — кивнул стиляга на мой «полароид» на шее, когда мы подошли к прилавку, ожидая продавщицу, и добавил, кивнув на девушку, — сестра моя, погодки мы.
Продавщица нас прекрасно видела, но сделала вид, что занята, черкая что-то в тетрадке. Мы и сами понимали, что её дело важное, не то что наша глупость, и не торопили мадам.
— Кассета всего одна, — признался я.
— Я знаю где купить, — отмахнулся парень. — Дам сто пятьдесят рублей.
Я размышлял, не подстава ли это, после кагэбешника «Антона» и кагэбешника Виктора Николаевича я всех подозреваю. Что-то много их около меня стало крутиться. И если вы такие бдительные, как вы страну-то просохатили? Да непохоже, вон, сколько эта «толстячка» успела слопать, они тут минут тридцать сидят, не меньше, снежок на их одежде растаял, а на моей пока нет. А что я сюда зайду, я и сам не знал. Парень моё молчание и раздумье истолковал по-своему.
— Двести двадцать! — нет с собой больше, а ты, я слышал, улетаешь, — продолжал он, глядя на продавщицу.
Та наконец отложила тетрадь, и величавым линкором двигалась в нашу сторону.
— Время ещё до вылета есть, может, есть на что поменять? — спросил я.
— Цветомузыка есть, игровая приставка «Видеоспорт-3», надо? — сказал стиляга и начал делать заказ.
— Давай, — решаюсь я. — И то и то!
— Хм, смотри, цветомузыка стоит сто сорок пять рублей, год назад брал, это госцена, а «Видеоспорт» стоит девяносто шесть, тоже прошлый год и тоже госцена. Итого, если с рук брать, рублей триста! — поясняет парень, ожидая пока нам нальют какао.
— Минус износ за год, процентов двадцать, — торгуюсь я.
— Пусть так, двести пятьдесят оно стоит, а износа почти нет, это подарки мои, родные на двадцатилетие надарили. Твой «полароид» стоит сто пятьдесят, плюс семьдесят кассета, минус износ, итого не хватает тебе на обмен! Добивай полтинник, и обменяемся, а я тебя ещё и в аэропорт отвезу! — уговаривает меня коммерсант. — Мне очень надо, обещал подружке подарок сделать на днюху, а меня кинули с фотиком, а тут ты.
Фарцовщик он, что ли? Так цены знает хорошо. И как везти это всё? Багаж возьму потом, конечно, но разбиться ценные вещи могут. Как бы упаковать всё?
— Согласен! — решаюсь я.
— Лизон! Толяныч к нам в гости едет, твои рисунки смотреть, я уговорил, — врёт парень.
— Игорь, ну зачем ты сказал! Я не люблю лишнего внимания! — первый раз за всё время деваха сказала умную вещь.
Лизон, несмотря на свои сетования насчёт лишнего веса, бодро впилась зубами ещё в одно пирожное, показав подлинное счастье сладкоежки на своём личике, и сразу от этих простых человеческих эмоций стала симпатичнее.
Парочка студентов МГИМО! Я, оказывается, забрёл в его окрестности, была на колёсах. Не пафосная «волга», а обычный «четыреста двенадцатый», но внутри всё было очень кошерно. Правильно, как я привык. Чехлы — кожа, сзади на спинке — массажёр, магнитола, и вообще, машина блестела. Цвет только подкачал, красный.
— Цвет мне не нравится, а так ездить можно, — довольно сказала Лизон, усаживаясь на место штурмана, оставляя мне заднее сиденье.
Игорь недовольно поморщился, видно тема заезженная и больная.
— Что бы ты, Лиза, понимала, красный цвет — самый безопасный у машины, они реже попадают в аварии, — заступился за машину я.
— Это потому что их мало, — уверенно и с обычным апломбом заявила Лиза. — Красная — бе-е-е!
— Речь идёт о пропорциях, допустим, красная машина попадает в аварию одна из сотни, а любого другого цвета в несколько раз чаще. Красный цвет и для встречных машин непривычен, водители невольно настораживаются и едут аккуратнее, — поясняю я.
— А-а-а! — задумалось «толстеющее» чудо. — Только это не про Игоря, ему уже раз пять машину чинили!
— Я паркуюсь плохо, — сразу оправдался брат.
Доехали быстро, пробок нет. Откуда им быть? Лизка ускакала вперёд нас, а мы, поставив машину на площадку около соседнего дома, пошли пешком, переговариваясь.
— Как там Венгрия? — спросил Игорь у меня. — Я там ещё не был.
— Купальни понравились, и фотовыставка, — отделался общими словами.
Подходя к дому, я понял, что парочка не из простой семьи. Как понял? Кремль было видно! В парадной сидела консьержка, она, осмотрев меня внимательнее, чем на таможне, сразу нас огорчила:
— Света нет уже полчаса, лифты не работают!
— Да нам на седьмой, что мы, пешком не дойдём? — отмахнулся Игорь.
А между седьмым и шестом этажами нас ждала засада! Стояло трое парней, все возраста Игоря, и роста примерно моего. Накачанные. Морды наглые. Курили. Площадка была широкая, метров двадцать, но парни ютились в закутке около мусорки. Гоняют их за курение, наверное.
— О, кто идёт! Стукачок! Чё, Игорёша, опять бабушке пожалуешься, — загоготал один из них, а его спутники подхватили.
Игорёк сразу стал меньше ростом и опустил глаза.
— Игорян, братуха, это что за козлы? Почему они у нас на пути стоят? — весело спросил я, только теперь понимая, что нифига Игорь не комитетский.
— Не трогай их, они — спортсмены, — дернул за рукав меня Игорь, но, разумеется, уже было поздно.
Кодла такой наезд не оставит без внимания.
— Ты чё? Кого козлом назвал? — «говорливый» сделал шаг ко мне от мусопровода.
Ему хватило одного удара в солнечное сплетение! Чем удобен этот удар, так тем, что пострадавший орать не может, воздуха ему не хватает. Паренёк осел, а я, скинув дублёнку, чтобы не мешала, отоварил обоих его приятелей хуками в челюсть. Брызнула кровь, парни впечатлись в стену.
— Я тебя, козёл, назвал козлом, потому что ты козёл и есть, — четко выговорил я, глядя сверху вниз на первого. — Это чё
